You, salvation (СИ) - "Smalta" - Страница 22

– Согласен, гороскопы тоже та еще херня, – покладисто отвечает мужчина, – но вот они, – он указывает пальцем на небо, сам безотрывно глядя на мальчика, – все эти звезды, планеты, галактики – они все существовали задолго до нас, до наших религий и богов. И они переживут нас всех. И всех «бессмертных» богов переживут тоже, потому что боги были созданы людьми и живы только до тех пор, пока люди в них верят. Так что я лучше действительно соглашусь с тем, что Близнецы несовместимы с Девами, чем с тем, что кто-то когда-то создал нас по образу и подобию своему.

– Хотя, – неожиданно продолжает мужчина, когда они уже возвращаются в дом и готовятся отойти ко сну, – если, если, – выделяет он интонацией, – бог все же есть и он правда создал людей по своему подобию, то это многое бы объяснило.

– Что ты имеешь в виду? – Стив, до этого лежащий на спине, поворачивается лицом к Барнсу.

– Только лишь то, что бог – тот еще мудак.

– Язык, Барнс, – устало тянет Роджерс.

Он подкладывает озябшие ладони под щеку и хмуро думает о сказанных Джеймсом вещах.

– Ты не можешь знать точно, – вдруг произносит мальчик.

Барнс думал, что Стив уже давно спит. Он покашливает, прочищая горло, но голос все равно хриплый от долгого молчания:

– Не могу. Но…

– А я не могу заставить тебя верить в то, во что верю я, – Роджерс открывает глаза и смотрит в темноту, пытаясь разглядеть очертания мужчины, – да и смысла в этом нет. Думай как хочешь, Джеймс, но придет время и мы посмотрим, кто был прав.

Мозг Барнса медленно фильтрует слова и не сразу воспринимает посыл. А когда до сонного мужчины доходит, он лишь насмешливо хмыкает:

– Посмотрим, Стив.

«Было бы только на что смотреть».

– Но вот… – мальчик больше не хочет спать, – все же, во что ты веришь? Я имею в виду… даже если мы говорим не о жизни после смерти и всем таком, а просто о… о чем-то… в общем? – глаза Стива сверкают в темноте.

– Не знаю. Ни во что, – Джеймс как-то неуверенно пожимает плечами и Роджерсу не нужно видеть, чтобы знать, что он кривит губы, – сейчас не те времена, чтобы верить, мелкий. Главное выжить, а там… неважно, что дальше.

У Роджерса радостно екает сердце, когда он слышит это хрипловатое «мелкий». И Джеймс благодарен, что Стив не задает никаких вопросов и вообще не акцентирует внимание на этом – вырвавшемся в первый раз случайно – «мелком». Барнс тогда сам не успел понять, как слово, которое в его сознании накрепко привязалось к мальчишке, сорвалось с губ.

– Но разве тебе не нужно что-то, ради чего ты выживаешь? Ты же борешься за что-то каждый раз, – мальчик подпирает голову рукой.

Барнс не знает, как объяснить. Борьба за жизнь – это инстинкт, он делает это каждый раз рефлекторно, как само собой разумеющееся, просто потому что не хочет умирать. Но если начать задумываться, то выходит, что ответа на главный вопрос «зачем я так цепляюсь за жизнь, для чего?», у него нет.

– У меня есть привычка все откладывать. Я просто откладываю свою смерть. Хочу получше подготовиться к встрече, – мужчина пытается свести все в шутку, но понимает, что делает это не особо удачно.

Стив хмыкает, но Барнс видит, что тот не верит ни единому слову.

– Вру, конечно, – вдруг признается он, – к ней нельзя быть готовым, она просто приходит и все. Ты не знаешь, когда это произойдет, но надеешься, что не скоро.

– Хотел бы я знать, когда кто умрет, и помогать людям избежать этого, – Стив как всегда наивен и преисполнен благими намерениями.

– Мне кажется, что все происходит тогда, когда должно произойти. На все свои причины.

– Терять близких ужасно, поэтому нужно использовать любую возможность, каждый шанс, чтобы это предотвратить.

– Всему свое время, – убежденно повторяет Барнс, – если тебе суждено жить долго и счастливо, а это, конечно, маловероятно, то ты будешь жить долго и счастливо. Ну, а если тебе суждено умереть в самом расцвете сил, то ничего ты с этим не поделаешь. К чему грусть? Жив – хорошо, а мертв – поздновато спохватился и грустить уже бессмысленно.

