Спору нет! (СИ) - Волкова Светлана - Страница 40

– Береги Нину, Денечка! Береги!

Денис едва коснулся бабкиной щеки и ляпнул сдуру:

– Я хотел уголовное дело Петра Петровича запросить, но теперь, пожалуй, не стану людей беспокоить.

В глазах старухи колыхнулось беспокойство.

– Это их жизнь! –вскрикнула она. – Никто из ныне живущих не вправе судить то поколение. Они пережили много чего, что вам и в кошмарном сне не привидится. Вот и нечего туда лезть!

Цесаркин оторопел от такой отповеди и, спускаясь в лифте, задумался.

«Почему же Варвара так испугалась? Что там еще кроется кроме махинаций с валютой?» – сам у себя осведомился Денис и, решив во что бы то ни стало раздобыть в архиве нужный документ, позвонил отцу.

Глава 18.

По дороге на Московскую Денис почувствовал странное беспокойство. То ли от резкого выпада бабы Вари, еле сдержавшей слезы, то ли из-за отключенного отцом телефона.

«Где же тебя носит, старый бродяга?» – крякнул про себя Цесаркин, заезжая во двор, где прямо по середине, словно памятник неубиенному поэту, торчал черный Рэндж. Пришлось звонить Нине и просить передать трубку гению современной словесности.

– Да, – недовольно рыкнул Ломакин, не утруждая себя элементарной вежливостью.

– Слышь, поэт Кукушкин, – небрежно бросил Денис. – Выйди, переставь свой унитаз. Весь двор перегородил.

– Ща, – отрезал Нинин бывший и нажал на кнопку отбоя.

Денис, припарковавшись невдалеке от беседки, только направился к дому, когда подъездная дверь распахнулась и во двор вылетела Герда и со всех лап бросилась к хозяину. Следом лениво вразвалочку вышел Ломакин: в сандалиях на босу ногу, в широких спортивных штанах и такой же майке. Из-за распущенных кучерявых волос он напомнил Цесаркину пожилую тетку с растрепанной химией. А Герда, подлетев поближе, стала носиться кругами вокруг Дениса, норовя задеть ногу хозяина и слегка обтерев крепкой спиной офисные брюки.

– Пойдем, красавица. – Денис, присев на корточки, огладил грациозную лобастую морду, потрепал за ушами. Герда на радостях потянулась к нему, чуть не сбив с ног. В кармане штанов завибрировал сотовый, и Цесаркин, ответив, глянул в сторону балкона, где в цветастом домашнем платье стояла Нина Тарантуль.

– Прости, Герда учуяла, что ты приехал, и сама выбежала из квартиры. Уж больно ей не терпелось, – словно извиняясь, сообщила она.

– Все в порядке, Нинуль, – успокоил любимую Цесаркин и, почувствовав, как из-за спины кто-то подходит, резко повернулся.

И чуть не врезался в Ломакина.

– Отвали от моей жены, – прохрипел тот с ненавистью в голосе. – Больше повторять не стану.

– Ты ничего не попутал? – осклабился Цесаркин. – Твоя жена тут явно не живет. Отправляйся к ней. Пусть повоет тебе на ухо, погавкает…

Ломакин невесело хмыкнул:

– Похоже, весь город в курсе моей личной жизни.

– К другим не лезь, и тебе  никто лишний раз не напомнит, – пробурчал Цесаркин.– А что, Кукушкин, на чужом поле трава зеленее? – пренебрежительно бросил он, не обращая внимания на изумленный взгляд Ломакина.

– Какой я тебе Кукушкин? – Мишка взревел возмущенно .

– Я не Лермонтов, не Пушкин. Я блатной поэт Кукушкин! – недовольно продекламировал Цесаркин и добавил ехидно: – Прям про тебя стихи.

– Точно! – ударив себя по ляжке, нехотя ухмыльнулся Ломакин и, оглянувшись на балкон, где статуей застыла Нина, пробормотал:

– Пойдем поговорим?

– У нас с тобой общих тем нет, – осторожно заметил Цесаркин, желая быстренько прогуляться по парку с Гердой и поскорее вернуться к Нине.

– Мне про тебя Палыч все рассказал, – невзначай заметил Ломакин.– Ты мужик вроде правильный. Живешь по понятиям.

– Это смотря какие понятия, – заметил Денис, взяв Герду за ошейник.

Ломакин дружески расхохотался и, направившись к калитке, столкнулся с каким-то странным парнем, копошащимся в сотовом.

