Когда ты будешь моей (СИ) - Резник Юлия - Страница 34

— Что вообще?

— А вообще ты не против родить еще раз?

Ох, ты ж, черт! Я совсем не готова к таким вопросам.

— В принципе, нет, не против. Но мне кажется, пока нам не стоит с этим спешить. Что скажешь?

— В этот раз все решаешь ты.

— Серьезно?

— Угу. С Полинкой… э-э-э… все было по-моему. Поэтому будет честно, если теперь решение останется за тобой.

— То есть, если я вообще не захочу ребенка, ты не станешь настаивать?

Демид переворачивается на живот и вытягивается рядом со мной, подперев рукой щеку.

— Не стану, — качает он головой, глядя на меня предельно серьезно. — Ты уже сделала меня самым счастливым человеком на планете. И спасибо тебе за это.

Мое сердце разрывается от эмоций и щемящей душу нежности. По телу разливается тепло. Я, наверное, еще никогда не была так счастлива. Это ни с чем не сравнить. Даже рождение Полинки — совсем другое.

— Тебе тоже спасибо. За все. Я… — замолкаю, отчего-то робея. Кричать слова любви в порыве экстаза совсем не то, что говорить их вот так — глядя ему в глаза.

— Ты любишь меня, — самодовольно улыбается Демид, помогая мне справиться с затруднением.

— Да. Я люблю тебя. Очень.

Улыбаемся, не сговариваясь, тянемся друг к другу руками, соединяем пальцы и долго-долго лежим в тишине, сплетаясь взглядами, обнаженными душами…

— Наверное, все же нужно в душ.

— И одеться. Полинка может прийти в любой момент.

— Нет уж. Пусть она лучше до утра спит в своей кровати и не мешает нам…

— …что?

— …налаживать дипломатические связи, — смеется Балашов, скатываясь с кровати. Протягивает мне руку, и мы вместе идем в душ. Моемся быстро. Оба понимаем, что дочка действительно может проснуться и испугаться, не обнаружив нас. Возвращаемся в комнату. Я выспалась накануне и теперь, несмотря на вступившую в права ночь, необычно бодра. Подхожу к окну и…

— Демид! Ты только посмотри, какая красота!

За какие-то часы, что мы были заняты, выпал снег. Укутал ноябрьскую серость серебристо-белой шалью, запорошил дорожки и клумбы, лег шапками на кованые домики уличных фонарей. Давно в наших краях не было такого снега.

— И правда. А представляешь, какая за городом красота?

— Завтра посмотрим.

— Мама! Папа!

Полинка возникает на пороге комнаты приведением.

— Что, моя хорошая? Ты почему не спишь?

Полинка зевает, кажется, так и не проснувшись, укладывается в нашу кровать и в то же мгновение проваливается в сон. Переглядываемся с Демидом и беззвучно смеемся. Все же мы очень вовремя с ним оделись.

— Ну, и что мы с ней будем делать? — задумчиво спрашивает Демид, устраиваясь рядом с дочкой на бок. В профиль их схожесть еще больше бросается в глаза. Я залипаю и неуверенно говорю:

— Можно отнести ее обратно в детскую.

— Ну, уж нет. Зачем-то же она пришла?

Ложусь с другого бока от дочери, смирившись с тем, что сегодня эта маленькая проказница будет спать здесь. Вслушиваюсь в тихое дыхание дочки, а взгляда не свожу с ее обалденного папочки.

— Помнишь, как мы впервые услышали ее сердечко?

— Такое трудно забыть…

— Да… Я тогда так боялась, что оно остановится. Если бы ты знал, как боялась!

— Я знаю, Марьяш. Потому что переживал то же самое.

Закусываю губу, снова протягиваю ему ладошку, на этот раз поверх Полинкиной головы, и киваю. Да, я знаю… Я знаю, как это было.

Глава 23

Демид

Не знаю, что заставило Марьяну сменить гнев на милость. Да и какое это имеет значение, теперь, когда она, наконец, моя? Улыбаюсь в потолок, а потом неожиданно вспоминаю, что она так и не рассказала мне о том, что так сильно её сломало. Переворачиваюсь на бок, вытягиваю над головой руку и веду по ее мягким, как пух, волосам. Рядом сопит носом-пуговкой дочка. Все хорошо, они рядом! Но совершенно невольно я вновь возвращаюсь в тот день, когда чуть было не потерял их обеих.

