Тень последней луны (СИ) - Пяткина Мари - Страница 11

— В давние времена не было суши, не было неба и звёзд, лишь Светлый День и супруга его, Тёмная Ночь, — медленно читала она вслух, водя по строчкам пальцем, — жили в Великих Водах…

В сумерках из воды на берег выползали крабы, крохотные и побольше, и бродили по песку целую ночь, решая свои вопросы. Веля осторожно переступала их, если удавалось разглядеть. Иногда под ногой кто-нибудь хрустел, но чаще всего крабики и сами отбегали подальше от подошв её кроссовок. Кухаркины дети сказали, что этих крабов не собирают и не едят — слишком мало мяса, слишком твёрдый панцирь. Пока раздолбёшь камнем такого да обсосёшь — одна морока, лучше пройтись в воде между камней и собрать больших, с длинными ногами, те мясистые.

— А когда понесла Тёмная Ночь, то сказала она Дню — где же будут жить наши дети? Тогда День нырнул на дно Великих Вод, набрал пригоршни камней и песка и швырнул во все стороны — тут же стали острова и скалы…

У Дебасика была подзорная труба. В неё Веля рассматривала бескрайнее море и корабли, проходящие мимо Ганы. Видны были и другие острова: на северо-западе от Ганы один совсем маленький, необитаемый и безымянный, голая скала с пещерой. На верхушке скалы жалкий кустик примостился, да крохотный намытый пляж, весь заваленный морским мусором. А вдали, на востоке, еле различимое в подзорную трубу, кудрявое от зелени королевство Скера Завоевателя. Вот бы увидеть короля ещё раз!

— Вскоре родила Ночь первых детей, назвала их Кит и Дельфин. Не захотели дети жить на суше, так как была она суха и бесплодна. Остались в Великих Водах и сказали: мы дети воды. Нырнул тогда Светлый День второй раз, схватил пригоршню тины, бросил на острова. Где упала тина — выросли лес и трава, злаки и лозы, семена и сочные плоды…

Весь день Веля собирала виноград вместе с поданными, подгоняя звучными трелями своего тренерского свистка — только так можно было заставить их полноценно работать. Заодно проконтролировать, чтоб урожай не пропал, а был промыт и рассортирован: меньшая часть — сушиться на изюм, большая — в переработку на вино, которое можно продать. Чтобы не роптали, в конце дня Веля разрешила каждому работнику взять столько винограда, сколько он сможет унести, хоть советник и остался недоволен такой щедростью. Кажется, он представлял, скольких кувшинов вина лишился сам. Немного винограда Веля сейчас несла с собой, неторопливо шагая вдоль берега по кромке прибоя. Иногда отщипывала от горсти и клала в рот тёплую ягоду, неторопливо раскусывала — и рот заливало соком, сладким, как неведомые грехи.

— Затем родила Ночь других детей, назвала их Ворон и Чайка. Не понравилась им суша, попросили дети крылья, чтоб летать над островами и водами при свете Дня. Они выбрали Отца. И родила Ночь снова. Назвала детей Лис и Опоссум. Сказали они матери: мы будем жить на суше, мы останемся с тобой, Великая Мать! Обрадовалась Ночь и дала им молока из груди, чтобы знали её дети тёмные пути из тела в тело, из мира в мир…

Удивительный мир Либра будто пробовал Велю на прочность. Её каменный дворец из песчаника оказался таким ветхим, что ветер свободно дул в покоях владычицы и шевелил древние выцветшие пылесборники, закрывавшие щели на стенах. Её поданные оказались тёмными, дикими и бедными. Налогов поступало мизерно мало. Вино двух видов, белое и розовое, неплохое на вкус, кое-как продавалось на соседних островах, но чаще попросту менялось на муку, ткани, кожу. Хлеб и каши были в дефиците, миска чего-то, похожего на перловку, подавалась на обед как невесть какое лакомство. Хорошо хоть рыбой и моллюсками островитяне себя обеспечивали впрок. Ловили вокруг всего острова, только напротив Устья Отравы не ловили — там рыба почему-то дохла. На вопрос «почему» звучал железный ответ — так ведь Устье Отравы!

