Отрочество 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 64

Каких-то великих откровений я в тот день больше не делал, да и по совести – сырая моя идея никак не тянет на откровение, тем паче великое. Её быстро и весьма основательно переделали под текущий момент, оставив де-факто только суть – выманивание британцев из Дурбана.

Но «стучались в дурака» буры в тот день частенько. И вроде как даже с толком, по крайней мере – не прогнали.

А вот по логистике – таки да! Горжусь собой и нами! Мы с Бляйшманом и привлечённым железнодорожником-голландцем, которого пришлось посвятить в тайну, перерешали кучу задач, и кажется – удачно. Железнодорожник нервничал, потел, переживал за свою нейтральность, но обещание тайны, а если што – гражданства и денег, примирило его с прямым участием в войне.

Буры разошлись, и мы немножечко, но выдохнули. Оказывается, всё это время мы немножечко, но втягивали животы и расправляли плечи в присутствии генералов, в том числе психологически. А когда такое немножко, но целый день, оно сильно выматывает.

– Ой вэй, – вздохнул дядя Фима, растягивая сюртук в стороны, – мине опять стало меньше! Шо скажет Эстер, когда мы снова да, я таки и не знаю!

– Да! – он обернулся на нас с Мишкой, – Мальчики, я не знаю за ваши планы, но сегодня они меняются за ужин со мной! Давайте кафра за Санечкой, и снова – как раньше!

За ужином была еда, едва и ещё раз еда – даже и молча, настолько устали! Даже Саня – ему сперва все дела по отряду за моим неимением решать пришлось, а потом рисовать плакаты для агитации, а это не только работа, но и куча споров впополам с творчеством.

Мы трое, дядя Фима с Ёсиком, Ицхак Габбай, и тишина, а?! К десерту немножечко отдохнули, особенно дядя Фима.

– Вот, – мотанул он головой на Ёсика, – вторым секретарём взял, Ицхак в одиночку с таким объёмом не справляется. И не вздыхай мине и нам!

– Он думал, – пожаловался дядя Фима, – шо если приехал, такой весь красивый и почти образованный, я его сразу адъютантом возьму, с большим званием через родство! И будет он скакать по Африке с саблей и ружжом, совершая красивые подвиги и позируя для газет. А пока напозировался только на дизентирию!

Ёсик вздохнул и отмолчался так красноречиво, што я преисполнился сочувствия.

– Я бы тоже так думал, – ответил дяде Фиме солидно, накладывая себе чуть-чуть ещё печенек через немогу, но вкусно, – если бы имел образование, но не имел нехорошего жизненного опыта. Сейчас, на базу образования, ляжет вся эта гадотная война, и будет Ёся к её окончанию бравым интендантом с суровым взглядом и хорошими знакомствами.

– Вот! – поднял палец компаньон, – Слушай и мотай! Подвиги, они всё больше сами совершаются, помимо желания, ты уж поверь моему и нашему опыту!

Мы втроём согласно закивали, и очень даже выразительно. Ёся хмыкнул еле слышно, но приободрился, и стал ждать подвигов, которые сами.

«– Здравствуй, дражайшая супруга моя, Агриппина! Пишить тибе собственноручно супружник твой Серафим, из-за далёково моря-окияну, из самой Афреки.

Дотоптался када до Адесы, то грех за враки на душиньку брать ни стану – хорошо там, тёплышко. Жидовки, шта миня встретили Игоровы, бабы добрые, даром шта христапродавки. На работу устроили, с комнатой памагли, слова плахова проних ни скажу!

Работа тяжкая, но для миня по силам и уму, потому как справный мужик, а не прощилыга какой. Мужики здеся шутковать любят, но когда узнают про Сенцово и Игора с Санькой, а ищо про жидовок тех, то сразу в приятели набиваются. Ну и я не плошал, блюл себя за всех Сенцовских.

Тока мастер в порту, он миня сразу нивозлюбил, и начал гнобить за политику, подводить под каторгу иль увальнение. А я жа мужик справный, и терпеть такое невмочно, ну и по уху ему, а потом на пароход миня взял грек здешний – Коста, то бишь на русскам Констатин. Справный тожи мужик, но на здешний тока Адеский лад.

