Тайна старой усадьбы
(Русский оккультный роман, т. XII) - Белинский Александр - Страница 9

Хотя я всеми силами старался владеть собой, но меня постепенно все сильней и сильней охватывало волнение. Я уже чувствовал, как кровь стучит у меня в ушах.

Прошло несколько минут.

Луна поднималась все выше и выше.

Непрерывное стрекотание кузнечиков вдруг умолкло. Наступила какая-то особенно жуткая, гнетущая тишина.

Облитые фосфорическим светом луны деревья и кустарники стояли предо мной, как силуэты, откидывая от себя густые черные тени.

Хоть бы какой-либо звук…

Я почему-то стал пристально всматриваться в чащу деревьев, стоявших недалеко предо мной.

Со стороны дикого сада на меня чуть слышно потянуло каким-то холодком. Я встрепенулся и, осторожно повернувшись налево, заглянул в приготовленное мной отверстие. Никого не было, только угол комнаты с портретом особенно резко вырисовывался на фоне залитой лунным светом зелени.

Я опять взглянул вперед и так и обмер.

Прямо предо мной, у нижней ступени террасы, всего в какой-либо сажени от меня, стояло привидение, все облитое лунным светом.

Все планы борьбы с ним как вихрь пронеслись в моей голове. Я сделал над собой нечеловеческое усилие и хотел встать и броситься с револьвером в руках, но едва я двинулся, как холодный, леденящий ужас охватил меня с ног до головы и приковал меня к месту… Я заметил, что лунный свет, обливавший привидение, точно струился сквозь него, а от самой его фигуры на песок дорожки падала слабая, почти незаметная тень.

Я весь съежился и, вытянув вперед шею, не мог оторвать глаз от стоявшего предо мной призрака.

Браунинг выскользнул из моей руки и упал в разросшуюся в проломе пола траву.

Я не знаю, долго ли я оставался в таком состоянии.

Вдруг привидение стало медленно поднимать по направлению ко мне свою правую руку. Накинутое на его голову белое покрывало соскользнуло с его плеча, и яркий свет луны упал на закрытое до тех пор лицо.

Я отшатнулся, и вся кровь застыла в моих жилах…

Предо мной стояла во весь рост еврейка, изображенная на портрете, висящем в угловой комнате.

Я не мог не узнать ее с первого же взгляда: те же черты необыкновенно красивого молодого лица; те же вьющиеся волосы, падающие на лоб и уши; тот же взгляд, полный мольбы и упрека, только все было как-то расплывчато и прозрачно.

Она протянула ко мне свою руку, вся подалась вперед, и вдруг я заметил, что ее губы зашевелились. По прекрасному лицу ее пробежало выражение мучительного усилия, и я не то что услышал, а всеми фибрами своего существа почувствовал:

— Похорони меня по еврейскому обряду, и я тебе за это отслужу…

Эти странные слова донеслись до моей души не как шепот, а как какой-то тихий вздох; я не слышал их, я только совершенно ясно понял смысл этого вздоха.

Мне кажется, что с этого момента я потерял сознание, но, когда я очнулся, я продолжал сидеть на моей скамейке, прислонившись плечом и головой к виноградным ветвям. Предо мной никого не было.

Было так же светло, тихо и жутко.

VIII

НА ПЛОЩАДКЕ

Было бы слишком долго и слишком трудно описывать мое душевное состояние на другой день. Мне казалось, что во мне все перевернулось. То, что представлялось мне всегда нелепым и невозможным, стало до очевидности реальным.

Я испытывал такое ощущение, точно почва была выбита из-под моих ног.

Предо мной стояла таинственная загадка, которую я должен был или разрешить немедленно, или от которой мне нужно было спасаться и бежать.

Я с большим опозданием явился к чаю; Ольга встретила меня тревожным взглядом, и этот взгляд ее я ловил на себе несколько раз, пока сидел у пани Вильгельмины.

Пан Тадеуш с утра уехал по делам в Калиновичи и должен был вернуться лишь к вечеру.

Когда мы возвращались после чая, Ольга взяла меня под руку.

— Митя, ты страшно изменился за эту ночь. Что случилось? Ты видел привидение, ловил его?

