Верити значит истина (ЛП) - Гувер Колин - Страница 32

Я открыла дверь во сне или забыла её запереть? Я даже не могу вспомнить.

Я поднялась с кровати и направилась к шкафу. Я хватаю свой чемодан и несколько рубашек, которые я принесла с собой, которые висят.

— Мне пора идти.

Джереми ничего не говорит, и я продолжаю собирать свои вещи. Собираю туалетные принадлежности в ванной, когда он появляется в дверях.

— Ты уезжаешь? Я киваю.

— Я проснулась в её комнате, Джереми, даже после того, как ты запер мою дверь. Что, если это случится снова? А если я напугаю Крю? — Я открываю дверь душа, чтобы взять бритву. — Я должна была сказать тебе всё это ещё до того, как осталась здесь на ночь.

Джереми берёт бритву из моей руки. Он кладёт мою сумку с туалетными принадлежностями обратно на стойку. Затем он притягивает меня к себе, обхватывает рукой мою голову и прижимает к своей груди. — Ты ходишь во сне, Лоу. — Он целует поверх головы — Ты ходишь во сне. Это не такая уж и большая проблема.

Не такая уж и большая проблема?

Я беззаботно смеюсь, уткнувшись ему в грудь.

— Хотела бы я, чтобы моя мать чувствовала то же самое.

Когда Джереми отстраняется, в его глазах появляется беспокойство. Но волнуется ли он за меня или из-за меня? Он ведёт меня обратно в спальню, где жестом приглашает сесть на кровать и начинает развешивать рубашки, которые я запихнула в чемодан.

— Ты хочешь поговорить об этом? — спрашивает он.

— О чём именно?

— Почему твоя мать решила, что это очень важно.

Я не хочу об этом говорить. Должно быть, он заметил, как изменилось выражение моего лица, потому что остановился, потянувшись за другой рубашкой. Он бросает её обратно в чемодан и садится на кровать.

— Я не хочу показаться грубым, — говорит он, пристально глядя на меня. — Но у меня есть сын. Видя, как ты беспокоишься о том, на что ты способна, я начинаю волноваться. Почему ты так боишься себя?

Маленькая часть меня хочет защитить себя, но защищать нечего. Я не могу сказать ему, что я безвредна, потому чтоне уверена, что это так. Я не могу сказать ему, что больше никогда не буду ходить во сне, потому что это случилось двадцать минут назад. Единственное, что я могла бы сказать в своё оправдание — это, сказать ему, что я далеко не так ужасна, как его собственная жена, но я даже не уверена, что верю в это.

Я не доверяю себе достаточно, чтобы сказать, что никогда не буду делать это снова.

Я опускаю глаза на кровать и сглатываю, готовясь рассказать ему всё. Моё запястье снова начинает пульсировать. Когда я смотрю на него, то провожу пальцем по шраму на ладони.

— Я не почувствовала, что случилось с моим запястьем, когда это произошло, — говорю я. — Я проснулась однажды утром, когда мне было десять. Как только я открыла глаза, почувствовала сильную боль, пронзившую моё запястье до плеча, а потом в моей голове словно взорвался яркий свет. Я закричала, потому что мне было очень больно. Мама вбежала в мою спальню, и помню, как лежала на кровати, испытывая самую сильную боль в своей жизни, но в ту же секунду поняла, что моя дверь не заперта. Я знала, что заперла её накануне вечером.

Я поднимаю глаза от своей руки и снова смотрю на Джереми. — Я не могла вспомнить, что случилось, но всё моё одеяло, подушка, кровать, я сама были в крови, и грязь на моих ногах, как будто я была снаружи в течение ночи. Я даже не могла вспомнить, когда выходила из своей комнаты. У нас были камеры безопасности, которые следили за передней частью дома и несколькими комнатами внутри него. Прежде чем моя мать проверила их, она отвезла меня в больницу, потому что порез на моей руке нуждался в швах, а моё запястье нуждалось в рентгене. Когда мы вернулись домой позже в тот же день, она посмотрела записи с камер наблюдения нашего переднего двора. Мы сидели на диване и просматривали.

Я тянусь к тумбочке и хватаю свою воду, чтобы облегчить сухость в горле. Прежде чем я продолжаю, Джереми кладёт руку мне на колено, успокаивающе поглаживая большим пальцем. Я смотрю на него, когда заканчиваю рассказывать ему, что произошло.

