Тени таятся во мраке (СИ) - Чернов Александр Викторович - Страница 48

Такого отступничества и неверности слову Вам не простили ни кайзер Вильгельм, ни российское общество…

Понятно, что Михаил, излагая Вам эти эпизоды, так акценты не расставлял. Но я-то обязан это сделать. По долгу службы. Такие моменты гробят авторитет верховной власти на корню. Именно из них вырастают войны и революции…

Выразительная пауза, взятая Балком после этих слов, оглушила всех собравшихся физически осязаемой, ватной тишиной. Бившаяся в стекло бабочка нашла приоткрытую форточку и упорхнула. Из парка не доносилось ни звука. Птицы и кузнечики смолкли, стих шелест листвы деревьев, а внезапно померкшее закатное солнце мрачной стеной заслонила заходящая с запада предгрозовая туча.

— Вы можете считать меня паникером или перестраховщиком, — отчеканил Василий, впервые с начала своего монолога пристально взглянув в глаза Императрицы, — Однако, я должен был учитывать вероятность того, что после подобных откровений мы, все четверо, до конца своих недолгих дней будем обитать в крепостном равелине. Как обязан был я учесть и то, что в столь прискорбном для нас случае, судьба России может покатится по трагической дороге, в нашей истории уже вымощенной костьми десятков миллионов погибших. И в их числе — останками Вашей семьи. И сына Вашего, и дочерей…

Вот чего я страшусь на самом деле. Поскольку, как человек действительно военный в отличие от господина Банщикова, я при любых обстоятельствах не имею права личные интересы ставить выше державных.

Вот, пожалуй, и все, что нужно было сказать в качестве предисловия. Теперь, Ваше величество, если прикажете, я готов изложить факты нашей истории, не лучшим образом характеризующие некоторых Ваших родственников.

Только подумайте еще раз: Вы этого действительно хотите? Здесь и сейчас?

***

— Все-таки, Государь, почему Вы так не любите ворон? И котов?..

— Это Вы по записям в моем дневнике рассудили, Василий Александрович?

— Ну, в общем-то, да…

— Знал бы, что мои интимные записки станут романом, пожалуй, вел бы их иначе…

Люблю я кошек. Люблю, — вымученно выдохнул Николай, — Только исключительно домашних. Которые не лазают на деревья и не разоряют гнезд разной пернатой мелочи. Девочки, знаете ли, просто обожают всех этих синичек, трясогузок и воробьишек разных. Вон там у нас кормушка висит, видите? А представляете, сколько их слезок проливается, когда какой-нибудь наглый котище бежит в кусты с очередным несчастным снегирем или поползнем? Или с бельченком? А рыженькие у дочек с рук орешки берут…

Вороны и сороки — эти первые воровки до яичек, за что дробь свою и получают. Но главная вредительница — кукушка. Хитрая, сторожкая негодница, дело свое мерзкое рано по утрам творит, как будто знает, до какого часа ей можно озорничать безнаказанно. Раза три только и попадалась мне на мушку.

Кроме того, бродячие псы, кошки и забегающие зимой почти до порога лисицы, — это бешенство. Одна царапина или укус, и сами понимаете… Избави нас, Господи, от такой напасти. Но, как говориться, Бог есть Бог, только и сам будь не плох. Вот и защищаю свое гнездышко по мере сил от природных напастей. Такова оборотная сторона нашей лесной жизни, — Самодержец широким жестом очертил великолепие окутанного послегрозовым туманом парка, окружавшего дворец.

— А от напастей людских Вы всерьез обороняться намерены? Когда же Вы осознаете, Государь, что неприкасаемых вокруг Вас не должно быть? Ведь вся мировая история, не только русская, наглядно демонстрирует, что главная опасность для правителя, для дела всей его жизни, может исходить из самого ближайшего окружения?

— Жену и детей тоже прикажете в список подозреваемых назначить?

— Если скажу, что все зависит от обстоятельств, Вы станете считать меня кровавым маньяком, подозревающим всех и вся?

— Нет. Вы на князя Влада Цепеша нисколечко не похожи, Василий Александрович…

Я знаю, что исторические прецеденты вероломных предательств со стороны самых близких людей имеются. Но Вы же прекрасно понимаете, что это все не про нашу с Аликс семью?

