Дикая орда - Робертс Джон Мэддокс - Страница 49

– Ну так свяжите мне руки, – невозмутимо отозвался киммериец.

~ Нет, – отмахнулся Бартатуя. – Думаю, он хочет сказать что-то важное. – Каган повернулся к своим людям: – Возьмите у него оружие и следуйте за нами на небольшом расстоянии. – Он обратился к Конану: – Я любознателен, но не глуп. Идем со мной. Твоему товарищу дадут еды и вина.

Они отошли от костра на несколько шагов; отсюда были хорошо видны огни на Курганах. За повелителем последовало несколько степняков – ладони их по-прежнему покоились на рукоятях мечей.

– Признаю, – начал разговор Бартатуя, – я поторопился приговорить тебя к смерти. Особенно, – тут он улыбнулся, – когда узнал, сколько поганых шаманов ты отправил на тот свет. – Он вновь принял серьезный вид, – Но что за глупость ты натворил! Зачем ты напал на мою женщину? Я и сейчас мог бы тебя прикончить за это!

– Вот как раз о твоей женщине я и хотел бы сейчас поговорить.

– Вот как? – голос кагана был устрашающе тихим и мягким.

– Она тебе изменила.

Учи-Каган повернулся к Конану. Сейчас он походил на взбесившегося быка.

– Изменила? С тобой?

– Не так изменила, как ты думаешь, – спокойно продолжил Конан. – С Хондемиром.

– Говори быстро, киммериец, – приказал Бартатуя. – Твоя жизнь сейчас подвешена на тоненьком волоске!

– Моя жизнь уже не раз висела на волоске, – усмехнулся варвар. – Со мной случалось такое, что лучше забыть об этом и никогда не вспоминать.

Киммериец немного помолчал, а потом коротко рассказал Учи-Кагану о событиях той злополучной ночи. Рассказал, как Лакшми его оклеветала, как участвовала в сладострастных шаманских плясках.

На лице Бартатуи проступила гримаса неподдельной муки, но Конан даже бровью не повел, будто собирался свалить кагана правдой наповал.

Киммериец рассказал о своем бегстве и о песчаной буре, о том, как нашел Мансура. Он только утаил, кем является юноша на самом деле. В конце концов киммериец передал те слова, что услышал в лагере Хондемира прошлой ночью. Некоторое время Учи-Каган не мог раскрыть рта.

– Конан, – произнес он в конце концов сиплым голосом, – если ты лжешь, то тебя ожидает такая смерть, какой еще не ведал ни один человек. Столетия спустя будут рассказывать страшные сказки про гибель Конана-киммерийца.

– Я не лгу, каган, – просто ответил Конан. – Или теперь надо говорить Учи-Каган?

– Каган… Хороший титул, – прохрипел Бартатуя. – Нет более славного под Предвечным Небом. Учи-Каган – это так, бахвальство победителя. Не знаю почему, Конан, но в глубине души я тебе верю. Твои слова ранят меня больнее вражьих стрел, но в них есть жуткий отзвук правды. И все равно мне трудно поверить. Может быть, я отдал ей свое сердце, потому что всегда мечтал о женщине, которую смогу полюбить. Но я верю тебе, поскольку давно хотел иметь настоящего преданного друга.

У киммерийца от таких слов слегка дрогнуло сердце.

– Если хочешь убедиться в моей правоте, Бартатуя, – твердо сказал он, пойди сейчас в шатер к своей женщине. Пробираясь сюда, я видел, как она направляется к Курганам. С ней был еще один воин. Она несла Хондемиру то, что нужно ему для колдовства.

На некоторое время Бартатуя опять потерял дар речи.

– Теперь, – промолвил он после долгого молчания, – даже если я завоюю мир, сладость победы будет отравлена горечью измены. Мое блаженство было бы полным, как у богов, обитающих близ Предвечного Неба. Но сейчас я опозорен этой женщиной, опозорен своей мужской глупостью и доверчивостью. Я был марионеткой их кхитайского балагана, меня дергал за нитки укрывшийся за ширмой раб. В ослеплении я чуть не убил моего единственного друга! Эта презренная женщина вела меня за собой, как слабосильный мальчишка – смирного вола.

– Бартатуя, друг мой, – сказал Конан, – ты не первый мужчина, которого обманула красивая женщина. И, уж конечно, не последний.