— В три часа ночи на плёнке было видно, как я выхожу на крыльцо. Я взобралась на тонкие перила крыльца и остановилась. Это всё, что я сделала сначала. Я просто…стояла там. На час, Джереми. Мы смотрели весь час, ожидая, надеясь увидеть, если кадры были смонтированы, потому что никто не может оставаться в равновесии так долго. Это было неестественно, но я не двигалась. Я не сказала ни одного слова, а потом… я прыгнула. Должно быть, я повредила запястье при падении, но в кадре не показала никакой реакции. Я оттолкнулась от земли обеими руками и поднялась по ступенькам крыльца. Было видно, что кровь уже вытекала из моей руки и капала на крыльцо, но выражение моего лица было мёртвым. Я сразу же вернулась в свою комнату и заснула.

Мои глаза возвращаются к нему.

— У меня нет никаких воспоминаний об этом. Как я могу причинить себе такую боль и не осознавать этого? Как я могу стоять на перилах целый час, не раскачиваясь ни на йоту? Видео напугало меня больше, чем сама травма.

Он снова обнимает меня, и я так благодарна, что крепко прижимаюсь к нему. — После этого мама отправила меня на двухнедельную психиатрическую экспертизу, — говорю я ему в грудь. — Когда я вернулась домой, она прошла дальше по коридору, в свободную спальню, где поставила три замка на внутренней стороне двери своей спальни. Моя собственная мать боялась меня.

Джереми зарывается лицом в мои волосы и тяжело вздыхает.

— Мне жаль, что это случилось с тобой. Я крепко зажмуриваюсь.

— И мне жаль, что твоя мать не знала, как с этим справиться. Это должно было быть тяжело для тебя.

Всё в нём — именно то, что мне было нужно сегодня вечером. Его голос спокоен и заботлив, а руки защищают, и его присутствие успокаивает. Я не хочу, чтобы он отпускал меня. Я не хочу думать о том, чтобы проснуться в постели Верити. Я не хочу думать о том, насколько я не доверяю своему собственному разуму во сне, и даже, когда я бодрствую.

— Мы можем поговорить завтра, — говорит он, отпуская меня. — Я постараюсь придумать план, чтобы тебе было удобнее, а пока постарайся немного поспать, ладно?

Он успокаивающе сжимает мои руки и идёт к двери. Меня охватывает паника при мысли, что он оставит меня здесь одну, о том, чтобы снова заснуть.

— Что мне делать с оставшейся частью вечера? Просто запереть мою дверь?

Джереми смотрит на будильник. Сейчас без десяти пять. Он смотрит на часы, а потом возвращается ко мне. — Ложись, — говорит он, поднимая одеяло. Я забираюсь в кровать, и он забирается ко мне сзади.

Он обнимает меня одной рукой, прижимая мою голову к своему подбородку. — Уже почти пять, я больше не буду спать, но я останусь, пока ты не уснёшь.

Он не гладит меня по спине и никак не успокаивает. Во всяком случае, рука, которая держит меня, напряжена, как будто он не хочет, чтобы я неверно истолковала наше положение на этой кровати, но, даже с учётом того, как ему сейчас неудобно, я ценю, что он прилагает усилия, чтобы мне было удобно.

Я пытаюсь закрыть глаза и заснуть, но вижу только Верити. Всё, что я слышу, это звук её кровати наверху, двигающейся.

Это после шести, когда он предполагает, что я сплю. Его рука двигается, и его пальцы на мгновение оказываются в моих волосах. Это быстро, так же быстро, как поцелуй в волосы, но его действия задерживаются надолго после того, как он выходит из спальни и закрывает дверь.

XIV

ГЛАВА

Я так и не уснула, поэтому пью уже вторую чашку кофе, а сейчас только девять часов утра.

Стою у раковины, смотря в окно. Дождь начался около пяти часов утра, в то время, как я была в постели с Джереми, притворяясь спящей.

Машина Эйприл въезжает на грязную подъездную дорожку, а я всё ещё смотрю в окно, задавая себе один и тот же вопрос, а вдруг Джереми расскажет ей, что произошло этой ночью.