В стране контрастов - Шелгунова Людмила Петровна - Страница 6

— Ну, и что же потом ты сделал?

— Что я потом сделал? Просидел я над своим ишаком до свету, потом взял лопату, вырыл тут же яму, бросил его в нее и зарыл, а сам пошел к богатому соседу, продал ему свою саклю и сад. У соседа в это время сидел мулла, ученый, ученый мулла, такой ученый… весь Коран прочел… и сказал мне этот мулла, что Аллах посылает мне беды, потому что сердит на меня. И посоветовал мне этот мулла пойти в Самарканд, поклониться праху Тимура. Знаешь, тюря, в Самарканде 71 мечеть и 21 медрессе!

— Знаю, я про Самарканд учил.

— Ну, то-то, то-то, ведь ты ученый.

— Ну, что же дальше? — допрашивал Коля.

— Ну, продал я саклю, зашил деньги в тебетейку, вырезал себе в саду палку, и пошел на большую дорогу ждать каравана. Недолго ждал, как показались верблюды: товар везли в Мерв или куда-то в другое место, не знаю. Подошел я к начальнику каравана, поклонился ему, прижав руки под ложечку, и просил его позволить идти с караваном.

— Коли ты добрый человек, так иди, а коли злой, так Аллах тебя накажет. В то время, тюря, все злых людей боялись. Ну, и пошли мы, пошли. В первый день у меня ноги заныли, земля горячая, солнце так и палит. На ночь остановились в ауле. Около моего города я много знал народу и останавливался все у знакомых, так что мне не приходилось покупать харчей: пилав у всякого найдется. Ну, и шел я так с караваном дней девять, десять, и вот к вечеру вошли в Ташкент. В те времена Ташкент был не такой, как теперь. Кругом стояли высокие стены, только улицы были узенькие, так что, как две арбы съедутся, так тут крику и брани не оберешься, а в Ташкенте народ все разный, там и туркмены, и сарты, и киргизы, и узбеки, и таджики и всякого довольно, ну, всякий по-своему и ругается. Уж надо только правду сказать, что садов там было, так страсть, кругом саклей-то все зелено. Остановились мы не в середине города, а на краю, и только на другой день пошел я посмотреть на базар. Знаешь, тюря, лавок там тысячи, и купцы все из разных городов. Ну, что тебе рассказывать, сам побываешь там. Отдохнули мы два дня и пошли дальше. Ну, что же тебе сказать? Шли хорошо, потому что напиться было чего, а жара-то! Жара! Вспомнить страшно. Пешеходов нас было не мало, и многие падали, и верблюды и лошади шли, понурив головы. Пришли мы и в Чиназ и остановились там хорошенько отдохнуть, — ведь из Чиназа надо было выйти в Голодную степь. У Чиназа целый день караван наш перебирался через Сыр и, перебравшись, остановились ночевать. Ну, там и комаров было! Рано на заре вышли мы на другой день и пустились в степь. Сначала шли мы по болотинам, и донимали нас только комары, а потом, как вышли в степь, так что пол в комнатах у барыни, ни травинки ни сучка. И нельзя бы было пройти, как бы ни Божьи люди. А Божьи люди устроили по пути кирпичные здания, и кирпич такой, что нынче и не сделать. Знаешь, дома устроены точно половину арбуза или яблока на землю положить; круглые наверху, и от самой земли идут семь окон кверху, узких, как стрела.

— А высоки ли эти круглые дома? — спросил Коля.

— Сажени в две будут. Да я тебе вот что скажу: они и в землю-то идут сажени на две, как барынин погреб. Спуск в эти башни весь выложен камнем, и там внутри колодец, а над самым колодцем крыши аршина на два нет, так что небо видно. Мы называем такие башни сардабами. Но не во всех сардабах мы нашли колодцы. Воды в этой степи нет, а то не была бы она Голодной. А прежде вода была, давно-давно была, и канавки до сих пор видны. Ну, а теперь воды нет, так земля и умерла, а вот гады-то все-таки не умерли. Фаланги так и бегают на своих длинных лапках и пожирают саранчу. Скорпионов там тоже немало, так что иди да только оглядывайся, а черепахи просто надоедят, все попадаются под ноги. Птиц там не мало, а падали столько, что хоть отбавляй. Лошади и верблюды много валятся.

— А злых людей там не встречали? — спросил Коля.