– Смотри куда прешь!– рыкнул поэт зазевавшемуся человеку. Тот от страха или возмущения не смог вымолвить ни слова, а только во все глаза пялился на Ломакина. Михаил громко выругался, кляня всяких лохов, заполонивших мир, а затем  в два шага догнал  Дениса и его собаку.

– Я люблю ее, – высокопарно начал Ломакин без предисловий, лишь только Герда рванула по аллейке. – И собирался вернуться.

– Ты когда-нибудь поездом ездил? – пробурчал Цесаркин. – На вокзале бывал?

– Ты это о чем? – не понял Ломакин.

– Твой поезд простоял на перроне несколько лет, – принялся объяснять Денис. – А ты равнодушно проходил мимо, заглядывал в окна. А вот когда состав тронулся и уже почти отошел от перрона, тебе пришло в голову запрыгнуть в последний вагон. Только поезд вдруг набрал скорость и из доходяги-пассажирского превратился в «Сапсан». Двери закрылись автоматически.

– Я тебя понял, – пробурчал недовольно Ломакин.

– А сам чего сопли жевал? – негодующе бросил Цесаркин. – Такую женщину упустил.

– Мне всегда казалось, что Нина примет меня любого. Вот сделает Томка меня знаменитым, и я шмыг обратно к своей Тарантульке.

– Да, теперь ты мега популярен, но за все нужно платить. А Нина теперь моя. Заруби себе на носу, или где захочешь.

Ломакин хмыкнул неопределенно, а потом заявил сердито:

– Только если узнаю, что вы с братцем спектакль специально устроили, чтобы Нинку этой квартиры лишить, лично прибью.

– Брат отрицает свою причастность к погромам, – холодно пресек дальнейшие угрозы Денис. Нужно думать, кому Нина могла так насолить...

– Да только твои родственники остаются. Больше некому. Нина мухи не обидит.

– Мои тоже отпадают. Нет у них ни денег, ни возможностей творить такой беспредел.

– Подумаешь, – осклабился Ломакин. – Делов-то шпану нанять!

– Тебе виднее, – рыкнул Денис и, зло оглядев собеседника, добавил: – А если погромы твоих рук дело, пеняй на себя. Никакой Белоусов не поможет, братва тем более.

– Да знаю я, что ты крутой перец, – раздраженно пробубнил Ломакин и задумчиво потер башку. – Но если предположить, что твой отмороженный брат только лишь испортил Нинкину машину, то кто же тогда разнес к чертям собачьим хату и кабинет?

– А я тебе о чем толкую, – возмутился Цесаркин, словно объяснял основы юриспруденции Фиби-Буффе. Он собирался просить Ломакина пробить по своим каналам неведомого погромщика, как в кармане запиликал сотовый.

– Денис, – просипела в трубку Нина. – Сейчас кто-то позвонил и грязно ругался. А теперь в дверь ломится. Нам с Ромкой страшно.

Вдалеке послышался вопль младшего Ломакина.

– Ничего не страшно! Мы сейчас табуретками вооружимся! И ножами! Только вы с папой приходите скорее!

Цесаркин свистнул собаке и опрометью бросился домой. Рядом около ноги неслась Герда, а сзади шумно дыша поспевал Ломакин. Он последними словами костерил злоумышленников и угрожал придушить их, как дохлых кроликов.

Зачем нужно душить уже дохлых кроликов, Денис не знал. Да и не задумывался.Лишь мысленно прикинул,на какую статью УК тянет подобное злодеяние, но уже через секунду-другую рванул дверь в подъезд. А там слышались крики и шум борьбы. У Дениса все похолодело внутри, когда он понял, что хриплый голос, умоляющий отпустить, принадлежит Нине.

Рванув вверх, Цесаркин сам не помнил, как оказался на третьем этаже и уставился в немом изумлении на открывшуюся мизансцену. Картина Репина «Приплыли!» или финал Гоголевского «Ревизора» показались бы детсадовской постановкой. Посредине лестничной клетки,словно девушка с веслом, стояла Вера Юрьевна Рогинская и, крепко держа за руку Настю Карпову, пыталась спуститься вниз. А Нина и перепуганный Димка не давали ей пройти. Тарантуль тянула бывшую начальницу за рукав, а незадачливый сосед пытался перегородить дорогу. Да и сама Настя брыкалась изо всех сил, пытаясь освободиться из железной лапищи Верочки.

Из соседних квартир кто-то выглядывал, но в свару с женщиной-танком не вступал, просто с любопытством наблюдал, чем дело кончится.