Набат (ЛП) - Шустерман Нил - Страница 55

Годдард публично обратился ко всем, кто находился в орбите его влияния. Вообще-то серпы — особенно серпы, обладающие большой властью, — крайне редко снисходили до взаимодействия с обычными людьми. Способы общения с остальным человечеством у серпов сводились к пуле, ножу, дубине и по временам яду. Серпы попросту не испытывали потребности в разговорах с массами. Они не были избранными должностными лицами и не отчитывались ни перед кем, кроме своих коллег. Ни к чему завоевывать сердца людей, когда твоя единственная задача — останавливать биение этих самых сердец.

Поэтому когда Сверхклинок Годдард лично обратился к народу с приглашением, люди повсеместно пришли в восторг. Несмотря на свою превращенную в крепость башню, Годдард называл себя «народным серпом», — и вот вам подтверждение. Он хочет разделить свой триумф с обычными людьми, представителями всех слоев общества. Так и получилось, что желание народа оказаться поближе к самым знаменитым серпам континента пересилило страх перед ними. Билеты разлетелись за пять минут. Тем, кому не повезло, придется наблюдать за действом дома или на работе.

Счастливчики, заполучившие билет, понимали, что на их глазах будет вершиться история. Они станут рассказывать своим детям, и внукам, и правнукам, и пра-правнукам, и пра-пра-правнукам, что лично присутствовали при прополке самого серпа Люцифера.

В отличие от серпов, люди не испытывали страха перед серпом Люцифером, но все равно ненавидели его — не только потому, что винили в гибели Твердыни, но и за молчание Грозового Облака, и за свой статус негодных. Целый свет понес наказание за преступления серпа Люцифера. Роуэн, по точному определению Годдарда, стал «вместилищем мировой ненависти». А значит, это только естественно, что все как один придут, чтобы стать свидетелями его ужасной кончины.

Такая штука как бронированный транспорт давно ушла в прошлое. Большинство средств передвижения были сверхнадежными по умолчанию. И все-таки для серпа Люцифера за несколько дней соорудили специальный фургон с приметными стальными заклепками и решетками на окнах. Из Фулькрума в Высокоград[15], где должна была состояться прополка, вела прямая скоростная магистраль, однако маршрут годдардовского кортежа змеился причудливыми загогулинами через множество средмериканских населенных пунктов. Путешествие, которое обычно заняло бы один день, растянулось почти на неделю.

Роуэн предвидел, что его смерть распиарят по полной программе, но такого хайпа все-таки не ожидал.

Кортеж насчитывал больше десятка разных транспортных средств. За громоздким бронированным фургоном следовали гвардейцы Клинка на мотоциклах, за ними ехали высокопоставленные серпы в лимузинах того же цвета, что их мантии, и еще несколько гвардейцев на мотоциклах замыкали процессию, похожую на свадебный поезд.

Сам Сверхклинок в действе не участвовал, хотя первый лимузин в кортеже был королевского синего цвета и сверкал звездами. Лимузин был пуст — но народ-то этого не знал. Дело в том, что Годдарду не улыбалось долго и уныло тащиться по городам и весям, когда он мог достичь того же эффекта, лишь создав видимость своего присутствия. Он появится перед чернью только в день прополки.

Доставить ужасного серпа Люцифера к месту казни он поручил серпу Константину, коего назначил начальником кортежа вместо себя.

Как было известно Роуэну, именно на Константина три года назад была возложена задача по его поимке. Мантия серпа и его лимузин были того же алого цвета, что и надпись «Враг общества» на боку фургона, в котором везли Роуэна. Интересно, так задумано или это просто удачное совпадение?

Перед тем как покинуть Фулькрум-сити, Константин пришел к Роуэну. Пленника к этому времени уже водворили в бронированный фургон и заковали в кандалы.

— Все эти годы я мечтал увидеть тебя лицом к лицу, — сказал Константин. — И сейчас, наконец увидев, должен сказать, что глубоко разочарован.

— Спасибо, — ответил Роуэн. — Я тоже от вас в бешеном восторге.

Рука Константина нырнула в складки мантии — очевидно, за ножом, но серп сдержался.

— Я мог бы выполоть тебя здесь и сейчас, — процедил он. — Но лучше не возбуждать гнев Сверхклинка Годдарда.

