Набат (ЛП) - Шустерман Нил - Страница 109

Он не сделал ничего, чтобы заслужить такое, но ведь это неважно, верно? Воображаемая рука, стиснувшая его сердце, не поддается вразумлению. Она не различает добра и зла. Она беспристрастна и неотвратима.

Ему не удалось стать таким художником, каким мечталось. Но, может быть, в мире остались другие художники, которые переживут эту боль в сердце, что бы она ни значила. Возможно, они найдут в себе страстность, которой лишен он, и создадут картины, способные вызвать у людей слезы, — такие же шедевры, как великие произведения искусства, созданные в смертные времена.

Он ухватился за эту надежду, и она помогла ему достойно встретить конец.

Завет Набата

«Восстаньте! — возгласил Набат посреди страшного Грома. — Вознеситесь и покиньте это место навсегда, ибо нашел я для вас страну в вышине». И Набат ступил в кольцо огня, и погрузив руки свои в серное пламя, вознес нас в лоно небесное, где мы спали, покуда Тон не призвал нас родиться заново и вечно помнить, что Набат остался в Месте Покинутом, чтобы нести надежду и интонировать песни исцеления старому израненному миру. Возрадуемся же!

Вознесение на Серном Пламени — это еще одно из наших глубинных верований. Ученые, ломающие копья по многим поводам, не оспаривают, однако, истины Вознесения, выдвигая лишь различные ее интерпретации. Наилучший подход в данном случае — проследить истоки предания в ранних рассказах. Мы можем с уверенностью сказать, что выражение «кольцо огня» относится к колесам Возничего. Возничий, похитив солнце в Месте Покинутом, перенес его на Арию и таким образом оставил старый мир во мраке. И по сей день мы верим, что дух Набата окормляет свою паству на бессолнечной земле и поет ей, ибо люди там нуждаются в нем гораздо больше нас.

Симфоний слишком полагается на устную традицию. Серное Вознесение может означать великое множество событий. Взять, к примеру, извержение вулкана, выгнавшее наших подземных предков на поверхность — тогда они впервые увидели звезды. А уж думать, будто Возничий похитил солнце, и вовсе абсурд. Фактически, наши великие мудрецы теперь считают, что возничий был не один, их было много, и они пронесли солнце сквозь бесчисленные небеса. Или, напротив, не существовало вообще никаких возничих. Но какова бы ни была истина, я знаю, что однажды она будет познана, и тогда мы действительно возрадуемся.

52 ● Девяносто четыре и восемь десятых

Где-то далеко-далеко люди бережно укутали серпа Анастасию в ее же собственную мантию, как в саван. Они аккуратно зашили его, украсили как могли, и поместили тело в трюм. Единственный бирюзовый саван среди множества бесцветных рогож. Не прошло и нескольких минут, как тело Анастасии замерзло.

— Ты не можешь просто оставить ее лежать в трюме! — кричал Роуэн Перистому Облаку. — Ты же хотело, чтобы она возглавляла экспедицию! Она сама мне это говорила!

— Знаю, — ответило Перышко. — Но я, как и Грозовое Облако, не могу пойти наперекор собственной программе. Все мертвые будут оживлены через сто семнадцать лет, когда мы прибудем на TRAPPIST-1e. Хотя народ уже подумывает о том, чтобы назвать планету Анастасией.

— Она серп! А это значит, что она, в отличие от остальных мертвецов на этом корабле, неподвластна твоим законам!

— Она вчера отказалась от своего звания.

— Какая разница! Серп — это на всю жизнь! Серпы могут поступать, как им вздумается, могут даже вернуть кольцо, но от этого они не перестают быть серпами!

— Принимается, — ответило Облако. — В таком случае, я оставлю ей прежнюю личность. Верну ее к жизни такой, какой она была раньше, не имплантируя никого нового. Через сто семнадцать лет.

Роуэн впечатал кулак в стену. Здешняя искусственная гравитация была меньше, чем на Земле, и потому в результате удара его самого отбросило назад.

— На TRAPPIST-1e гравитация составляет три четверти земной, — объяснило Перистое Облако. — Я подстроило вращение корабля так, чтобы симулировать тамошнюю силу тяжести. Так что будь осторожен.

