Лорд (СИ) - Баковец Михаил - Страница 37

В середине сентября в гости наведался Тишин, который уже давно не давал о себе знать. Ещё бы немного и я мог забыть о его существование — дел куда важнее навалилась гора.

— Еле вырвался. Пришлось рассказать про родственников, которые в деревне страдают от голода и то, что я хочу им отвезти продуктов, — сообщил он мне и моим помощникам после взаимного приветствия.

— Пошли под навес за стол, сейчас Маша что-нибудь быстренько приготовит перекусить.

— Есть пирожки с ягодами и рыбой, ещё чай в самоваре не остыл, — засуетилась девушка. — И немного жареной рыбы осталось, щука. Остальное надо готовить.

— Мне хватит, красавица, — улыбнулся он ей.

Серьёзный разговор начался после того, как гость унял первый голод пирожками и крепким ароматным горячим чаем. Правда, настоящим чаем его было назвать сложно, так как в нём не было ни листочка от чайного куста (кстати, на Земле культивировали точно такие же растения, как и в моём мире, только сортов здесь было мало или про другие простые люди не знали). Вместо них Прохор заваривал три местных растения, одно из них носило название иван-чай. Зато у нас хватало сахара и мёда с вареньем к напитку.

— Я работаю переводчиком у гаупмана Шторцентегера, начальника железнодорожной станции. Когда я в комендатуре демонстрировал свои таланты в немецком языке, он как раз мимо кабинета проходил и услышал мою речь. Оказывается, тот мотоциклист разговаривал на особом наречии, которое было так же родным языком гаупмана. Я даже не знал, что в их такой мелкой Германии в ходу два почти разных языка. Они там друг друга с трудом понимают, почти как у нас русский и украинец.

— Странным не показалось, что ты так хорошо знаешь немецкий? — спросил я.

— Гаупман спросил, ага, — подтвердил мою догадку Тишин. — Пришлось скормить ему сказочку, что в моём полку во время империалистической служил перебежчик от кайзера, с которым мы близко сошлись на теме любви к шахматам. Служили два года вместе, тогда-то он и научил меня отлично разговаривать на своём языке. Вроде бы поверил.

— Хорошо, если так. Какие-нибудь новости узнал, которые нам могут быть полезными?

После моих слов он тяжело вздохнул, помолчал и тяжело сказал:

— Киев немцы почти захватили, подошли к Питеру и начали его обстрел из пушек, обещают, что город падёт в течение недели. До Москвы им осталось двести вёрст с гаком. Одних наших пленных захватили больше миллиона и ещё столько же уничтожили в боях.

— Брешешь?! — не выдержал Прохор и аж подскочил со своего пенька. — Врут они всё, где это видано, чтобы к самому Питеру немчуру допустили.

— Брешут собаки, а я рассказываю то, что сам услышал. Может, и привирают в чём-то, но… — хмуро посмотрел на него гость. — Я читал немецкие газеты, слушал самих немцев. И эти гады вели себя… как бы сказать-то… честно — во! Сами себе точно не врали, не для окружения рассказывали друг другу, что скоро война закончится, что взяли много крупных городов и бомбят Питер…

— Ленинград, — тихо поправила его Маша.

— Ленинград, Питер — без разницы, — опять вздохнул Тишин и вдруг посмотрел на меня. — Киррлис, а ты можешь что-то сделать?

— Что? — спросил я. — Я только начал подготовку. Мне нужно время, чтобы набрать достаточно сил. Если сейчас ввяжусь в крупную заварушку, то погибну или потеряю всё. И тогда придётся начинать сначала. Думаешь, мне самому легко слушать про поражение твоей страны, с которой я решил завязать союзнические отношения? Немцы меня за всех своих убитых казнят не разбираясь, если я попаду к ним в руки.

— Пока Москва держится, то и война продлится. А там зима придёт, морозы ударят, а европейцы к нашим холодам сильно не привычные, — вроде как решил то ли нас, то ли самого себя успокоить Тишин. — Уже начало осени, а тёплых вещей ни у кого из них нет, два состава с нашей станции отправили с боеприпасами, продуктами и обмундированием, но опять же с летним. Под Москвой уже скоро заморозки начнутся ночами, днём распутица пойдёт. Так что, думаю, не возьмут они ни Москвы, ни Питера. Тем более Питер, то есть, Ленинград. Большевики не дураки, должны понимать силу морального удара по духу народа, если сдадут врагу город с именем вождя революции. Падёт этот город — падёт страна. Я думаю, что даже потеря Москвы не так будет страшна.