— Привидение я видел, — отвечал я по возможности спокойно, чтобы не пугать сестру, — но не ловил его. Это дело мне начинает казаться гораздо более серьезным, чем этого можно было ожидать. Во всяком случае, пан Тадеуш тут ни при чем.

— Так кто же?

— Не знаю, милая. Ты меня пока не допрашивай; в свое время я все расскажу тебе подробно, а теперь я тебе задам небольшую работу: прикажи твоим девушкам немедленно вымыть полы и окна в верхнем помещении и сегодня же перебирайся туда.

— Как, я одна?

— Нет, там ведь три комнаты. Одну тебе, одну мне, а в третьей помести девушек. Варельян может оставаться на своем месте внизу.

— Разве нам угрожает какая-либо опасность?

— Нет; я опасности пока никакой не предвижу, но неприятностей может случиться много, а наверху нам будет спокойнее.

До самого обеда мы возились с переездом. Ольга прибавила кое-что из мебели, взятой в разных комнатах, и повесила на всех окнах и дверях тяжелые драпировки.

В нашем новом помещении стало уютно и хорошо, а в связи с этим и на душе у меня сделалось несколько лучше. Я теперь знал, что я не являюсь жертвой галлюцинаций, так как призрак видел не только я один, позавчера видела его и Ольга. Я поверил также и в действительность привидения, хотя все это оставалось для меня совершенно непонятным.

«Нужно во что бы то ни стало исполнить просьбу этой несчастной, не находящей себе покоя души», — думал я, возвращаясь с обеда в старый дом.

В тяжелом раздумье обошел я наши прежние помещения, постоял немного перед окном, сквозь которое я видел призрак, и затем прошел в угловую комнату.

Там, еще много дней тому назад, я поставил стул у стены, противоположной портрету, и теперь опустился на него.

Красавица-еврейка смотрела из своей рамы прямо мне в глаза.

Как завороженный, сидел я на своем стуле, не отрывая от нее взгляда.

Да, тут не может быть никаких сомнений; именно ее, а не кого-либо другого, я видел вчера у виноградной террасы.

По мере того, как я теперь смотрел на портрет, изображенное на нем лицо оживало все больше и больше. Исполненные бесконечной мольбы и упрека глаза так и проникали своим взором в мою душу.

Я невольно напрягал зрение. Мне начинало казаться, что ее губы шевелятся и я опять слышу, как легкий вздох, так поразившие меня прошлой ночью слова:

— Похорони меня по еврейскому обряду, и я тебе за это отслужу.

Я вздрагивал. Иллюзия исчезала. С холодного полотна смотрело на меня мастерски написанное, дивно красивое лицо, но выражение мольбы и упрека по-прежнему лилось в мою душу из больших синих глаз.

И я опять смотрел в эти глаза, и опять они оживали и оживали, губы шевелились и я слышал, то есть чувствовал эти слова.

И у меня на душе все росло непреодолимое желание во что бы то ни стало и как можно скорее исполнить ее просьбу.

— Но как? — думал я вслух. — Я все сделаю для тебя, что только в моих силах, но где я найду твои останки? Помоги мне; укажи их мне, но не мучь меня, потому что все это выше моих сил.

Мои мысли остановились на площадке. Ведь там я видел ее в первый раз. Там и я и Ольга перенесли столько мучений. Нужно искать там или начинать поиски с этого места.

Погруженный в свои тяжелые думы, я как-то машинально прошел сквозь анфиладу пустых комнат и вышел на виноградную террасу. Обогнув угол дома, я медленно прошел вдоль всей аллеи и очутился на площадке.

Было около трех часов дня. Солнце стояло высоко и заливало своим горячим светом и сад, и протоку, и луга, но на западе залегла тяжелая грозовая туча.

Верхние облака, захватив почти третью часть неба, поднимались громадными, ярко освещенными клубами, а под ними широкой полосой лежала темно-фиолетовая туча, по которой изредка извивались молнии. Грома слышно еще не было.

Я прошел через площадку и опустился на верхнюю скамейку. На этот раз я не испытывал своих обычных мучительных ощущений.

Кругом стояла необыкновенная тишина, такая тишина, которая всегда бывает при приближении бури, и это яркое сияние солнца, наряду с надвигающейся темной и страшной тучей, составляли такой контраст, который придавал всей окружающей меня природе какую-то жуткую окраску.