— Оскорбился День и сказал Ночи — ты делаешь, что хочешь, живи же сама на суше и в воде, а я сам буду жить в воде и на суше. Так День и Ночь расстались. Тогда сказали дети Ночи: мы создадим людей, и те съедят вас. Ответили дети Дня: мы создадим людей, и те убьют вас ради шкур, а ваши кости мы сами съедим. Заплакала от этих слов Ночь, Великая Мать всех зверей-родотворцев и слёзы были такие горячие, что прожгли в её одежде дыры. Так появились на небе звёзды…

Веля придумала идеальный повод, чтобы выходить без присмотра в любое время. Она говорила, что идёт молиться, и её оставляли в покое. На самом краю леса она подняла голову. На небе уже красовались обе луны, полная, большая, и малая, видная лишь на четверть. Пока ещё бледные, они становились всё ярче, по мере того, как темнело. В море, у самого берега, загорелись крохотные огоньки. Это поблёскивал планктон. Появились и первые звезды неизвестных ей созвездий, а вот, будто ещё одна слеза сорвалась со щеки Великой Матери — промелькнул метеор с длинным хвостом. В этом мире не загадывали желаний, когда падала звезда — полагалось грустить о мёртвых волшебных зверях.

В воздухе разлилась вечерняя прохлада, но кухарка подарила своей владычице рыбацкий свитер из козьей шерсти, а на шею она теперь наматывала платок, так что не зябла.

— Косматая звезда, спешащая в никуда, — вслух процитировала Веля, — из мрачного неоткуда…

— Чего так долго? — раздался недовольный скрипучий голосок. — Ну, давай, что там принесла.

Веля присела на корточки, расстелила свой шейный платочек, положила на него виноград. Полтинник деловито обнюхал гроздь и принялся с аппетитом есть ягоды одну за другой.

— Ну как? Сегодня собрали, — Веля погладила его по спине.

— Не мешай… Нум-ум-ум, как всегда, неплохо… Хоть лоза и выродилась, м-м-м… но нельзя сказать, что виноград стал совсем нехорош, няк-няк… Вкусовые качества ниже определённого уровня уже не будут, ум, нюм…

Впрочем, когда питомец доел, то разрешил взять себя на руки, почесать шейку и подмышкой, а в конце концов даже ткнулся в шею мокрым холодным носом — типа поцеловал. Веля уселась поудобнее, укрыла платком его и себя, принялась щекотать и гладить, а он тёрся об неё щеками и слюнявым ртом — метил свою собственность. Пол тоже был якорем реальности, как плаванье и свисток.

— Как ты поживаешь? — спросил он откуда-то из подмышки. — Привыкла к роли владычицы?

— Несчастный тут народ, — со вздохом сказала Веля. — Видел бы ты, в каких лачугах рыбаки ютятся. В каких лохмотьях ходят. Из пяти детишек выживает один. Мертвых не хоронят — негде, а складывают в пещеры, типа склепов. Один склеп на семью, просто иногда подкладывают нового мёртвого к прежним. Да, кстати, меня Дебасик замуж продать хотел и даже свозил на похороны королевы Трейнта.

Пол застыл в руках, перестал тереться мордой и немного помолчал.

— Видела королеву-то? — спросил затем.

— Только издали. Толкучка была ужасная, а я в этой юбке огромной… Да и без юбки, чего мне лезть в похоронную процессию?

— А как тебе король?

Веля готова была поклясться, что зверь ухмыляется.

— Колоритный, — подумав, ответила она. — Мне кажется, я ему понравилась.

— Ещё бы не понравилась, — хмыкнул Пол. — Ты как раз в его вкусе, покойная королева в молодости на тебя походила.

Она с досадой вздохнула и уже открыла рот, протестовать, но зверь проворно слез с её колен и отошёл в сторону.

— С похоронными традициями местных тебе ничего не сделать, но сейчас иди за мной, я покажу, где брать деньги, чтоб рыбацкие хибары заменить на приличное жильё. Этого Дебасик тебе не покажет…

Он быстро побежал вдоль берега, а Веля отправилась за ним, как один раз уже было. Только теперь мир вокруг не менялся, это была всё та же Гана. Иногда опоссум останавливался, чтоб кого-нибудь съесть в темноте и пускался дальше. Наконец, остановился у небольшого ручья, стекавшего с холма в море.

Веля уже видела на Гане ручьи. Один протекал вдоль её дворца, из него брали воду для кухни и ванны. Другой расходился по канавкам, прорытым для полива виноградника и огорода. До моря он не добирался.

— Запомнила, где? Дальше надо будет подняться вверх по холму, вдоль ручья. Если утром пойти — всё поймёшь сама. Ну, бери меня на руки, я устал.