Ее величество кошка - Вербер Бернар - Страница 12

– Думаю, мы с тобой сделали важное дело, Пифагор.

– Лучшее впереди, Бастет.

– Я никак не могу забыть об угрозе, исходящей от Тамерлана. Что проку от нашего Рая, если простая белая красноглазая крыса может его захватить и все разрушить, потому что у нее преимущество в численности и силе.

Он кивает, словно хочет сказать, что страх не помогает избежать опасности.

14. Тамерлан (часть вторая)

Убивая и грабя, Тамерлан создал огромную империю. При этом он не позволял упоминать в его присутствии о средствах, к которым прибегал, строя из себя поборника хорошего вкуса и утонченных манер. Ему нравилось щеголять в роскошных одеяниях, в сражение он вступал, облачившись в шелка и украсив наряд драгоценностями.

Мня себя эстетом, он, перебив население Дамаска, пощадил и забрал себе всю местную творческую элиту. Лучшие архитекторы, ювелиры, скульпторы, портные, живописцы покоренных стран возводили и украшали его столицу, символ его славы – Самарканд. Разрушая очередной крупный город, он вывозил оттуда произведения искусства и строительные материалы: драгоценные камни из Дели, скульптуры и фрески из иранских, сирийских, русских, китайских городов.

Но, командуя ударной силой из кочевников, он не был расположен управлять завоеванными городами.

Он истреблял мирных жителей, опасаясь, что уцелевшие члены семей станут мстить. После каждого вторжения он отравлял колодцы, сваливая туда трупы, чтобы их гниение отравляло воду. Он разрушал системы орошения. Из ненависти к оседлой жизни и к крестьянству он засыпал пашни солью, превращая плодородные поля в пустыни.

Он уже готовился вторгнуться в Западную Европу, но тут его погубила банальная простуда: в 1405 году в возрасте 69 лет Тамерлан скончался.

После этого 18 его детей принялись оспаривать друг у друга право на отцовскую империю с оружием в руках. Из-за этого рухнуло все им построенное. Империя Тимуридов не пережила смерти своего основателя.

На совести Тамерлана, разорившего Среднюю Азию, Дальний Восток и Центральную Европу, 17 миллионов жизней, 5 процентов жителей земли, где насчитывалось тогда примерно 350 миллионов.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания. Том XII

15. Крушение иллюзий

«Если долго не возникает проблем, это значит, что скоро грянет большая беда», – говаривала моя мамаша, склонная тревожиться по любому поводу.

Солнечным ветреным днем колокола собора Парижской Богоматери начинают настойчивый перезвон.

Поднята тревога, и на сей раз не мной. Я боюсь, что из-под земли опять вылезли крысы, но нет, случилось кое-что еще.

Я бегу в собор и залезаю на горгулью, с которой, как с вышки, открывается широкий обзор. Отсюда мне видно, что послужило причиной тревоги.

Берега реки кишат крысами. Их не сотни, а десятки тысяч.

Ко мне присоединяется Пифагор.

– По-моему, они не нападут, – говорит он.

– Почему?

– Если их вожак умен, он извлек урок из неудачи их первой разведывательной вылазки. Я даже думаю, что это и было тогда целью – проверить надежность нашей обороны и узнать, как быстро мы реагируем на нападение. Потерпев поражение, они поменяли стратегию. Сейчас они прибегнут к тому, что на языке людей зовется осадой.

– Это как?

– А так: будут бездействовать и ждать, пока неприятелю изменит терпение. Они останутся на месте, но начнут препятствовать подвозу провианта. Их цель – обречь нас на голод и принудить сдаться без боя. Они рассчитывают на время, на свое терпение и на наш голод.

– Раз так, я не вижу проблем, нам не грозит нехватка еды, вон сколько в реке рыбы!

Сиамец поводит ухом в сторону востока, и я вижу перегородившую реку плотину.

– Я только что это заметил. Крысы построили ее рано утром, они пускались вплавь, неся в зубах щепки от разломанной мебели.

– Им не остановить реку, тем более такую широкую, как Сена.

– Посмотри внимательнее, тогда увидишь.

