Обещанная колдуну (СИ) - Платунова Анна - Страница 5

— Да, — ответил колдун. — Чем быстрее ты привыкнешь к новой жизни, тем лучше.

— Я не смогу… Я не хочу… Отпусти меня, прошу тебя! — Отчаяние и ужас затопили душу. — Я просто умру, если ты меня заставишь! Как ты не понимаешь, мне ни за что не выжить в таких условиях! Я… Я…

Тёрн только покачал головой. Я не поняла, что значил этот жест. Мол, «ничего, привыкнешь»? Или, возможно, «прекращай, мне надоело твое нытье»?

— Покажи мне ногу, — сухо приказал он, и я снова не посмела ослушаться.

Впервые в жизни чужие мужские руки трогали меня за лодыжку. Пальцы Тёрна были твердыми и сильными. Мою ногу он ощупывал, как это делал бы врач — осторожно и бесстрастно, лишь с целью обнаружить повреждения.

— Ничего, — сказал он.

Ступню охватило приятное тепло, побежало вверх по икре. Я моментально согрелась и почувствовала сонливость. Тёрн же взял и в ладони и вторую мою ступню, согревая.

— Нет… Отпусти… Ты не смеешь!

Я попыталась сбросить дрему, но Терн, сидящий на корточках у кресла, поднял на меня свои темные глаза, в которых я не заметила никакой иной эмоции, кроме желания хозяина побеспокоиться о редкой и ценной вещичке.

— Чем быстрее мы начнем обучение, тем лучше. Болезнь снова выбьет нас из графика недели на две. Я и так ждал слишком долго, — подтвердил он мои догадки.

Тепло, что разлилось по телу, треск дров в камине, приятная полутьма — все погружало в сон. Я устала бороться и откинулась на спинку кресла. Вот высплюсь, тогда и придумаю план, как ускользнуть от проклятого колдуна.

— Завтра мы решим, какая комната станет твоей, а сегодня спи здесь, — словно издалека услышала я голос Тёрна.

— Сколько в доме этажей?

Любопытство взяло вверх, и я встрепенулась, вспомнив о том, как спускалась по лестнице, а ступени все не заканчивались.

— Иногда пять, — ответил колдун.

— Иногда? — Ничего страннее я в жизни не слышала. — А комнат?

— Однажды я пытался их пересчитать, сбился на сорок шестой.

Я разлепила тяжелые веки и подозрительно прищурилась. Колдун снова насмехается надо мной? Но его лицо оставалось серьезным. Он не видел, что я на него смотрю, и мне показалось, что Тёрн выглядит еще более уставшим, чем прежде. Его и без того бледное лицо осунулось. Видно, сегодняшний день ему тоже дался непросто.

Но легкой жизни я ему не предоставлю. Тёрну придется быть начеку каждый час, каждую минуту. Я не собираюсь становиться колдуньей, магичкой или кем бы то ни было против своей воли. Это просто нечестно! Разве кто-то спросил меня о моем выборе? Родители расплатились мною за услугу, но я отказываюсь быть вещью!

Как ты там, мама? А ты, папа? Думаете ли обо мне? Я представила всю свою семью в гостиной. Представила, что малышка Ирма сидит у мамы на коленях, обнимает и вытирает ее слезы. Ада держит маму за руку. Верн и Корн пытаются сохранять спокойствие, однако для них это тоже сильный удар. А папа, наверное, не может сидеть от волнения. Все время вскакивает и ходит по комнате туда-сюда. Для них я будто бы умерла сегодня… Посмотрят ли они в мою сторону, встретив случайно на улице, или пройдут мимо? Сохранят ли мои вещи, все мои детские безделушки, рисунки и поделки, или поспешат избавиться от них, чтобы уберечь себя от лишней боли?

По моей щеке скользнула слезинка, я сердито вытерла ее. У меня в груди скопилось целое озеро слез, но стоит начать плакать, и я уже никогда не успокоюсь.

— Разреши себе выплакаться, — сказал Тёрн.

Колдун! Я совсем забыла о нем, а он по-прежнему находился рядом и смотрел на меня.

— Оставь… меня… одну… — прошептала я, изо всех сил сдерживая рыдания.

Он кивнул и вышел. Хоть какое-то облегчение. Невыносимо было видеть это чудовище так близко от себя.

«Даниель, — мысленно произнесла я любимое имя. — Даниель, Даниель, Даниель…»

Я повторяла это снова и снова, пока не стало чуть легче.

