Тайна старой усадьбы
(Русский оккультный роман, т. XII) - Белинский Александр - Страница 12

— Как, и панна Ольга?

— Да и Ольга.

— Я совершенно ничего не понимаю. Я живу в Борках тринадцать лет и не только не видел никаких призраков, но ничего даже об них и не слышал, а если мне об этом и говорил, так говорил бывший до меня управляющий имением, который, сдавая мне дела, что-то рассказывал об этом, но лишь, как о легенде.

— Что же говорил вам прежний управляющий?

— О, это было так давно, что я не могу уже вспомнить; что-то действительно в связи с портретом еврейки, но я тогда совершенно не придал этому никакого значения и не заинтересовался этим.

Мы некоторое время шли молча.

— Я вижу, что вы действительно по этому делу ничего не знаете, — сказал я, — но вчера вы привезли мне с почты письмо, написанное моим покойным дядей, по-видимому, незадолго до его кончины. Прочтите это письмо, и вам все станет понятным.

Я вынул письмо из кармана и передал его пану Тадеушу.

— Надеюсь, вы не сомневаетесь в подлинности этого письма?

— О, конечно; это рука вашего покойного дяди; я слишком хорошо ее знаю.

Мы сели в тени большой сосны. Пан Тадеуш надел очки и углубился в чтение.

— Странно; очень странно, — сказал он, возвращая мне письмо. — Ваш дядя, насколько я его, по крайней мере, знал, был вполне серьезным человеком, и трудно предположить, чтобы он стал такими вещами шутить, да еще чувствуя приближение смерти. Так вы говорите, что сами видели призрак и говорили с ним?

— Видел, и сестра видела, и призрак просил меня похоронить его, то есть, конечно, останки женщины, по еврейскому обряду.

— Положительно непостижимо. Где же вы видели этот призрак?

— Около старого дома и на площадке, у можжевелового куста.

— Гм. Удивительно! Что же вы предполагаете делать?

— Искать останки еврейки, пока не найду.

Пан Тадеуш помолчал некоторое время.

— Да, — сказал он, — больше ничего не остается, как искать. Старого Кельмана я хорошо знал, так как при мне он лет пять арендовал у нас лавку в конце деревни, но потом он уехал, и там живет теперь другой арендатор, тоже еврей, некто Янкель Тункель.

— Я думаю, нужно начать с того, чтобы попытаться найти Кельмана и поподробнее его расспросить, но только мне хотелось бы, пан Тадеуш, не придавать этой истории широкой гласности.

— Да-да, — подтвердил пан Тадеуш, — я вас вполне в этом отношении понимаю, и на меня вы можете смело положиться.

— Тогда, если хотите, пройдем сейчас к Янкелю; не знает ли он, где можно найти Кельмана?

— Конечно, — отвечал пан Тадеуш, вставая.

Не входя в усадьбу, а обогнув ее сосновым лесом, мы прошли на деревню. Янкель встретил нас с низкими поклонами, но добиться от него какого-либо толка нам не удалось. Он, конечно, хорошо знал старого Кельмана, от которого он купил лавку и даже дал ему отступного, но Кельман, переселившись в Калиновичи, лет семь тому назад умер, вскоре после смерти его жены, а после них никого в Калиновичах не осталось.

— Первый шаг неудачен, — говорил пан Тадеуш, возвращаясь со мной по улице деревни, — но этого можно было ожидать; еще живя в Борках, Кельман был уже очень стар. Что же будем делать дальше?

— Пока, с вашего позволения, пойдем к пани Вильгельмине, так как, вероятно, скоро будет обед, а затем примемся за дело, но только, повторяю, мне хотелось бы производить эти поиски только с вами, чтобы по возможности не придавать этому огласки. Конечно, если мы встретимся с какими-либо тяжелыми работами, то нужно будет пригласить кого-либо на помощь.

— Я всецело в вашем распоряжении, — сказал пан Тадеуш.

XI

МОЖЖЕВЕЛОВЫЙ КУСТ

Где же начинать поиски?

Это было для меня совершенно ясным. И без указания дяди я начал бы искать раньше всего на площадке, и именно под возвышением, на котором рос можжевеловый куст. Недаром у этого куста явился мне призрак в последний раз.