— Понимаю. Однако, в связи с тем, что Вы только что узнали, убедительно прошу Вас оградить Государыню от явного участия в политических и кадровых решениях. Не секрет, что особой популярностью в высшем свете, да и вообще в верхних слоях российского общества, она не пользуется. Сравнительно с Вашей матушкой или супругой Вашего дяди Владимира Александровича. Поэтому в сложившихся обстоятельствах любая активность Александры Федоровны в этих вопросах непременно будет использована во вред Вам и стране. А в желающих затормозить начатые Вами реформы, недостатка не усматривается.

— Не беспокойтесь. Вы ведь сами сделали акцент на том, что ей пришлось коснуться столь важной сферы в критический момент для государства, и в связи с катастрофическим отсутствием вокруг нас с Государыней преданных и даровитых сподвижников. Сегодня все иначе. Кризис, вызванный подлым нападением япошек, счастливо преодолен. Смуты из-за одержимого гордыней малоросса-расстриги Гапона не случилось. И, главное: теперь рядом с нами Вы и Ваши друзья, Василий Александрович. Следовательно, с нами и Ваша неоценимая помощь в правильной расстановке правильных людей.

Опять же, разве не сами Вы признали, что сейчас авторитет власти весьма высок, и если этот, как Вы выразились, кредит доверия, не будет нами опрометчиво растрачен, то десяток лет для расчетливого проведения реформ страна получит. Не так ли?

— Теоретически, Государь. Но Вам противостоят очень серьезные внешние силы. И они постараются…

— Нам с Вами они противостоят, — Николай прервал Василия, пытливо взглянув ему в глаза, — И полномочий у ИССП достаточно, чтобы эффективно бороться с ними по всему миру. Однако, не обессудьте, мой дорогой друг, но против моего понимания чести и долга Государя, я пойти не смогу. Поэтому никаких провокаций или специального шпионажа за представителями царствующего Дома, а также высших дворянских семейств России, ни Вам, ни Сергею Васильевичу Зубатову, я не дозволю и ничего подобного не потерплю.

Будем считать это моим личным, персональным полем битвы. В борьбе за сердца и умы близких ко мне людей я не приемлю помощи, достигнутой такими методами. Прошу понять меня правильно и не таить в душе обиды. Мой отказ никоим образом не должен задеть Вашу честь офицера и дворянина, с похвальным рвением ищущего эффективные способы исполнения служебного и верноподданнического долга. Да, я понимаю, что этим многое усложняю для Вас. Но тут уж ничего не поделаешь…

Что же касается Вашего предложения о даровании амнистии моим родственникам, наказанным за мезальянсы и тому подобное, думаю, тут Вы правы. Момент действительно подходящий. Если они смогут правильно оценить это, мы получим сильных союзников. И по поводу разрешения на браки для великих князей Кирилла Владимировича и Николая Николаевича, особенно под тем «соусом», что Вы рекомендовали, лично у меня никаких принципиальных возражений нет, Василий Александрович. Однако мне очень важно знать мнение Императрицы. Особенно в случае с Кириллом и Викторией-Мелитой. Сама же по себе идея не требовать немедленного перехода невесты в православие, в данном свете выглядит хоть и циничной, но рациональной…

Как Вы сказали: держать друзей подле себя, а недругов, прямо-таки, заключать в объятия?.. — Николай задумчиво провел рукой по влажной от дождя колонне, — Решили из меня самого шпиона сделать? Понимая, что следить за родичами я Вам не позволю?

— Какие еще приемлимые варианты Вы мне оставили?

— Боюсь, никаких. Тем более, что этот, как Вы выразились «канал для слива дезы в Лондон», в самом деле выглядит перспективно. Хотя это все ужасно неприятно для меня. Ведь чистой же воды макиавеллевское интриганство и двурушничество!

— С волками жить — по-волчьи выть, Ваше величество.

— Угу. Спасибо, дорогой. Однако, выслушав Ваш рассказ, возразить по существу мне нечего. Чего-то подобного и нужно было ожидать. Распустились. Вот мой покойный отец умел держать всю Фамилию в узде, а не убеждать и уговаривать.