С ключом на шее (СИ) - Шаинян Карина Сергеевна - Страница 29

— Зачем явилась?

— Говорю же, меня Филька позвал, — с готовностью ответила Янка. — Послания, узелковые письма, помнишь?

— Зачем?! — Ольга отшатнулась в ужасе, простонала: — Боже, зачем…

— Понятия не имею, не спрашивала еще. Думала, ты расскажешь. Мне стыдно к нему идти, понимаешь? — болезненно поморщившись, Нигдеева отвела глаза, потянулась на край скамьи, к урне, бросила бычок. Снова повернулась к Ольге. — Да что ты пялишься на меня, как будто привидение увидела?

— Издеваешься? — тихо спросила Ольга.

— Нет. Я понимаю, что неожиданно свалилась, да еще и домой к тебе приперлась без предупреждения, но… — она пожала плечами. — Наверное, слегка впала в детство. Казалось… нормальным. Так ты не знаешь, что нужно Фильке?

— И знать не хочу.

Янка взъерошила обеими руками ежик волос.

— Может, кто-то снова… Ты была с тех пор на Коги, хоть раз? — спросила она и тут же замахала руками, будто пытаясь стереть с лица Ольги ужас и отвращение. — Нет, конечно, нет. А теперь ты здесь… — она снова покосилась на церковь, торопливо отвела глаза. — Да, наверное, это тоже выход.

— Кто-то должен наши грехи замаливать, — хмуро ответила Ольга. Нигдеева передернула плечами — будто отмахнулась — и Ольгу опять охватила злость. — Тебе, может, эта мерзость и сейчас в радость. Думаешь, я не знаю, куда ты скатилась перед тем, как… Да я бы с тобой срать рядом не села! Но я… мне… Я раскаиваюсь перед Господом нашим, — Ольга, сглотнув тяжелый, как камень, ком в горле, отвернулась, осенила себя размашистым крестом. — Я каюсь! И ты должна…

Нигдеева пялилась на нее, как баран на новые ворота. Наконец она моргнула, тупое изумление в ее глазах сменилось досадой, и Ольга торопливо отвела глаза, чтобы скрыть тихое ликование. Враг, явившейся под личиной подруги, оказался не так уж силен.

— Послушай, Ольга, — медленно, будто осторожничая, заговорила Янка. — Я не знаю, что здесь происходит и чего ты так боишься. Но самобичевание вряд ли поможет.

— Конечно, не поможет! — горько рассмеялась Ольга. — Нас тогда пороть надо было, тогда! Чтобы вели себя нормально, а не шатались, где попало…

— Нас и пороли, — криво ухмыльнулась Янка, и Ольга вскинула голову, стиснула зубы, словно в ожидании удара.

— Мало пороли! — яростно выкрикнула она. — Надо было больше… надо было в кровь лупить, чтоб не лезли…

Янка, пристально глядя на нее, порылась в кармане, достала пачку сигарет. Вытащила одну, повертела в руках, затолкала, сминая, обратно. Вслепую пошарила по лавке, нащупала бутылку с водой. Медленно отвернула крышку, покусывая губу.

— У тебя дочка, — негромко сказала она. — Ты ее порешь?

Лицо Ольги смялось, как тряпка, и Нигдеева прищурилась, подалась вперед.

— Думаешь, она не в маму пошла? Думаешь, не станет шляться где попало?

Тело сработало само — включились рефлексы, давным-давно побежденные, задавленные, под колокольный звон отданные хмурому мусорщику вместе с драными спортивными штанами, вечно забитым носом и привычкой вертеть пальцем у виска. Мозг впал в ступор, но тело двигалось; глаза быстро пробежали по площади — никто не видит; левая рука дернулась вперед, вцепилась в рыжие волосы; нога лягнула тощую голень. Шокированная, Ольга будто со стороны наблюдала, как ее кулак неумолимо плывет в лицо этому существу, — и испытала новый, еще больший шок, когда кулак соприкоснулся с вещественной, теплой, очевидно живой плотью. Ольга вскочила, готовая получить сдачи, ударить вновь, готовая и к драке, и к погоне. Хотелось сбросить с головы чертов платок. Хотелось развернуть плечи и сорваться на бег, — за Нигдеевой или от нее, не важно, — лишь бы рвануть, лишь бы — ровный, широкий бег, она так любила бегать, и даже сейчас мало кто мог за ней угнаться…

Удар отбросил Нигдееву на дальний конец лавки; вода взвилась из бутылки высокой переливчатой струей, с плеском опала на асфальт, и время пошло своим чередом. Ольга, ахнув, прижала ноющий кулак к губам.