— Нет, там встречали мы кочевников киргизов и узбеков, но ничего дурного от них не видали. В этой Голодной степи верст 130 будет, и мы прошли ее в неделю и рады были радешеньки, что добрались до Джизака. После Джизака сейчас начались горы Кара-Тау, и тут-то стряслась над нами беда. Гора была не крутая, отлогая, и в ущелье лесок, — так хорошо, что там бы век остаться, и остановились мы на ночлег. Развели костер, сварили поужинать и легли. Заснули ли сторожевые или нет, но только вдруг мы сразу все подняли головы. Небо уж не было черное, как ночью, а бурое, а снизу кругом серое, и вот мы увидали, что вокруг нас стоят туркмены, а другие скачут на караван со всех сторон. Надо думать, что в караване были какие-нибудь изменники, и я даже уверен в этом, потому что в Джизаке к нам присоединились два человека верхом, и я сам видел, как эти люди первые бросились на начальника каравана и связали его. Страшное это было дело, тюря, весь караван сдался разбойникам, и все мы попали в плен. Связали нас по два и взвалили на лошадей, стариков перебили. Из каравана взяли, что кому нравилось, и часа через два все было готово. Каждый туркмен держал в поводу лошадь с двумя связанными пленниками, и «айда!» вся шайка тронулась в путь. Я был связан с молодым парнем, и только часа два прострадал, а там уж ничего не помню, что было. Ночью стало похолоднее, и я очнулся. Мы лежали уже на земле, а не на лошади. Парень стонал, а меня томила жажда, а неподалеку было что-то в роде арыка. Утром шайка поднялась с места и, как скотов, напоила нас всех. Три человека оказались покойниками, и это, конечно, разбойникам было невыгодно, потому что ведь нас везли, как товар, на продажу.

Теперь нас связанных не положили на лошадей, а посадили по два, и привязали к лошадям. «Айда!» — все мы опять пустились вскачь. Не помню уж, на какой день мы подъехали к аулу. Весь аул вышел нам навстречу. Женщины-то как радовались, что мужья привезли такую добычу! И муллы громко благодарили Аллаха, что злодеи сделали из нас, людей, животных. С этого дня мы превратились в животных. На нас возили воду, мы убирали лошадей, мы пахали и землю, мы работали до того, что к вечеру зачастую падали оттого, что шевельнуться не могли. Били нас все.

— Зачем же вы не бежали? Ведь вы не были же связаны? — спросил Коля.

— Куда бежать? На чем?

— Украли бы лошадей.

— А силы-то где бы взяли? Нет, тюря, если бы можно было бежать, так бежали бы. А кто решался бежать, того ловили и убивали, как собаку. На ночь нам надевали цепи.

— Как же ты освободился? Ведь теперь ты не раб?

— Нет, не раб. Ну, слушай дальше. Сколько лет прошло, я не знаю, но только в ауле нас, рабов, лишних, совсем лишних, оказалось сотни две, и нас погнали в Бухару. Шли мы ранней весною, по прохладе. Луга были, зеленые, не спаленные. Как рано утром выйдешь по холодку, так, бывало, и хорошо. Мне все думалось, авось, продадут меня какому-нибудь доброму человеку, не будет так бить, как бьют теперь. Вот привели нас в Бухару, в цепях заперли в какую-то темную саклю, и пролежали мы там весь вечер и всю ночь, а на утро повели нас на продажу в караван-сарай. В этом караван-сарае всегда продавали людей. Это, тюря, был такой дом и в нем было комнат тридцать или тридцать пять. Людей в Бухаре продавали богатым купцам оптом, а те уже перепродавали по мелочам. Там с нами были и дети, и старики, и женщины, и не только сарты и киргизы, а и всякие другие народы. Ну, вот привели нас на двор и каждого стали осматривать поочередно, а туркмены-то наши рассыпаются: и сильный-то он, и здоровый-то, и крепкий. Я как про себя послушал, так только удивился, за что это меня они так били? Ну, кричали, кричали и, наконец, ударили по рукам, и свели нас по комнатам караван-сарая для перепродажи. Тут мы, по крайней мере, не голодали. Купцы хотели взять за нас подороже.

Продажа ребенка. С карт. В. В. Верещагина.

— Как же ты освободился-то? Верно бежал? — с нетерпением спрашивал Коля.