– Но многие ли из этих людей, – проворчал Учи-Каган, – мечтали о всемирном престоле? А я мечтаю о нем. Что позволено обычному человеку запретно для Учи-Кагана. Что ж, идем обратно и поговорим с моими вождями. Скоро мы атакуем Курганы Спящих, и все эта суета вокруг подлой шлюхи не имеет большого значения. Лакшми и Хондемир в моих руках. Два крыла моего воинства пойдут в атаку, как запланировано. Возьмешь на себя команду одним из них? Я знаю, что плохо наградил тебя за службу, но все еще можно поправить.

– Я бы взялся, каган, – отозвался Конан, – но дойдут ли твои люди за мной? Мы с тобой – люди одной закваски, хоть ты – гирканиец, а я киммериец. Но степнякам недостаточно будет моего слова, чтобы признать меня снова одним из своих полководцев.

Бартатуя пожал Конану руку:

– Идем со мной, друг. Все будет хорошо. Я знаю, как подтвердить истинность твоих слов, как доказать предательство Лакшми. Утром поведешь моих всадников в бой. И да не будет под Предвечным Небом второго, после Бартатуи, Учи-Кагана, кроме Конана из Киммерии!

Звезды еще сверкали на небе, когда Лакшми вернулась с Курганов Спящих. Вокруг шумел пробуждающийся лагерь: воины завершали последние приготовления к битве. Женщина ощутила удовольствие при мысли о том, что она скоро сотворит с этим грязным стойбищем кочевников.

Вскоре она переселится в роскошный дворец в центре красивого и богатого города. Рабы будут выполнять каждое ее пожелание, и величайшие люди мира будут валяться у ее ног, домогаясь благосклонного взгляда. А кто воссядет на трон, это все равно – хоть Хондемир, хоть Бартатуя, или кто-то другой, кого Лакшми выберет. Со временем всем станет ясно, у кого в руках настоящая власть.

Она уже начала мысленно строить свой дворец. Размеров – неописуемых, башни – до облаков. Отделка – золото и жемчуг. Одежда – сплошь из тончайших шелков. А рабы – самые красивые… Но тут чьи-то пальцы мертвой хваткой схватили размечтавшуюся наложницу за предплечье.

– Мы снова встретились, госпожа моя!

Перед Лакшми возвышался грозный варвар из Киммерии.

– Ты… – прошипела женщина. – Когда Хондемир сказал… – Она внезапно оборвала фразу: "Не ровен час, могут услышать! " – Когда мой господин увидит тебя, его гневу не будет предела! Как ты пробрался сюда, предатель? Еще один заговор против кагана?

– Ты, кажется, потеряла самообладание, Лакшми, – оскалился довольно киммериец. – Я уже разговаривал с Учи-Каганом. Теперь он знает все. Пожалуй, он знает все главные подробности твоей измены. Какой человеческий ум в силах вообразить коварство такой прельстительной змеи, как ты?

– Что за ложь ты влил ему в уши? – Она говорила сейчас намеренно громко, рассчитывая, что в темноте наверняка таятся какие-нибудь досужие слушатели. – Учи-Каган слишком доверчив. Он видит, что человек храбр в бою, и не думает, что этот воин лелеет честолюбивые помыслы. Ты изменник!

Лакшми поняла, что киммериец тащит ее в широкий освещенный круг перед костром. А потом вспомнила про кинжал под набедренной повязкой. Нет, еще не время! Она, может, еще сумеет выпутаться из этой передряги: язык у нее хорошо подвешен и каган ее любит.

– Слова тебе не помогут! – гремел Конан. – Учи-Каган не так доверчив, как ты думаешь. Услышав мое свидетельство, он потребовал доказательств. Он получил их!

Теперь вендийка разглядела у костра множество мужчин. В центре, у огня, стоял Бартатуя. У ног его валялись три шамана, связанные, как телята перед клеймлением.

Другие шаманы стояли на коленях, с руками, связанными за спиной, лица их были искажены от ужаса. В руках Учи-Каган сжимал кинжал, забрызганный кровью почти до рукояти. Острие кинжала дымилось, в воздухе висел запах паленого человеческого мяса.

Когда Бартатуя глянул на Лакшми, женщина онемела от ужаса. Лучше бы ей воспользоваться отравленным клинком, пока была возможность! Ее острый ум помутился. Какая ложь спасет ее теперь от гнева Бартатуи?

– Эти пустозвоны, увешанные амулетами, – проговорил каган, – сообщили нам много интересного. Правда, сначала они пугали нас гневом богов, но испытание горячим железом развязало их языки и освежило память. Итак, кажется, имела место церемония, на которую меня не пригласили. А ты удостоилась такой чести и проявила немалое усердие.