Чума вашему дому (СИ) - Жилло Анна - Страница 72

В больницу я приехала из аэропорта глубокой ночью, но вестибюль главного корпуса все равно напоминал разворошенный муравейник. Под ложечкой противно засосало. Прикрикнув на себя, я потащила чемодан к стойке информации. Все оказалось вовсе не страшно, слово «программа» послужило волшебным паролем. Меня мгновенно отметили в списках, выдали бейдж, направление в общежитие и пропуск в служебную столовую.

Общежитие оказалось в пешем доступе, там тоже никаких проблем не возникло. Правда, пришлось побеспокоить соседку по комнате, испанку Роситу, но та только махнула рукой на мои извинения, пробормотала «nothing wrong»[1] и снова уснула. Познакомились мы только утром. Поскольку она приехала на день раньше и уже освоилась, добровольно взяла на себя обязанности гида-наставника. Кстати, по забавному совпадению, мы оказались похожими внешне, и нас даже принимали за сестер.

Почему-то я думала, что стажировка будет напоминать обычную больничную практику, во время которой насмерть перепуганная стайка студентов сначала таскается всем скопом за куратором, а потом они, уже по несколько человек, переходят от одного врача к другому, всячески раздражая и мешая. Но на утреннем собрании объяснили, что у каждого будет свой руководитель, один единственный, строго по специализации. Ну было бы странно, конечно, если б венеролога отправили в нейрохирургию. Так что я ни капли не удивилась, увидев направляющегося в мою сторону Вальтера. С улыбкой до ушей.

— Ну здравствуй, либхен! — поприветствовал он меня.

Хотя в английском языке формально нет обращения на ты, вставленное немецкое словечко, дословно переводимое как «милая», «дорогая» или «любимая», фактически его означало. Я напряглась. А когда Вальтер повел меня в дерматологию, приобняв за плечи, напряглась еще сильнее.

Почувствовать себя студенткой мне не дали. С самого начала я должна была работать как самый обыкновенный врач, на ходу вникая в особенности местной организации процесса. Разве что звать переводчика, если пациент плохо владел английским. При этом я подчинялась непосредственно главе отделения и отчитывалась исключительно перед ним.

Уже к обеду стало ясно, что попала в ад. Для этого достаточно было отправиться на «сортировку» — в приемный покой. В глазах рябило от всевозможных сыпей, пузырей, гиперемий и язв, причем не только на привычных органах, но и по всему телу. Опросить, на глазок отделить заразных от чистых, назначить анализы, кого-то выписать с назначениями, кого-то отправить в отделение. Конечно, в первый день мне помогали, поскольку я понятия не имела, как и что надо делать. Но подразумевалось, что дальше должна справляться сама.

После обеда Вальтер сжалился и увел в отделение, и вот там мне уже досталась чисто венеричка. Разумеется, в тяжелой форме, легким в больнице делать нечего. В клинике за пятичасовую смену я принимала десять — пятнадцать пациентов, редко больше. Здесь обошла всю венерическую часть огромного отделения и только потом получила двух персональных пациентов с осложненной гонореей. Для разнообразия — женщин.

После смены нам выделялось время для работы со статистикой и документацией по своей теме. Для меня это было уже не слишком актуально, поскольку диссертация прошла рецензентов, но, как сказал Кулаков, отчет по практике на защите очень приветствовался. Поэтому я устроилась в библиотеке, включила компьютер и… поняла, что голова отказывается соображать.

— Тамара, такое рвение похвально, но в первый рабочий день ни к чему, — у моего стола остановился Вальтер — я и не заметила, как он вошел. — Что скажешь насчет ужина?

Весь день, сталкиваясь с ним, я ловила его взгляды. Достаточно красноречивые. Похоже было, что с ничьей он не смирился и рассчитывает переломить ситуацию. А я… прислушивалась к своим реакциям. Как естествоиспытатель. Что чувствую, когда вижу его.

Выходило, что ничего. Пожалуй, только легкое сожаление. Как с Павлом — что все сложилось так, а не иначе. И это открытие заставило испытать такое облегчение, что я едва не рассмеялась. Однако общение с Артемом приучило к тому, что надо разговаривать, а не просто обмениваться телепатическими сигналами.