Немедленно после обеда мы с паном Тадеушем, взяв по топору и лопате, отправились на площадку. С нами шла Ольга. Я не почитал себя вправе лишить ее возможности присутствовать при раскопках, тем более, что с нами был пан Тадеуш, и мы имели основание предполагать, что в его присутствии мы не будем испытывать наших мучительных ощущений.

Однако же, по мере того, как, идя по аллее, мы приближались к площадке, на душе у меня все более и более поднималась робость, и предо мной ясно вставала картина моего последнего посещения этого места, когда я с вытаращенными от ужаса глазами сидел на верхней скамейке, а у самого можжевелового куста, весь струясь и переливаясь в лучах солнца, стоял бледный призрак еврейки.

А вдруг, когда мы тронем землю, быть может, прикрывающую останки еврейки, призрак появится опять? Как можем мы быть уверены в том, что и на этот раз присутствие постороннего человека, в лице пана Тадеуша, нас от всего этого гарантирует. А ведь, Ольга подобного зрелища может и не выдержать.

Моя робость росла все более и более. Ольга была бледна и все время держала меня под руку. Пан Тадеуш был сосредоточен и молчалив.

Придя на место, я прошел через площадку и сел на верхнюю скамейку. За мной молча последовали и остальные.

Я хотел посидеть немного и успокоиться, да к тому же проверить, не появятся ли у нас с Ольгой наши ощущения, но все было благополучно; ни у меня, ни у Ольги, насколько я, по крайней мере, мог судить по выражению ее глаз, обычного в этом месте ощущения чьего-то невидимого присутствия не появлялось.

Я встал, обошел кругом и внимательно осмотрел можжевеловый куст. Он занимал площадь не менее квадратной сажени и был, по-видимому, очень стар. Среди его густых и высоко разросшихся колючих ветвей виднелось множество старых пеньков от ветвей давно усохших и сломанных.

Пан Тадеуш молча следовал за мной с топором и заступом в руках.

— Знаете что, пан Тадеуш, — сказал я, — нам двоим эта работа будет, пожалуй, не под силу; я к ней совершенно не привычен, а для вас она может быть и вредна.

— Мне тоже это кажется, — отвечал он, — ведь, раньше чем начать копать, нужно выкорчевать весь этот куст, а уж это одно чего стоит.

— Тогда вот что, позовите человека два рабочих из усадьбы, только пусть за ними сходит сестра; вы знаете, что нам с ней, как владельцам имения, не следует оставаться одним на этом месте.

— Тогда, если панна Ольга будет так любезна, я попросил бы ее приказать Варельяну прислать сюда немедленно Архипа и Макара.

Ольга ушла, а мы с паном Тадеушем снова сели на верхнюю скамейку. Я испытывал такое ощущение, точно находился вблизи покойника: даже курить не хотелось.

Через несколько минут Ольга вернулась, а за ней явились два молодых здоровых работника.

Под руководством пана Тадеуша они дружно принялись за работу. Один нагибал ветви куста, другой срубал их топором. Скоро весь куст был срублен и в виде большой бесформенной кучи зелени лежал на середине площадки.

Копать мы решили в ширину всего куста, и тут-то и началась каторжная работа. В земле, казалось, было больше корней, чем самой земли. Все они широко разрослись по всем направлениям и страшно перепутались.

Можжевельник рос тут, по-видимому, в течение многих десятков лет. Пан Тадеуш, по крайней мере, говорил, что, когда он увидел его в первый раз, он был таким же широким и разросшимся, как и во время нашего приезда.

Работать приходилось не столько заступами, сколько топорами, и, когда солнышко стало склоняться к западу, мы углубились в землю не более, как на поларшина.

Пришлось работу отложить до утра.

Отпустив Макара и Архипа, мы пошли ужинать, и я все время думал о том, а что будет, если мы под кустом ничего не найдем?

На следующее утро мы снова принялись за работу немедленно после чая.

Попросив пана Тадеуша послать за рабочими, я нарочно прошел вперед и очутился на площадке один. Я сел на верхнюю скамейку и стал прислушиваться к своим ощущениям.

Стояло прекрасное августовское утро. Сквозь густую листву дикого сада прорывались приветливые лучи недавно взошедшего солнышка и испещряли площадку, всю утопавшую в тени, небольшими светлыми пятнами.