Терпеть не могу, когда он напускает на себя такой высокомерный вид и корчит из себя кота-всезнайку. Я смотрю в указанную им сторону и различаю великое множество грызунов.

– Теперь они могут нырять с плотины и убивать рыбу, не пропуская ее в нашу сторону. Так они лишат нас еды.

– Тогда мы будем добывать рыбу выше плотины.

– Это вряд ли.

Поводя другим ухом, Пифагор призывает меня посмотреть в противоположную сторону. Я поворачиваюсь на запад и убеждаюсь, что крысы и там умудрились возвести за ночь такую же плотину.

Теперь я начинаю понимать, в чем заключается тактика осады. Мой оптимизм теряет почву. Пифагор подбавляет пессимизма:

– Время будет играть в их пользу. Они не торопятся.

– Мы станем сопротивляться. Нас много.

– В ближайшие дни помощи ждать не приходится. Ни один человек и ни одна кошка больше к нам не попадут.

От огорчения я широко разеваю пасть и начинаю громко пыхтеть и хрипеть – это мой способ показать, что я готова рвать и метать и долго сдерживаться не смогу.

Пифагор предлагает способ успокоиться – заняться любовью, но мне совершенно не до этого. То, что нас взяли в клещи и лишили возможности нанести ответный удар, совершенно меня угнетает.

Вечером я пытаюсь успокоиться при помощи медитации. Вспоминаю советы Патриции: принять позу лотоса, сложив перед собой лапы (как это ни больно), выпрямить спину, откинуть назад хвост (это для стабилизации) и замедлить дыхание – тогда якобы на меня снизойдет спокойствие.

Ничего не получается. Надо будет открыть глаза на несовершенство этого метода другим кошкам.

Медитация сродни шампанскому: людям годится, а кошкам – нет.

Я наблюдаю за заходящим солнцем, ощущая приступ разочарования, даже горечи. В глубине души я знаю, что все хорошее уже позади и что безмятежности нашего Рая угрожает беда.

Анжело, увидев меня, начинает урчать – хочет подбодрить.

Не знаю, в какую авантюру я тебя втравила, сынок. Хочется надеяться, что все кончится хорошо.

Я не смею ему сказать, что мне повезло родиться в хорошее время, я успела насладиться комфортом и безопасностью, тогда как следующее поколение, к которому принадлежит он, обречено на невеселое будущее.

– Может, взять да и перебить всех этих крыс? – предлагает мне сын.

– Нет, Анжело, уж больно их много. У нас нет ни малейшего шанса одержать верх.

– Я владею кош-кван-до, мама, буду разить их сотнями!

– Их десятки тысяч. Ты быстро выбьешься из сил.

– Прошу, мама, отпусти меня, мне не терпится начать их убивать!

– Иди спать.

– Когда стану вожаком, то не буду трусить. Я не побоюсь войны с нашими врагами.

– Правильно. А теперь – спать.

Когда же молодежь повзрослеет? Я, конечно, ничего не имею против насилия, если оно приносит пользу и эффективно, но в данном случае кинуться в бой значило бы совершить самоубийство. Проблема молодых в том, что они стремятся побыстрее получить удовольствие (Анжело, к примеру, нравится убивать), не думая о последствиях. Но в долговременной перспективе за насилие приходится дорого расплачиваться. Внутренний голос подсказывает мне, что выгодным бывает только мир.

Натали берет меня на руки и ласково гладит. Чувствую, ей тоже неспокойно. Я лижу ее подбородок, сую голову ей под мышку, нюхаю ее пот – этот запах мне все приятнее. При этом я не перестаю думать.

Мой вывод таков: надо собраться всем вместе и принять коллективное решение.

Я высвобождаюсь из объятий служанки, спешу на паперть, предупреждаю нескольких кошек, и они бегут за остальными. Собрав вокруг себя внушительную толпу, я веду ее на площадку между хорами и поперечным нефом собора.

Мы не зовем людей, потому что не хотим тратить время на перевод Натали или Патриции (между нами говоря, их запах мешает мне думать).

В первом ряду два десятка старых кошек, по большей части бывших обитательниц квартир и водосточных канав, участниц боя на Лебедином острове, знающих, что нам пришлось пережить, прежде чем обрести свой Рай.