И доплыли мы с ним и ищё с другими многими до самой Афреки, воевать за Христа и против Нагличан. Воюем мы навроде пластунов, и я такой ухватистый оказался, што Синцовских всех прославляю.

На довольствии стоим денежном, хлебном и ином, а ишо трофеи бывают. Посылаю тибе, дражайшая супруга моя, девять гиней, а ишо шестнадцать фунтов и часы золотые две пары, одни даже целые. Ишо перстень сиребряный, мидалонов два, один который золотой…»

Услыхав про деньги, женщина спешно положила письмо, и трясущимися руками вскрыла засургученный пакет, лежавший до того в сторонке. На скоблённый дощатый стол вывалился кисет, тяжко звякнув металлом.

– Сходится, – помертвело сказала она, пересчитав, и глядя вокруг дикими глазами, – сподобил Господь…

– Гля-кось! – выдохнул восторженно маленький сынишка, ухвативший фотографическую карточку, также вытряхнутую из пакета, – Папка!

– В костюме, – выхватив фотографию, заблажила бабка, – почитай господском! С часами, ружжом, ну чисто наш пристав, тока лучше!

Сельчане, набившиеся в избу, молчали, не зная, што и сказать. Кхекнув, рябой Фёдор начал сворачивать самокрутку, и тишину разом прорвало… Начался гомон, споры, потом дочитывали всем скопом письмо, разбирая каждое словцо и буковку, пытаясь найти тайный смысл там, где его отродясь не было.

– А, ебись оно конём! – плешивый Кондрат остервенело шваркнул шапкой о пол, – Чем так жить, лучше там жить! Вы как знаете, а я пачпорт выправлять!

[i] Сеттельмент – особый район города, создававшийся в зависимых странах империалистическими государствами для проживания в нем их подданных.

Глава 39

«– … Подполковник Гурко Василий Иосифович, подвизающийся военным агентом[i] при армии буров, человек безусловно авантажный. Всегда любезный, щеголевато одетый, сдержанный на слова и эмоции, он удивительно к месту смотрелся бы на приёме парижского МИДа или в офицерском собрании гвардейского полка.

Настолько же неуместен он средь буров…»

Прервав чтение, Посников снял пенсне и помассировал переносицу, собираясь с мыслями. Растёт мальчишка… ещё полгода назад он не задумываясь бы, опубликовал письмо против Гурко, добившись немалого общественного резонанса. Немалого, но вряд ли достаточного!

– Растёт, – хмыкнул он, – уже понимает, что такое политическая кооперация и отсроченный удар.

«– … Вся его щеголеватая авантажность смотрится средь вооружившихся фермеров совершенно попугайски, раздражая одних и вызывая недоумение у других. Безукоризненно вежливый, любезный и опрятный, он вольно или невольно противопоставляет себя бурскому сообществу, будто поучая, как надо себя вести.

Особо нужно отметить, что подполковник Гурко, неизменно предупредительный по отношению к людям своего круга, весьма небрежно относится к нижестоящим. Вежливый с рядовыми бурами, держится с ними он отстранённо, множеством мелочей подчёркивая своё превосходство.

Неискушённые светской жизнью, буры не принимают это за оскорбление, но в свою очередь относятся к нему отчуждённо, перенося это отношение и на Российскую Империю…»

– Очаровательно, – улыбнулся Александр Сергеевич акульей улыбкой. Гурко, как одного из ярких представителей монархистов, он недолюбливал особо. А тут такая прелесть…

Он хоть и перестал быть редактором «Русских Ведомостей», но влияние, и немалое у него осталось. Письмо Егора – серьёзнейший козырь для московских либеральных кругов! И серьёзная же заявка на вхождение в пул репортёров, способных значимо повлиять на общество. Были значимые статьи и до того, но мастерство репортёра заключается не только в написании статей, способных выстрелить в нужное время в нужном месте, но и в таких вот подковёрных играх!

Мысли перескочили с Егора на собственное настоящее, которое – в том числе и благодаря мальчику, выглядит весьма многообещающе. Ведутся переговоры о деканстве Посникова в петербургском Политехническом институте, и на кафедру экономического отделения можно будет придти в блеске славы. Лекции политической экономии будут собирать аншлаги!