— Понятное дело, — сказал Роуэн. — Если это вас утешит, я бы предпочел, чтобы меня выпололи вы, а не он.

— Это еще почему?

— Потому что для Годдарда моя смерть — это месть. Для вас она успешное завершение трехлетней миссии. Для меня пасть от вашей руки лучше, чем утолить его жажду крови.

Константин принял это признание как должное. Он ничуть не смягчился, но, похоже, угроза взрыва, в котором серп позже раскаялся бы, миновала.

— Прежде чем ты отправишься к своему заслуженному концу, я хотел бы кое о чем спросить, — проговорил он. — Я хочу знать, почему ты это сделал.

— Почему я прикончил серпов Ренуара, Филмора и прочих?

Константин пренебрежительно отмахнулся:

— Да нет, я не об этом. Хоть мне и отвратительны твои расправы над моими коллегами, я понимаю, почему ты выбрал именно этих людей. Их репутация как серпов была весьма сомнительной, и ты судил их, хоть и не имел на это права. Свершенных тобой преступлений более чем достаточно, чтобы выполоть тебя. Но я хотел бы знать, почему ты убил Великих Истребителей? Они-то все были порядочными людьми! Ксенократ был хуже прочих, но даже он просто святой по сравнению с теми, кого ты казнил. Что толкнуло тебя на такой чудовищный шаг?

Роуэн устал опровергать эти обвинения. Да и к чему это теперь? Поэтому он выдал Константину ложь, которой и так уже верил весь свет:

— Я возненавидел серпов за то, что они не дали мне кольцо. Поэтому решил нанести им как можно больше вреда. Я хотел, чтобы все серпы мира поплатились за то, что средмериканская коллегия отказалась сделать меня настоящим серпом.

Пламя в глазах Константина, кажется, могло прожечь стальную обшивку фургона.

— И ты думаешь, я поверю, что ты такой мелочный и недалекий?

— А какой же я, по-вашему? — скривился Роуэн. — По какой еще причине я утопил Твердыню? — И, помолчав, добавил: — А может, я просто злодей по натуре, вот и все.

Константин понял, что над ним издеваются, и это ему очень не понравилось. Перед тем как уйти, алый серп выстрелил в противника убойным сообщением:

— Рад довести до твоего сведения, что твоя прополка будет очень, очень болезненной. Годдард намерен поджарить тебя живьем.

Он ушел и за все странствие больше не сказал Роуэну ни слова.

Кандалы Роуэна, новенькие, сияющие — их выковали специально для него — звенели о пол фургона, когда узник двигался. Цепи были достаточно длинны, чтобы дать ему свободу передвижения, но при этом достаточно тяжелы, чтобы всячески этой свободе мешать. Тут тюремщики сильно перестарались. Да, до сих пор у Роуэна получалось ускользать от ловцов, но это не делало его фокусником, способным выбраться откуда угодно. Все его предыдущие побеги стали возможными либо благодаря чьей-то помощи, либо из-за некомпетентности тех, кто его сторожил. Вряд ли Роуэну удалось бы перекусить зубами цепи и выбить ногой стальную дверь, однако все окружающие относились к нему так, будто он какое-то потустороннее существо со сверхчеловеческими способностями. Но опять же — может, это было как раз то, что Годдард хотел внушить людям, ибо если твою добычу следует держать в цепях в бронированном ящике, то ты чертовски крутой охотник!

В каждом городе и поселке на пути кортежа народ валом валил посмотреть на процессию, как будто это был праздничный парад. Забранные решетками окна фургона располагались на разной высоте и были довольно большими; внутренность экипажа заливал яркий свет. Роуэн вскоре понял, зачем так было сделано. Сквозь разновысокие окна публика могла видеть узника, куда бы тот ни переместился внутри фургона, а освещение не позволяло ему спрятаться в темноте даже ночью.

Они катили по бульварам и проспектам, и у зевак по обе стороны дороги всегда был отличный вид на преступника. Время от времени Роуэн выглядывал в окно, и тогда толпа приходила в раж. Зрители указывали на него пальцами, фотографировали, поднимали на руках детей, чтобы те получше рассмотрели молодого парня, ставшего темной звездой. Иногда он махал толпе рукой, и публика хихикала. Бывало, когда они тыкали в него пальцем, он тыкал в ответ, и тогда зрители пугались, словно представив, как после казни его неприкаянный дух будет преследовать их по ночам.