Тени таятся во мраке (СИ) - Чернов Александр Викторович - Страница 28

— Ну, что? Ко мне?

— Поехали…

Под негромкое цоканье копыт Невский проплывал мимо кареты своими гранитными громадами, за сияющими окнами которых бурлила, кружила и веселилась вечерняя жизнь столицы победившей империи. На тротуарах было полно народу: кто-то куда-то спешил, кто-то с кем-то раскланивался, кто-то кому-то что-то нашептывал на ушко. Проносились с гиком навстречу лихачи, унося к облюбованным ресторанам и клубам своих седоков — гвардейских офицеров и прочую «золотую молодежь», купцов и адвокатов со свободной наличностью, авантюристов, игроков и дам полусвета…

— Мент родился. Что примолк, Вадюш?

— А что говорить-то?

— Нагоняй не огребешь от Ее Императорского высочества, что не доложился?

— Вряд-ли. Скорее всего, Оленька с сестрой через часок поедут к маман. Думаю, что вести о бурном объяснении ее с сыном до Зимнего уже долетели. Тут с этим быстро…

— Логично. Судя по всему, Мишкин матушку до прединсультного довел.

— Она тоже в долгу не осталась, — Вадим невесело ухмыльнулся.

— Ну, это-то изначально предполагалось, — Василий задумчиво глянул в окно, — Ты же не думал, что романовская камарилья так вот запросто Конституцию да Думу проглотит?

— Проглотить-то бы им очень хотелось, только пока подавиться и лопнуть боятся.

— Это — пока. Пока дядя Вова с Николашей от пережитого страха не отошли. Созреет ли августейшая семейка снова на что-то серьезное — ближайшие недели покажут. А мне на днях в эту Англию долбанную срываться! Зубатов настаивает.

— Но ведь, насколько я знаю, Сергей Васильевич должен был там все подготовить, на случай если бы Вы в Питер не успели, или Николай Вас с собой удержать решит. Да и Михаила лучше бы подстраховать…

— Все так. Но и ехать надо. Дела там серьезные очень, боюсь, не накосячили бы чего наши хроноаборигены. Короче, не решил я пока. А у Мшкина настрой нормальный. Но сможет ли он выдержать такой прессинг, если нынче и любимый дядюшка его в оборот возьмет? Посмотрим, перетрем все, тогда и определюсь…

Скажу честно, Вадим, страшно не хватает умения «дубля» создавать. У Стругацких, в «Понедельнике», помнишь? Может, Вы, ученые, чё-нить придумаете? Разрываюсь ведь.

— Глухо с «дублями», Василий. Думаешь, я сам о таком не мечтал? — вздохнул Вадик, — Я ведь, как в Питер попал, первые три месяца не то чтобы выходных не видел, на сон-то часов пять получалось. И то, много, пожалуй. Если в среднем только…

— В среднем? Это ты хорошо сказал. Мы с тобой точно в среднем… положении. Как Жучка на заборе. С одной стороны дворянская камарилья со всеми понтами. Сдругой — многоуважаемая «Мировая закулиса». С третьей — наши неизбывные «дураки и дороги». А с четвертой — парни вроде Азефа, Савинкова, Чернова, да Владимира нашего, Ильича…

— Тогда уж не на заборе, а на столбе, — уточнил расклады Вадим.

— Ага. На колу… Кол на колу! — как тебе это, — Василий вдруг задорно расхохотался, — А знаешь, что, Вадюша?..

— Ну?

— Адреналинчик-то от всего этого вырабатывается не хуже, чем от рукопашки. Ты просёк, что у нас сейчас права на ошибку попросту нет? И мы, голуба, с тобой, теперь саперы по жизни? Счастливца Петровича я выношу за скобки, как спеца узкого профиля.

Конечно, будь на то моя воля, отработать бы 90 процентов от всей этой банды, глядь — небо сразу чище и станет. Только вот теория и практика глаголят: уберем сразу с доски кучу известных фигур, — в возникшем вакууме напочкуются новые. Те, кого мы не знаем…

Ладно. Выметайся, приехали. Буду тебя, царедворец, с Верочкой моей знакомить.

***

Высокие пристенные часы гулко отбили три удара. Темнота в комнате сливалась с мраком за окнами. Тяжелый, мутный туман висел над городом, укрывая его промозглой сыростью и какой-то щемящей душу, безысходной мглой. С непроглядного ночного неба уныло сеял мелкий снежок с дождем, оставляя на оконном стекле слезные потеки скорби. То ли по почившей в положенный срок зиме, то ли по безвременно уходящему миру.

