Тени таятся во мраке (СИ) - Чернов Александр Викторович - Страница 46

Плюс страшенная нехватка у нас на верфях разворотистых управленцев. Особенно в верхнем звене. Хвала Господу, хоть Ксаверий Ксаверьевич один за семерых старается. Что бы я без него, Менделеева и Крылова делал? Ума не приложу. Сам по двенадцать часов в Адмиралтействе, на заводах, в чертежных. Людей вокруг практически загнал. А если еще «мероприятия», никаких сил человеческих не хватит! — Петрович в сердцах рубанул по воздуху ребром ладони, — Про то же, какие резоны были у Вадима и Василия не говорить Вам про разные гадости, не сомневаюсь, они сами все расскажут. Но в одном определенно уверен: камня за пазухой в Вашем отношении никто из нас не носит. Да Вы и сами в этом могли убедиться за прошедшее время.

— Так то оно так… Ну, а Вы, любезный Михаил Лаврентьевич, что Вы Нам скажете?

— Он скажет, Ваше величество, что это я строжайше, категорически запретил сопляку этому несчастному разглашать кому бы то ни было данную информацию. И, с учетом всех обстоятельств, Великой княгине Ольге Александровне — в первую очередь.

— Мой вопрос назначен не Вам, любезный Василий Александрович. И будьте добры, поаккуратнее в выражениях, — в тихом голосе Николая послышались стальные нотки, — Ну-с, Михаил Лаврентьевич, Мы слушаем. Не заставляйте Нас ждать, пожалуйста…

— Ваше величество… Я… я… — со страшным трудом разлепив неповинующиеся губы, выдавил из себя начало «последнего слова перед оглашением приговора» Вадик, — Все так. Василий Александрович велел мне молчать. Я понимаю почему. С безупречной логикой офицера спецслужб не поспоришь. Он прав со всех сторон. Но только…

Но у меня не хватило сил видеть, как Оленька носит в себе эту беду! Я должен был дать ей хоть какую-то надежду, тем более, что Вы… Вы способны и понимать, и прощать. Из нашей истории это было ясно. А я… я так боюсь ее потерять…

Не перспективу войти в ВАШУ семью. А ЕЕ! Я люблю ее! Вы это понимаете? Вы меня слышите!? Какое было бы счастье, окажись Оленька простой медичкой в больнице для разночинцев или учительницей в какой-нибудь церковно-приходской школе…

— Михаил! Возьмите себя в руки. Вы мужчина, офицер. Смотрите мне в глаза…

Нам с Государыней надо понять, как могло случиться, что Вы, имея в памяти такие подробности, важнейшие для нас подробности — замечу, в полном здравии и в трезвом уме заявили мне, что ничего подобного не припоминаете? Почему?..

Или Вы не находите такой поступок бесчестным? Текст принесенной Нам Присяги позабыли? Получается, что верность господину Балку для Вас превыше верности своему Императору?.. Ну, что молчите?

— Я виноват, Ваше величество… Ужасно виноват… — по виду Вадика было и без слов понятно, что морально размазанный по стенке «господин фаворит» пребывает в неком пограничном состоянии между тщетными потугами провалиться сквозь землю и более приличествующими моменту альтернативными вариантами.

— Несомненно… — Николай задумчиво разгладил правый ус. После чего неторопливо выбрал из коробки новую папироску, вставил в мундштук, разжег и глубоко, с чувством, затянулся. В воцарившейся тишине было слышно, как отчаянно шуршит крылышками по оконному стеклу случайно залетевшая из парка бабочка, испуганная внезапной неволей.

— Предположим, ответ на первый главный вопрос российских интеллигентствующих карбонариев, как зовет всю эту братию Константин Петрович, получен, — царь неожиданно тихо рассмеялся, — Но не вздумайте, Михаил Лаврентьевич, в ножки царю валиться, да «не вели казнить!» стенать. Своею ложью Вы здорово оскорбили меня. Не как властителя. Как человека, доверившегося Вам. Нашедшего в Вашем лице надежного, верного товарища в начинаниях. Друга, пришедшего из дальнего-далека по горнему предначертанию…

И?.. И как теперь мне с ЭТИМ жить!? Как? Скажите, на милость!

Только не смейте перед нами с Государыней оправдываться, не тот случай.