Янка неловко возилась на лавке, пытаясь привстать, нелепо вздрыгивала ногами. Ей не хватало опоры, но вместо того, чтобы задействовать руку, она продолжала держать над головой бутылку воды. Эту несуразную позу — на спине, с задранной рукой, с искаженной от боли физиономией — Ольга видела десятки раз. Падая, Янка всегда машинально поднимала руку, чтобы не разбить хрупкую скрипку.

Наконец Нигдеева догадалась опереться на локоть свободной руки и поднялась.

— Круто, — пробормотала она и аккуратно потрогала багровое пятно на скуле пальцем. — Такого я точно не ожидала.

— А чего ожидала? Хлеба-соли? — выплюнула Ольга.

В голове гудело, но страх окончательно ушел. В кого бы ни превратилась Нигдеева за эти годы — сделать она ничего не могла. К Ольге возвращалась нормальная жизнь. Наплывала привычной пеленой, скрадывающей слишком резкие звуки, слишком яркие краски, острые, опасные углы. Мимо шла знакомая молодая пара, усердные прихожане, — они удивленно посматривали на двух женщин, напряженно стоящих по разные концы скамейки. На ближайшей к церкви лавочке шушукались, бросая на Ольгу подозрительные взгляды, две старушки, завсегдатаи, большие поклонницы батюшки. Ольга нагнулась поближе и прошипела:

— Еще раз полезешь ко мне или моему ребенку — я тебя ментам сдам. Вот они обрадуются!

Янка отшатнулась, и Ольга широко ухмыльнулась от мстительной радости.

— И к Фильке не лезь, — добавила она. — Он занят, в дурке лежит с очередным обострением.

Ольга поправила сбившийся на затылок платок. Повела плечами, будто осваиваясь в свежевыстиранной, чуть севшей одежде, и с достоинством двинулась ко входу в церковь.

11

Яна проводила взглядом Ольгу, которая, путаясь в юбке, торопливым, но мелким шагом устремилась к церкви, и осторожно потрогала набухающий под глазом желвак. В голове гудело, и синяк ощущался как прилипшая к скуле горячая свинцовая блямба. Она приложила прохладную бутылку с водой, заранее зная, что это не поможет: синяки у нее появлялись даже от легких толчков, а рука у Ольги осталась тяжелой. Яна так и не успела решить, куда пойдет дальше, но ясно понимала, что разгуливать по городу, освещая округу багрово-фиолетовым фингалом, нельзя: слишком заметно. А быть заметной ей сейчас не хотелось.

Так и прижимая бутылку к скуле, в которую уже толкалось что-то злое и горячее, Яна вышла за ворота и наугад двинулась в сторону почты.

Она долго щурилась на хаос вывесок на фасаде. Задуманные пронзительно яркими, они быстро выцветали в этом городе до мертвенных зеленых и синих оттенков. Надписи большей частью и вовсе исчезли, — местные дизайнеры предпочитали красный, который первым погибал в неравной битве с ветром, солью и влагой. В конце концов, отчаявшись разобраться в синюшной мешанине, Яна наудачу вошла внутрь.

Здесь все еще пахло темным полированным деревом и сургучом — обломками сорванных с посылок лепешек с буковками по кругу. Они так походили на шоколад, что хотелось немедленно сунуть их в рот, — что Яна и проделывала каждый раз, начисто забывая о пресной горечи и разочаровании. Иногда попадались и красные кусочки — страшно ценные; такие Яна прятала в карманы, где их быстро перетирали в пыль камешки, монетки и неизвестные, но страшно нужные железяки.

Запах остался прежним — но само почтовое отделение теперь ютилось в дальнем конце просторного зала; остальное место занимали, отделенные от вестибюля стеклянными дверями, магазины и магазинчики. Оглядевшись, Яна двинулась вправо — туда, где когда-то стояли ровным рядом деревянные кабинки для междугородних звонков.

(На улице тьма, воет буран, но внутри жарко натоплено. Яна сидит на подоконнике, медленно болтая ногами и сонно наблюдая, как снег на валенках превращается сначала в блестящие круглые капельки, а потом — в темные пятна. От батареи поднимается сухое тепло. Лизка дрыхнет в санках, пристегнутая ремнем, похожая на кулек в огромном платке поверх шубки. Закинула голову так, что по раскрасневшейся щеке течет слюнка. К соседнему подоконнику привалились папа с теть Светой; папа осоловело моргает, а теть Света злится, что пришлось встать в такую рань. Сейчас семь утра, — а значит, в далеком городе на материке, где живет папина сестра, тетя Лена, — одиннадцать вечера. У нее еще вчера, а здесь уже завтра. Раз в три месяца папа, теть Света, Яна и Лизка приходят на почту, чтобы позвонить в прошлое.