Таящийся у порога - Лавкрафт Говард Филлипс - Страница 2

Вскоре по городу поползли самые невероятные разнотолки; на свет были извлечены полузабытые легенды о старом Биллингтоне, который, как утверждали, внешне был вылитой копией мистера Дюарта – или наоборот. Среди догадок и домыслов, последовавших затем, снова появились зловещие истории о “причудах”, которыми прославился старый сквайр. Их “воскрешение”, а также новые, леденящие душу подробности позволяли предположить, что все они исходят из окрестностей Данвичской пустоши, где доживали век несколько древних семейств, в том числе – Уэйтли и Бишопы. Именно их предки, много поколений назад выбравшие для жизни этот уголок Массачусетса, приходились современниками старому сквайру; на их глазах самый первый из Биллингтонов возводил огромное поместье с “розовым окном” – как все называли витраж в кабинете, хотя стекла были многоцветными. Передаваемые ими истории о прошлом семьи Биллингтонов вызывали доверие своей несомненной древностью, и, даже если не все в них соответствовало действительности, они тем не менее способствовали пробуждению интереса как к заброшенному поместью, так и к его новому владельцу – мистеру Дюарту.

Сам Дюарт, однако, пребывал в безмятежном неведении относительно всевозможных слухов и сплетен, вызванных его появлением. Замкнутый по натуре, он наслаждался выпавшим ему уединением. Отыскание средств к дальнейшему поддержанию имения стало его основной заботой, которой он посвятил все свое время; хотя, если говорить откровенно, он едва ли представлял, с чего эти поиски следует начинать. В семье было не принято упоминать о заокеанском имении; лишь изредка мать заводила разговор о “родовом участке” в штате Массачусетс, который “ни в коем случае нельзя продавать” и следует сохранять до тех пор, пока длится род Дюартов. Произойди с кем-нибудь из них несчастье: смерть, непредвиденный случай – и владение унаследует их бостонский кузен Стивен Бейтс, которого никто из семьи даже не видел. Странные указания в фамильных манускриптах и недомолвки – это было все, что оставил после себя Илия Биллингтон. Его необъяснимое переселение в Англию еще больше сгустило покров тайны, нависшей над брошенным домом, и пока – только-только ступив на порог – Амброз Дюарт мог полагаться лишь на свои догадки и воспоминания.

Детские годы были прочно связаны с многочисленными предостережениями, когда мать по-родительски наставляла маленького Амброза в том, что следует, а чего не следует делать. Не следовало, например, “отводить ручей, омывающий остров”, “разрушать башню или каменную стену”, а также – “открывать дверь в запретный мир” и “прикасаться к окну, тем более – переделывать его”. Все эти предупреждения ровным счетом ничего не значили для Дюарта, хотя и очаровывали по-своему. Однажды услышав, он уже не мог выбросить их из головы; они преследо-вали его, вспыхивали в мыслях, словно магические руны. И это зловещее сияние побуждало его наитщательнейшим образом осматривать имение, без устали бродить по холмам и болотистым низинам. Во время своих странствий он обнаружил, что старый дом – не единственное сооружение на принадлежащих ему землях. На покатом взгорке, омываемом полуиссохшим ручьем, стояла серая каменная башня. Раньше, когда ручей был полноводным притоком реки Мискатоник, бурный поток кольцом охватывал взгорок, превращая его в остров. Теперь такое можно было наблюдать только весной.

Это открытие произошло поздним августовским полднем, и Амброз Дюарт сразу же понял, что перед ним та башня, о которой говорилось в семейной летописи. Внимательно осмотрев находку, он попытался на глаз оценить ее размеры: цилиндрическое основание диаметром примерно в двенадцать футов и серый конус крыши на высоте почти двадцати футов. Когда-то в стене был проделан гигантский арочный вход, предполагавший отсутствие крыши. Однако теперь его закрывала грубая каменная кладка. Неплохо разбиравшийся в архитектуре, Дюарт с восхищением разглядывал находку; ее древность не подлежала ни малейшему сомнению, более того – камни выглядели много древнее, чем остальные постройки поместья. Используя карманную лупу, при помощи которой он разбирал старинные латинские рукописи в брошенной библиотеке, Дюарт осмотрел странные узоры на поверхности башни, сходные с большими по размеру граффити на камнях, закрывавших вход под аркой. Но особенно поражало основание башни, своей громоздкостью создававшее впечатление погруженности глубоко в землю. Здравый смысл объяснял этот эффект тем, что за столетия, прошедшие с тех пор, как башню выстроил Илия Биллингтон, основание действительно могло осесть или зарасти землей.

