Камелии высокого и низкого полета
(С приложением «Записок петербургской камелии») - Кисету Граф - Страница 1

Граф Кисету

КАМЕЛИИ

высокого и низкого полета

КАМЕЛИИ

высокого и низкого полета

Глава I

НА КУЗНЕЦКОМ И В ЭРМИТАЖЕ

На дворе стоял теплый весенний день. Снег уже давно сошел с главных улиц Москвы, хотя в переулках его оставалось еще порядочно: и там и сям еще виднелись большие несвезенные глыбы наколотого льда. В воздухе веяло свежестью и теплотой. Лучи солнца, еще не жгучие и палящие, как во время лета, только слегка согревали. По улицам бежали ручьи, стекая все в громадный резервуар, Москву-реку, которая посинела и надулась, но лед еще стоял и не ломался.

Новомодная коляска, запряженная парой отличных вороных лошадей в шикарной сбруе, быстро мчалась в гору по Кузнецкому мосту.

В коляске сидели две женщины. Одна из них была блондинка с тонкими и изящными чертами лица. Насмешливая улыбка играла на ее тонких губах. Она была, бесспорно, очень хороша собой, но в чертах ее уже проглядывало утомление, пресыщение, а может быть, и скука.

Подруга ее представляла собой тип совершенно противоположный: это была маленькая, сухощавая брюнетка с острым носиком, большими черными, веселыми глазами и пикантной улыбкой. Вся фигурка ее, живая и маленькая, производила славное, веселое впечатление: чувствовалась, что это не статуя, а женщина, что она молода, полна силы и огня, что она еще хочет жить, жить и жить.

Вы спросите меня, быть может, читатель, как одеты были обе женщины?

О, одеты они были безукоризненно; элегантно сидели на них белые воздушные шляпочки с белыми лентами и черные бархатные кофточки. Шикарный тигрового цвета плед покрывал их ноги, а потому и мешал рассмотреть цвет платья.

Коляска на самой крутизне горы поехала несколько потише; в это самое мгновение щегольская эгоистка[1], с толстым бородатым кучером и подбоченившимся франтом в сером пальто и черной шляпе, как молния пронеслась мимо.

— Это он, это Мащокин, — крикнула белокурая.

— Да, да, это он, — рассеянно отвечала ее подруга.

Эгоистка, промчавшись шагов сорок, круто повернула назад и скоро поравнялась с коляской. Наружность господина, сидевшего в ней, была довольно замечательна. Это был здоровенный, тучный блондин с крупными, топорными чертами лица. На этом лице, открытом и честном, так и виднелись доброта и простосердечие, хотя длинные усы и придавали ему несколько суровый вид; это был вполне тот оригинальный, в настоящее время почти вымерший, тип старинных дворян-помещиков, засидевшихся в деревне, где они проводили время на славу, а затем приезжавших в Москву хорошенько повеселиться и, что называется, пустить в глаза пыль.

Господин, поравнявшись с коляской, чуть-чуть дотронулся пальцами до шляпы. «Адель, Соничка», — прошептал он. Сидевшие в коляске улыбнулись. Коляска, взъехав на гору, опять повернула вниз и с громом и треском подкатила к магазину Фульда.

— Дайте мне браслет, только поновее, — обратилась белокурая к приказчику.

— Tout de suite, madame[2], — произнес тот с достоинством.

Браслеты были принесены. Белокурая начала их рассматривать один за другим.

— Нет у вас лучше? — обратилась снова к приказчику белокурая.

Приказчик опять отправился за браслетами.

В это время к магазину подлетела знакомая уже нам эгоистка с сидевшим на ней тучным блондином. Через минуту он, пыхтя и отдуваясь, уже входил в магазин.

— Que faites vous ici, mesdames?[3] — произнес он хриплым голосом, пожимая руки дамам.

— Вы видите — покупаем браслеты, — довольно сухо отвечала ему черноволосая.

Блондин на минуту замолчал.