Молчите? Так то… А ответ, между прочим, подсказал осуждаемый всеми вами мой дядя и любимый брат отца, Великий князь Алексей Александрович. Он путешествовал по Америке. После чего однажды сказал мне: «Эти янки далеко пойдут, поскольку стараются не рубить с плеча в горячке. Слишком многих достойных и талантливых людей их народ потерял в те времена, когда выживал первым выхвативший револьвер. В жизни и в делах у американцев ныне иной принцип — каждой собаке дай укусить дважды.»

Мы не американцы, людей с псами не ровняем. Но и у янки поучиться не грех…

Я прощаю Вам, Михаил. Но эта мерзость — Ваша ложь — была в первый и последний раз. Поняли меня, надеюсь?

Теперь, по поводу второго вопроса наших просвещенных смутителей спокойствия, который милый ортодокс Победоносцев ставит по важности превыше первого. И здесь, надо отдать должное, с ним нельзя не согласиться. По поводу вопроса «Что делать?..»

С Вами, Василий Александрович, будем с ним разбираться.

Вы ведь далеко не столь юный человек, коим выглядите. Вы — офицер с огромным военным опытом, профессионал высочайшей пробы. И Вы — искренний патриот нашего Отечества, в чем я не имел ни малейшего повода усомниться. Но, хоть я и не был в вашем распрекрасном XXI-ом веке, теперь я понимаю со всей отчетливостью, что его отличия от нашего нынешнего времени велики. Весьма велики. И они отнюдь не только в машинах или общественном устройстве. Поэтому, давайте не будем затрагивать вопросов чести или совести. Останавливаться на моральных аспектах случившегося смысла не вижу. Пока. Тем более, что Вас, в отличие от Михаила, прямо ни о чем таком я не спрашивал.

Сначала нам требуется прояснить главное. Судя по всему, в основе Вашего решения утаить от Нас с Государыней столь важную информацию, лежали соображения высшего порядка. Некие обоснованные опасения. Не зря же Михаил упомянул Вашу «безупречную логику». Следовательно, существует и некая причина, объясняющая Ваш поступок…

Так скажите, почему Вы мне до сих пор не доверяете, Василий Александрович?

***

«Сработало! Величество главным ответчиком по делу назначил меня, а не Вадика. И не мудрено: выполнил студент ценное указание по переводу всех стрелок на «товарища куратора» изящно, даже артистично. Посему и бит будет за свой болтливый язык сильно, но аккуратно. Хотя надо бы, по совести, самовлюбленному поросенку портрет конкретно подрихтовать, чтобы на всю жизнь памятка осталась, особенно учитывая здешний уровень стоматологии и пластической хирургии.

Однако, по логике вещей, Николаю и самому нет резона стирать Вадима в порошок. Наоборот: он нужен ему. И как врач для сына, и как «свет в окошке» у любимой младшей сестренки, и как ценный советчик с багажем уникальных знаний, и как генератор идей, на этом самом багаже знаний основанных. А то, как царь сейчас «тряхнул за грудки» нашего вундеркинда, обоим только на пользу. Этот «наивный чукотский вьюнш» должен четко уяснить наконец, в какой каше варится. Чтоб впредь не расслаблялся…»

— Прошу прощения, но Вы не во всем правы, Ваше величество. О каком-то серьезном недоверии речи не идет. Во всяком случае, после Манифеста, зачитанного флоту Вашим братом во Владивостоке. Но в главном Вы не ошиблись: у меня есть серьезные резоны не вываливать на Вас известные мне факты неурядиц в семействе Романовых. Вернее, были до этой минуты, Вы ведь решительно намерены настоять на рассказе о них, не так ли?

Только сначала, чтобы снять опасения Вашего величества в злонамеренности моего долгого умолчания, поскольку таковые возникли, прошу дозволения кое-что пояснить Вам и Государыне Императрице.

Во-первых, я сам намеревался рассказать Вам все. Когда узнаю Вас получше. Но — тет-а-тет и лишь в том случае, когда появятся объективные предпосылки для введения Вас в курс этих дел, а также когда исчезнут щекотливые моменты, позволяющие заподозрить меня в двурушничестве. К сожалению, сейчас таковые присутствуют.

Так, Вы можете подумать, что мой рассказ о морганатических союзах, заключенных Вашими родственниками вопреки запретам, и с последующим прощением ослушников, это своеобразная «протекция» для того, чтобы склонить Вас на дозволение брака Вашей сестры Ольги Александровны с господином Банщиковым. Вы даже можете воспринять это за попытку влезть в Вашу семью с некими, далеко идущими планами.