Наши семьи дружат много лет, я знаю Даниеля с детства, и я всегда думала, что стану его женой.

Когда мы были детьми, то проказничали и резвились вместе. «Два сорванца!» — качал головой папа. Даже сейчас я улыбнулась, вспомнив наши детские проделки. Однажды мы подстригли мою толстую добродушную кошку Корзинку, оставив ей подобие гривы. В другой раз залезли на чердак и спрятались меж сундуков и старой мебели, так что слуги и родные сбились с ног, разыскивая нас. Даниель еще любил подшучивать над служанками: вызывал их колокольчиком, а потом делал вид, что им показалось. Я не одобряла такие шалости, мне было жаль старательных девушек, но и на Даниеля не сердилась. Что взять с мальчишки? К тому же такого чудесного мальчишки.

Когда он был маленьким, волосы у него были светлыми, точно лен, и такими же мягкими. Я баловалась, заплетая косички на его отросших локонах, — юному Даниелю разрешали отращивать волосы до плеч.

— Какой ты мягонький, — говорила я, балуясь с Даниелем, точно с куклой.

Он в свою очередь довольно бесцеремонно накручивал на палец прядь моих темных непослушных волос и говорил:

— А твои точно колючая щетинка.

Я обижалась, а он хохотал и терся своим носом о мой. И тогда я его прощала…

В какой-то момент — до сих пор не понимаю, когда же это произошло, — мы из парочки сорванцов превратились в парня и девушку. У меня появились пышные юбки и высокие прически. У него — форма, военная выправка и короткая стрижка. Нам больше нельзя было видеться, как прежде, наедине. Но на любом приеме и балу мы тут же оказывались вместе и, стараясь удалиться от чужих любопытных глаз, забивались в какой-нибудь уголок, чтобы побыть вдвоем.

От наших непринужденных детских бесед осталась лишь тень. Он больше не смешил меня и не пытался вывести из душевного равновесия глупыми шутками, но все так же тайком накручивал мой локон на палец и шептал: «Колючая Агатка».

Все думали, что наша свадьба — дело решенное. Хотя, как я теперь понимаю, родители просто позволили своей наивной дочери на время поверить, что в ее судьбе все будет как положено — любовь и счастливая, спокойная семейная жизнь.

Мы с ним даже ни разу не поцеловались!

«Даниель, спаси меня, приди за мной…»

Я думала о его мягких локонах, о его зеленовато-карих глазах, пока не провалилась в тревожный сон без сновидений.

*** 6 ***

Что-то меня разбудило — шорох или движение, но открыв глаза, я поняла, что по-прежнему в комнате одна. Видно, почудилось. За окном стояла непроницаемая тьма — я очнулась посреди ночи. И если из окон своей девичьей спальни я могла любоваться огоньками города, то здесь, в доме, стоящем на отшибе, ничто не нарушало черноты, разлившейся за стеклами. Гостиная освещалась лишь слабым пламенем в камине, огонь почти прогорел, и алые всполохи под слоем золы ворочались и вздыхали, как живые.

«Колдун, наверное, спит, — подумала я. — Что если попробовать уйти сейчас?»

Но на смену рискованной идее пришла разумная мысль, что зачарованное место все равно не выпустит меня. А представив, как я бреду во тьме, в грязи, теперь уже даже без чулок, я окончательно оставила эту идею.

Огромный дом покряхтывал и скрипел, он казался живым, хотя я понимала, что это всего лишь мое воображение.

«Сорок шесть комнат, — мысленно хмыкнула я. — Пять этажей. Иногда!»

В детстве я отличалась непоседливостью и тягой к приключениям, потом, правда, воспитание сгладило мою природную бесшабашность. Но сейчас, после всех потрясений, я чувствовала в себе странную жажду исследователя, такую же, как в пять лет, когда меня отыскивали то на чердаке, то в подвале, то в саду. «Этот ребенок заставит меня поседеть раньше времени! — хваталась за голову мама. — Я так боюсь, что она либо утонет, либо свалится с крыши!» «Ничего с ней не случится, — отвечал папа. — Ты ведь знаешь. За Верна бы я еще переживал, но не за Агату».

Теперь мне чудился двойной смысл в словах папы. Я попыталась припомнить какой-нибудь случай, когда моей жизни угрожала опасность. Однако, наверное, у всякого ребенка наберется коллекция историй, когда он мог пострадать, но каким-то невероятным образом избежал печальной участи.