Но почему он уверен, что башню строили его предки? Кладка выглядела значительно старше, и если так, то чьи же руки воздвигали древние камни? Загадка заинтриговала Дюарта, и, поскольку он располагал огромным количеством старинных рукописей в оставшейся от прежних поколений библиотеке, логично было предположить, что где-то среди пожелтевших страниц отыщется ответ на взволновавший его вопрос. Размышляя подобным образом, он мерно вышагивал по направлению к дому, когда, обернувшись назад, совершил еще одно немаловажное открытие. Серая громада башни возвышалась посреди присыпанного землей, полуразрушенного каменного кольца, которое Дюарт немедленно отождествил с развалинами друидических дольменов в Стоунхендже. Потоки воды, когда-то омывавшей остров, оставили глубокие промоины и глинистые плёсы, до сих пор заметные, несмотря на густо разросшийся кустарник. Над высохшими берегами потрудились бесчисленные ливни и ветер, которые не могла остановить мрачная репутация поместья, удерживавшая лишь суеверных жителей окрестных местечек.

Дюарт неспеша шагал по мшистым кочкам. Наступили сумерки, когда он возвратился домой после утомительного обхода болотистой низины, раскинувшейся между башней и пригорком, на котором стоял дом. Приготовив горячий ужин и расположившись возле очага на кухне, он попытался сосредоточиться на предстоящих поисках в библиотеке. Книги и рукописи, оставленные в кабинете, были по большей части в непригодном для чтения состоянии; некоторые были настолько ветхи, что при малейшем прикосновении угрожали рассыпаться горсткой праха. К счастью, несколько рукописей были выполнены на пергаменте; помимо них, попадались отдельные свитки и разрозненные листки, которые можно было безбоязненно брать руками и прочитывать. Почти не пострадала от времени черная, переплетенная в кожу книга, надписанная детским почерком “Лаан Б.”. Раскрыв титульный лист, Дюарт с удивлением обнаружил, что перед ним – детский дневник сына Илии Биллингтона, более ста лет назад отплывшего из этих мест в Англию. Счастье, казалось, благоволило к новому владельцу поместья, и для начала поисков трудно было придумать находку полезнее и лучше.

Читать пришлось при свете керосиновой лампы, поскольку вопрос об электрификации особняка безнадежно увяз в бюрократических лабиринтах учреждений штата, где каждый клерк клятвенно обещал придумать какой-нибудь выход и подвести в самом ближайшем будущем к дому проводку, однако единственным результатом всех этих обещаний до сих пор было полное отсутствие электричества. Свет керосинового фитиля вместе с красноватым сиянием камина – ночи в лесу были заметно прохладнее, чем в городе,– придавал кабинету ощущение уюта, и вскоре Дюарт с головой ушел в прошлое, восстававшее перед ним на пожелтевших листах бумаги. Лаан Биллингтон, приходившийся ему прадедом, был не по годам развит: в начале дневника ему едва исполнилось девять лет, тогда как к концу – в этом Дюарт удостоверился, заглянув на последние страницы,– минуло одиннадцать. Умение подмечать детали делало интересными его записи, которые не ограничивались лишь тем, что происходило в доме.

С первых же страниц становится очевидным, что мальчик рос без матери и единственным наперсником его игр был индеец из племени наррагансет, находившийся в услужении у Илии Биллингтона. Его имя передается как Квамус или Квамис: по всей видимости, мальчик не уверен, какое из них правильное. По возрасту индеец был ближе к Илии, чем к Лаану: очевидно, что уважительное отношение, проглядывающее в неровных, по-детски округлых буквах хроник, было бы меньшим, если бы товарищ Лаана оказался тоже подростком. Дневник начинается с изложения распорядка дня, однако в дальнейшем Лаан старается не упоминать о своих делах, за исключением лишь некоторых случаев. Большинство записей посвящены тем немногим часам, свободным от занятий, когда он был предоставлен самому себе и мог осматривать дом или, в компании индейца, бродить по окрестным лесам, хотя он честно признается при этом, что почти никогда не решался отходить далеко от дома.