Его миру…

Глубокой ночью проводив племянника ко сну, Сергей Александрович по чугунной витой леснице поднялся в старый рабочий кабинет. Не включая света, прикрыл дверь, подошел к окну и, со стоном сдавив ладонями виски, вжался лбом в стеклянный холод.

«— И что теперь? Как с этим всем быть? Сейчас — уже не знаю…

— Не знаешь, что делать, — ничего не делай, — бесстрастно откликнулось альтер эго.

— Так обожают говорить французы. И в результате имеют уже третью республику. И каждая — плод огромной крови и страданий.

— Возможно. Но что ты предлагаешь? Пойти по стопам тупиц Володи и Николаши?

— Если бы эти два дурака сначала посоветовались со мной, все можно было сделать аккуратно, умно и благопристойно. Тогда. Сегодня — уже поздно.

— Так уж и поздно? Почему?

— Даже если я дерзну пойти на силовое отрешение семьи покойного Сашки от трона, Зубатов, Дурново и как минимум половина гвардии, этого не поддержат. Я сейчас просто бывший генерал-губернатор второй столицы. И кое-кто поймет это как попытку сведения счетов. А это — позор вековечный.

— Не только они. И не только из-за твоей опалы…

Народ не поддержит. Сегодня люди голыми руками разорвут любого за Николая.

— Знаю. Эйфория от победы и царевых «подарков» такова, что нас просто растопчут.

— И? Значит, ты готов по-филосовски смотреть из окна на то, как через распахнутую им дверь, сюда, на эти улицы, врываются кровавые демоны?

— Нет…

— Что же тогда?

— В конце концов, с такой дрянью, как костный туберкулез, мне все равно долго не протянуть…

Четвертый этаж. Или «Браунинг», подарок Феликса. Вещь безотказная…

— Грех смертный. О душе подумай.

— Я просто ищу выход.

— Это трусость, а не выход. На кого ты бросишь Эллу, своих?..

— Теперь мы будем всех жалеть, да? Не пропадут…

То, что сейчас начинается в России — невыносимо! Можно с ума свихнуться, если не восстать против этого кошмара.

— «Невыносимо, свихнуться, кошмар!..» А вдруг у них все получится? Что тогда?

— Мне бы Мишкину уверенность. Но шансы призрачно малы. Народ к этому не готов.

— Думаешь? А ведь это — русский народ. Не забывай: великое видится на расстоянии.

— Предлагаешь сдаться? Уехать? Трусливо сбежать? Это же бесчестие…

— Почему? Ты никого не предаешь. Война закончена. Отставка принята. Сейчас ты волен как птица. Так что, это как раз и есть — самое разумное решение.

— И в чем же его «самая разумность»?

— В том, что тебе вчера посоветовал Сережа.

— Молча посторониться с их пути? Забыв наказы брата? Забыв о гордости и чести!?

— Если не готов принять их начинания, — сохранишь руки чистыми, а репутацию не запятнаной. За их возможные провалы никто не посмеет возложить ответственность на тебя, а время все расставит по местам. И ты вернешься. С высоко поднятой головой.

— Значит, в Дармштадт?

— А что, есть другие варианты?..»

Глава 5

Глава 5. Альянс с видом на Финский залив.

Териоки — дачный поселок под Санкт-Петербургом. Апрель 1905-го года

— Здравствуйте, любезный Сергей Васильевич! Примите глубочайшую благодарность за то, что откликнулись на мою просьбу. И тотчас решили приехать, не взглянув, что на дворе суббота. Да еще в этакую даль, — Петр Николаевич Дурново[1] крепко пожал руку Зубатову, едва тот выбрался из своего экипажа, и с учтивой улыбкой осведомился, — Я не слишком отвлек Вас от домашних дел? Вечерних планов не разрушаю?

— Здравствовать и Вам, Петр Николаевич. Спасибо, что вытащили подышать свежим воздухом и на такую замечательную красоту полюбоваться. В Териоках я года три не был.

Да и какие у меня могут быть домашние дела? Я же пока из Владимира никого сюда не перевозил. Некогда. Спать и то пока больше на службе приходится. Дел иного свойства, не семейных отнюдь, — просто не впроворот. Может статься, что только к середине лета мои в Питер переберутся.