Хорошо, что к тому моменту, как нам пришлось обратиться в больницу, я уже успел детально изучить этот вопрос. Позависал на форумах, почитал отзыв, так что ехали мы не наобум, а сразу в самую лучшую частную клинику. Еще в дороге я позвонил в регистратуру, коротко обрисовал ситуацию, в общем, сделал все, чтобы к нашему приезду нас уже ждали. Так и случилось. Приемник, уютная смотровая…

— Раздевайтесь и укладывайтесь на кушетку. Папочка, а вы…

— Я, наверное, пойду?

Уходить не хочется катастрофически. Но Марьяне предстоит довольно интимный осмотр, и еще меньше я хочу смущать ее своим присутствием.

— Нет! — трясет головой она и еще сильней сжимает пальцы на моем запястье. — Останься. Пожалуйста…

Бросаю взгляд на доктора, снова возвращаюсь к Марьяне. Кладу свою руку поверх её и почему-то только сейчас понимаю, что одного моего желания, чтобы все было хорошо, мало. Становится страшно. Чудовищно страшно. Кажется, до этого момента я вообще не знал, что такое страх.

— Конечно. Я отвернусь.

Не знаю, что подумал доктор о наших отношениях. Да и плевать мне. Я действительно отвернулся к окну, позволяя Марьяне раздеться. И возвращаюсь к ней, лишь когда она устраивается на кушетке.

— Марьяна, вам нужно немного расслабиться…

— Да… Да, к-конечно, — шепчет она, стуча зубами. Мое сердце подпрыгивает, делает кульбит и уходит в пятки. То, что я чувствую в этот момент, не описать никакими словами. Я заставляю разжаться ее судорожно сжатые пальцы и легонько сжимаю их.

— Все будет хорошо.

Стараюсь, чтобы мой голос звучал максимально уверенно. Даже если во мне самом никакой уверенности нет.

— Конечно, будет, — подтверждает мои слова доктор, — небольшие кровянистые выделения в первом триместре — вещь довольно распространенная. Так что ничего непоправимого не произошло. Сейчас услышим сердечко малыша и убедимся, что все в порядке. Вы кого хотите? Мальчика? Девочку?

В глазах Марьяны — растерянность. До сегодняшнего дня, похоже, она вообще не задумывалась об этом.

— Нам все равно, — шепчет она, облизав губы. А я отмечаю и это «нам» вместо «мне», и слезы, вновь набежавшие на ее глаза.

— Лично я хочу девочку, — говорю, чтобы отвлечь ее.

— Правда?

— Угу. Будет такая же умная, как ты. И красивая.

— Мне нравится, как у нашего папочки расставлены приоритеты! — смеется… Галина Павловна. Я только сейчас, наконец, рассмотрел инициалы Марьяниного гинеколога на бейдже. В ответ Марьяна слабо улыбается и сжимает мои пальцы сильней.

— Так-так… Ну, все отлично, мамочка. Как и говорила… малыш в порядке. Вот. Послушайте сердечко.

Тук-тук-тук…

— Почему так часто?

— Выдыхайте, папочка, это норма. Вот он — наш красавец…

— Красавица, — поправляю я, впиваясь взглядом в экран компьютера. — Она совсем как человечек.

— Господи, Балашов… А кого ты думал увидеть? — смеется сквозь льющиеся по лицу слезы Марьяна.

— Ну, не знаю… Головастика? А тут ручки, ножки… И… нос. По-моему, мой.

Малыш так отчетливо виден, что я действительно могу рассмотреть даже такие детали. Но Марьяна лишь недоверчиво фыркает. И опять ревет.

— Ну-ну, мамочка… Успокаивайтесь. Ребенку ваш стресс ни к чему.

— Да, конечно… Вы правы. Извините…

Марьяна закусывает губу и остаток осмотра ведет себя молодцом. А еще через четверть часа нас переводят в палату.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Возвращаюсь в реальность. Моргаю. И перевожу взгляд на Полинку. Последняя моя мысль перед тем, как уснуть, о том, что я оказался прав насчет ее носа. Ну, ведь мой же… И вся она — моя.

Утром просыпаюсь один. Все случившееся накануне настолько невероятно, что я поднимаюсь с кровати в абсолютной уверенности — мне это просто приснилось. А потом в комнату заходит Марьяна с подносом наперевес, и моя новая удивительная реальность обрушивается мне прямо на голову. Замираю посреди комнаты с открытым ртом.

— Уже проснулся? А я тут… эээ… думала принести тебе завтрак в постель.