В это время воротился приказчик, держа в руках несколько коробочек с браслетами.

— Ах, как хорош! — вскрикнула белокурая, выбрав великолепный литой браслет с небольшими изумрудами. — Что стоит?

— Триста рублей.

— Вот деньги, — и Адель небрежно бросила на прилавок три смятые сторублевые.

— Что же вы себе ничего не купите, m-lle Sophie? снова вмешался блондин, обращаясь к черноволосой.

Та пожала плечами.

— У ней чахотка, — захохотала белокурая.

— А у меня есть против нее верное лекарство, — засмеялся блондин. — Что стоит? — обратился он к приказчику, показывая на великолепный фермуар, лежавший за стеклом в ящике.

— Восемьсот рублей.

— Хорошо.

Блондин вытащил из бокового кармана сюртука полновесный бумажник и отсчитал требуемые деньги.

— Надеюсь, болезнь ваша прошла? — сказал он любезно черноволосой, передавая ей фермуар.

— Merci, — улыбнулась Sophie, принимая подарок и пожимая руку блондину.

Адель с завистью посмотрела на подарок.

— А так как ваша болезнь, милая Соничка, прошла, и вы находитесь в вожделенном здравии, то я прошу сегодня вас, а также и m-lle Адель позавтракать вместе со мной в Эрмитаже. Там сегодня получены самые свежие фленсбургские устрицы.

Блондин раскланялся с дамами и, так же пыхтя и отдуваясь, вышел из магазина.

Обе дамы следовали за ним.

Ровно в 2 часа к подъезду Эрмитажа подъехал знакомый уже читателю блондин. Вместе с ним, немного погодя, приехал и другой господин. Это был также блондин довольно высокого роста, одетый очень щеголевато. Лицо новоприбывшего, смолоду, вероятно, очень красивое, теперь производило не совсем приятное впечатление. Это была сильно потертая и истасканная физиономия, на которой легко можно было видеть следы веселой жизни и разгульных, бессонных ночей. Небольшие белокурые усы его были слегка закручены, большие, серые, навыкате глаза смотрели лениво и немного самодовольно.

— Отдельную комнату, получше, — скомандовал тучный блондин кланявшимся официантам.

— Пожалуйте-с, направо-с.

Оба новоприбывшие взошли в небольшую комнату, посередине которой стоял накрытый снежной белизны скатертью стол с несколькими приборами.

— Подай карточку, да когда приедут сюда две дамы и будут нас спрашивать, то проводи их прямо сюда. Затем дай водки и принеси закусить икры, балыка и там чего-нибудь получше.

— Слушаю-с.

Официант исчез.

Оба блондина прошлись по рюмочке, затем тучный блондин стал обдумывать завтрак. В это время появились Адель и Соня.

— Позвольте представить вам, m-lle Адель, одного из наших общих знакомых, Николая Семеновича Орсохова, — смеясь, рекомендовал тучный блондин своего знакомого.

— А! мы уже знакомы, — улыбнулась Адель.

— Быть может, не довольно близко? — настаивал тучный блондин.

— Мы не могли счесть отделявшего нас расстояния, — ответил Орсохов, пожимая руку Адель и Соне.

Адель засмеялась. Соня вспыхнула.

— Вы очень мило острите, m-r Орсохов, — заметила она.

— Очень рад, если вы это находите.

Разговор завязался живой и бойкий.

— Ну уж ножик, — говорила Адель, разрезывая дымящийся ростбиф, приготовленный a l’anglais[4].

— А что?

— На нем можно доехать верхом до Петербурга и не обрезаться.

— Значит, он все таки острее языка m-r Орсохова, — вставила Соня.

— Во всяком случае, им удобнее зарезаться, чем вашими остротами, — быстро ответил Орсохов.

Все засмеялись.

Пенистый портер полился в стаканы. Затем последовали устрицы с рейнвейном. Добрались и до шампанского.

— Господа, — провозгласил Орсохов, — тост за здоровье всех цветов.