— Хорошо, давай, — я выключила компьютер и встала.

Мы пришли в тот же ресторанчик, только теперь сели внутри: январь в Вене был не самым приятным, сырым и холодным.

— Давай проясним все сразу, Вальтер, — сказала я, когда принесли заказ. — Потому что нам вместе работать целый месяц. Во-первых, ты женат. Это для меня абсолютное табу. Но даже если бы и нет… В тот раз у меня только начинались отношения, и там все было неясно. Поэтому соблазн возник, ты знаешь. А сейчас все серьезно. Сложно, но серьезно. Так что… извини.

— Спасибо за откровенность, — помолчав, ответил он. — Мой брак давно формальность, но серьезные отношения — это… заслуживает уважения. И спасибо за то, что соблазн все-таки был.

— Разве ты этого не понял? — удивилась я.

— Понял. Но одно дело понимать, а другое — услышать. Не беспокойся, мое отношение к тебе нашей работе не помешает.

От сердца отлегло. Но не полностью. Потому что одной проблемой стало меньше, да. Но вторая осталась.

[1] nothing wrong (англ.) — «ничего страшного»

90

Это случилось на десятый день моей стажировки.

Мы с Артемом по-прежнему ежедневно созванивались и обменивались сообщениями. Он говорил и писал о том, что скучает, я отвечала тем же, но… это было не совсем правдой. Я по-прежнему висела где-то в пустоте.

Раньше знала, что хочу быть с ним, но сомневалась, смогу ли. Сейчас… не знала вообще ничего. Впрочем, думать об этом времени не было. Работа, работа, работа. Потом библиотека. Приходила в общежитие, падала в постель и засыпала. Всего один раз выбрались с Роситой в ближайший бар выпить пива и поболтать. Она была таким же чокнутым трудоголиком, как и я, только абдоминальным хирургом. Хирурги в моем видении вообще представляли собой особую касту медицинских небожителей, совершенно из другого мира.

Одно я поняла точно: такой жизни не хочу ни в коем случае. Уже только для этого стоило сюда приехать. Больничные врачи подвижники, а я — ленивый амбулаторщик и теоретик. С этим ничего не поделаешь.

В то утро я вошла в вестибюль и вдруг увидела у стойки информации… Артема. Он стоял вполоборота и разговаривал с девушкой-администратором. Сердце сыграло зорю, я уже хотела броситься к нему, но тут он обернулся… В общем, это оказался не Артем. Похожий мужчина. Разочарование было таким острым, что навернулись слезы. Проглотив их, я достала телефон.

— Что-то случилось? — его голос звучал испуганно. Обычно мы разговаривали вечером, после восьми.

— Нет, — я вдруг вспомнила, как ревела в прихожей, а Артем позвонил и пригласил на свидание. — Просто захотелось услышать твой голос.

Видимо, он что-то почувствовал. Потому что говорил так, как еще ни разу до этого. Как сильно ему меня не хватает. Как скучает и ждет. Как по ночам не может уснуть, потому что меня нет рядом.

Я стояла, слушала, улыбалась, а по щекам текли слезы. Люди косились удивленно. Вальтер, проходя мимо, выразительно постучал по часам на запястье.

— Прости, мне пора идти, — я с трудом перевела дыхание. — Позвоню вечером.

Теперь я впахивала еще больше. Чтобы не оставалось ни одной свободной минутки. Чтобы побыстрее прошел еще один день. Мобильные операторы довольно потирали ладошки, подсчитывая, сколько денег отожрал у нас роуминг. Мы не любили разговаривать по телефону? Правда?

Я не могла понять, что произошло. Как так получилось, что моя заморозка растаяла. Вот только что не чувствовала ничего — и вдруг словно лед на реке вскрылся и пошел. Но не все ли равно? Теперь уже я не могла уснуть, вспоминая обо всем — с самой первой встречи на аукционе и до прощания в аэропорту. И так хотелось позвонить и сказать: приезжай. Хоть на денек. Но… стажировка была не просто адом — рабством в аду. Мы работали без выходных, только в воскресенье полдня. На одну ночь? Я была бы счастлива и этим, но как потом ждать дальше?