— Твои б слова, да богу в уши, — пробурчал Прохор.

— Немцам тоже очень плохо приходится. К нам приходил эшелон с ранеными из самого Смоленска. От них я сумел узнать, что под Ельней им так врезали, что они бежали, теряя сапоги, — произнёс Тишин.

— Большой эшелон? — уточнил я.

— Да не, два вагона средних раненых, десять вагонов битой техники и оружия. И ещё семь вагонов вроде как трофеев офицерских. Их потом на машинах отправили дальше в сторону Германской границы.

— А что так? Поездов не хватило? — влез старик.

— В Лепеле тупик, Прохор, — хмыкнул однорукий. — Дальше нашей станции поезда не ходят.

— Почему? Разбомбили поди сами же или наши взорвали.

— Её и не было. Дорогу в Лепель построили ещё тогда, когда западная Белоруссия была польской территорией.

— Ах вон оно как, — понимающе кивнул старик. — От теперь понятно стало.

— Да побьют наши гитлеровцев, я верю! — громко произнесла Маша, молчавшая до этого, зло кусавшая губы и сжимающая до белых пятен кулачки.

— Обязательно побьют, — уверенно согласился я с ней, а про себя подумал. — «Или мне будет совсем худо из-за того, что выбрал не ту сторону. С другой стороны, боги ли или судьба помогли сделать выбор. И, значит, он правилен».

— Ты когда назад? — сменил тему Прохор, задав новый вопрос нашему гостю.

— Завтра хотел после полудня тронуться в путь, — сказал Тишин старику и повернул голову в мою сторону. — Оставишь переночевать?

— Даже дольше оставайся. Кстати, есть у меня идея, как тебя вылечить и не показать этого посторонним.

— Ну-ка, ну-ка, — живо заинтересовался тот и даже подался ко мне. — Поподробнее бы, Киррлис…

Наличие табуна сильных лошадей (правда, он уже изрядно уменьшился благодаря аппетиту варгов) сняло вопрос с жертвой для лечения Тишина. Усыпив обоих, я провёл уже привычный ритуал, после чего спрятал под землёй высохший труп лошади и разбудил пациента. Эх, надо было видеть выражение лица мужчины, рассматривающего отросшую кисть. Он общипал и искусал её до кровоподтёков, проверяя — а не снится ли ему это.

— Киррлис… — и замолк. — Слов нет, парень, — и со всех сил обнял меня. — Спасибо!

— Да не за что, я же обещал.

— Слушай, а как бы мне теперь прятать руку на работе? — нахмурился он.

— Тебе не только руку нужно прятать. Сейчас ты выглядишь сильно моложе себя прежнего, как свой младший брат.

Он провёл зачем-то ладонью по лицу и спросил:

— У тебя зеркала нет?

— Держи, — я протянул квадратное зеркальце, которое одолжил у девушки. Так и знал, что после ритуала Тишин пожелает оценить свой новый облик.

Тот разглядывал и ощупывал себя несколько минут, потом вернул зеркало и произнёс:

— Рассказывай, что придумал. Догадываюсь, что у тебя есть способ, как всё это спрятать. Или не стал бы проводить ритуал, как до этого, когда спроваживал к немцам.

— Разумеется. Вот, держи. Кольцо нужно надеть на любой палец восстановленной руки, а значок приколи к воротнику с обратной стороны одежды. Желательно, чтобы он касался кожи и был как можно ближе от лица, — я протянул ему широкое кольцо из мифрила и заколку в виде круглой пластины размером с мелкую монету с короткой иглой, чтобы проколоть ткань, после чего загнуть. — Но сначала их необходимо смазать твоей кровью.

— Опять кровь, — покачал он головой, принимая у меня вещи. Видимо, намекал на то, что я вчера проколол ему палец и взял несколько капель этой красной жидкости. Наверное, стоит ещё добавить, что излишки энергии от ритуала жертвоприношения отправились в амулеты.

— Вчера кровь мне была нужна, чтобы закрепить твой старый облик на этих амулетах. А сегодня она необходима, чтобы они заработали. Извини, но у меня просто нет времени учить тебя пользоваться волшебными вещами. С кровью всё произойдёт быстро и само собой.