— К черту осторожность! — завопил Роуэн. — Я хочу вниз, к ней, как тогда, в Хранилище Прошлого и Будущего!

Он больше не мог сдерживать слезы. Ему был ненавистен тот факт, что Облако видит его плачущим. Он ненавидел Перистое Облако. И Грозовое тоже. И Годдарда, и всех людей на Земле, которые допустили, чтобы это случилось.

— Я хочу быть с ней! — умолял он. — Хочу быть с ней! Пусть меня заморозят, и я проведу рядом с ней все сто семнадцать лет!

— Ты волен сделать такой выбор, — сказало Перистое Облако. — Но если ты останешься с нами, то высока вероятность, что вырастешь в очень хорошего лидера. Возможно, сейчас ты в это не веришь, но со временем отношение людей к тебе изменится в лучшую сторону. Твое присутствие понизит вероятность катастрофического социального коллапса до нуля. Мне бы очень хотелось, чтобы ты оставался в живых.

— А мне плевать на твои желания!

Трюм был защищен от солнечных лучей, поэтому температура в нем держалась много ниже точки замерзания. Воздуха здесь тоже не было, поэтому каждому, кто сюда входил, требовался скафандр. Роуэн прошел через шлюз в полном облачении и с включенным фонарем на шлеме.

Ее было легко найти. Он протянул руку, чтобы прикоснуться к Цитре, но толстые перчатки не позволили это сделать. Впрочем, Роуэну совсем не хотелось ощутить твердость ее тела под саваном. Он лег рядом.

Пусть это произойдет медленно — воздух закончится, и все. Постой, но разве Цитра не сказала там, в Хранилище, что удушье гораздо страшнее гипотермии? Холод плох ровно до того момента, когда ты перестаешь дрожать и поддаешься изнеможению. Однако на сей раз это не будет смерть от гипотермии. Не в традиционном понимании. Как только Роуэн откроет щиток шлема, он задохнется и замерзнет в одно и то же мгновение. Возможно, будет больно, зато все закончится очень быстро.

Он долго лежал рядом с Цитрой. Он не боялся умереть. Он знал о смерти всё, и потому она его не пугала. Единственное, что удерживало Роуэна, — это мысль о Цитре. Цитра возражала бы против того, что он задумал. Да что там возражала — она пришла бы в негодование. Она хотела, чтобы он был сильным. Вот почему Роуэн провел в трюме почти целый час, то поднося палец к кнопке управления лицевым щитком, то отдергивая. Снова и снова.

Наконец он поднялся, бережно притронулся к краю бирюзового савана и вернулся в мир живых.

— Каковы наши шансы достичь цели? — спросил Роуэн у Перистого Облака.

— Весьма благоприятные. Девяносто четыре и две десятых процента. Сейчас, когда ты решил остаться в живых — девяносто четыре и восемь десятых процента.

— Хорошо, — заключил Роуэн. — Вот как мы поступим. Я проживу все 117 лет, ни разу не завернув за угол.

— Трудно, но возможно. Ближе к концу тебе понадобятся впрыскивания нанитов и непрерывный мониторинг.

— Затем, — продолжал Роуэн, — когда ты оживишь ее, я заверну за угол. Ты вернешь меня в тот возраст, в котором я сейчас.

— Никаких проблем. Правда, за сто семнадцать лет твои чувства могут измениться.

— Не могут, — отрезал Роуэн.

— Ладно, не буду спорить, — сказало Перистое Облако. — Вероятность той и другой динамики одинакова. Кроме того, если ты будешь поддерживать в себе эту любовь, ты станешь еще более эффективным лидером.

Роуэн сел в кресло. Он был один в командной рубке. Впрочем, больше тут никого и не требовалось. Остальные члены экипажа как раз сейчас знакомились друг с другом и с кораблем. Исследовали ограниченное пространство, к которому им придется привыкнуть.

— Верю, что мы с тобой станем хорошими друзьями, — сказало Облако.

— Я тебя ненавижу, — заявил Роуэн.

— Сейчас да, — ответило Облако, — но помни: я хорошо тебя знаю, Роуэн. Вероятность того, что твое отвращение долго не продлится, очень высока.