– Ты ужасен, Джеймс Барнс, – Стив обреченно качает головой, но в голосе слышится смех.

В этой грубой, простецкой, даже несколько примитивной правде, Роджерс теперь видит некий смысл. Такой же жестокий и неотвратимый, как сама жизнь, как тот мир, в котором они вынуждены выживать изо дня в день. Выживать, но вместе с тем – жить.

– Какой есть, – Джеймс усмехается в бороду и садится, – обойду все еще раз, проверю.

– А…

– Мелкий…

– …заткнись? – прерывает на полуслове и продолжает за него Стив.

– Да, – носогубная складка становится не такой жесткой. Барнс почти улыбается. – Заткнись и засыпай.

– Хорошо, – Стив послушно кивает, укладывается на спину и натягивает тонкий плед до подбородка, – возвращайся скорее.

– Спи.

Барнс быстрым движением подтыкает края пледа под бок мальчика, поднимается на ноги и бесшумно выскальзывает из комнаты.

***

– Это как? – пораженно спрашивает Джеймс на утро.

– Вот так, – неловко пожимает плечами Стив, разводит руками и бросает виноватый взгляд на мужчину. И шмыгает заложенным носом.

Барнс несколько растерянно проводит рукой по спутанным волосам и с тревогой смотрит на мальчишку, который зябко кутается в плед. Еще с вечера все было в порядке, а на утро Стив проснулся с кашлем и температурой.

Мужчина молча протягивает свой плед Роджерсу, а сам лезет в рюкзак за аптечкой.

– Вот, запей большим количеством воды, – Барнс кладет на протянутую ладонь белую таблетку и наливает в кружку кипяченую воду.

– Что это? – сипло спрашивает Стив, послушно запивая препарат.

– Ацетаминофен, – Джеймс торопливо надевает куртку.

– Ты куда? – мальчик порывается встать, но Барнс останавливает его.

– Лежи. Скоро вернусь.

Роджерс больными глазами смотрит вслед широкой спине, укладывается обратно на свое место и с едким разочарованием думает о том, что от него одни проблемы.

Барнс быстро отходит от дома, останавливается и нервным жестом запускает пальцы в волосы.

– Блять, блять, блять, – зло выплевывает он, стремительно направляясь к ближайшим еловым деревьям.

Как он умудрился допустить, чтобы Стив заболел? Ну конечно, додумался кидать мальчишку в снег, а потом еще и ночью в холод потащил его на крышу, любоваться на звезды.

– Романтик сраный, – желчно бормочет себе под нос Барнс, ножом ловко срезая молодые еловые веточки.

Он злится на себя и собственную глупость. А если Стив окончательно разболеется? Если это начало чего-то серьезного? Барнс загоняется и понимает, что так недалеко и до паранойи.

Торопливо возвращается обратно, но сбавляет темп, когда заходит в дом – не разбудить, если мальчик уснул.

Роджерс не спит. Приподнимает голову и лихорадочно блестящими глазами смотрит на мужчину, который наскоро ставит воду над горелкой и принимается отделять хвою от веток.

– Народные средства, – отвечает Барнс на немой вопрос, старательно сдерживая дрожь в руках.

Стив лишь кивает и вяло наблюдает за тем, как мужчина добавляет хвою в кипящую воду. Минут через двадцать снимает отвар с огня, сливает часть темной воды в кружку и осторожно подает ее Роджерсу, который неловко приподнимается с постели.

– Фу, – морщится мальчик, сделав небольшой глоток.

– Знаю, – Джеймс подсаживается ближе, – но надо выпить все, Стив.

Роджерс хрипло вздыхает и послушно пьет терпкую, горьковатую жидкость, которая вкусно и свежо пахнет елью.

– Молодец, – хвалит Барнс, забирая опустевшую кружку из слабых рук, – остальное выпьешь в течение дня. И еще таблетки, – напоминает он.

– Хорошо, – покладисто кивает мальчик, устало опускаясь обратно. Внутри разливается согревающее тепло, и горло вроде саднит не так сильно.

Он довольно быстро засыпает, а Джеймс сидит рядом и тревожно вслушивается в тяжелое дыхание.

Через несколько часов Стив просыпается и Барнс чуть ли не силой впихивает в него еду.