Мой самый любимый Лось (СИ) - Фрес Константин - Страница 24

Глава 15. Танго втроем. Шар в лузу

Акула жалко поморщился от стыда.

Так прямо ему давно не указывали на то, что детство давно закончилось, и что доверчивого младшего брата не развести на слабо, чтобы отобрать новую игрушку. Лось давно уже вырос, и на дешевые разводки не покупался. А вот он, Акула, словно бы остался там, в поре наивности и простой хитрости, когда ободранные коленки — это самое страшное зло, а весь мир — это огороженная деревянным коробом куча песка, на которой пляшут пробивающиеся сквозь ветви деревьев солнечные пятна.

И Акула — маленький хитрец с лисьей мордочкой, — ничего не может противопоставить Лосю — взрослому дядьке, — который все его ухищрения видит насквозь, но не спешит расставаться со своими игрушками. И свою тетю не дает чмокнуть в щеку, потому что… не дает.

— Что же у тебя все так серьезно, — все еще стараясь перевести в шутку свои слова, говорит Акула, но Лось уже его не слушает и отворачивается.

А вот Анька — Анька смотрит на них, с любопытством и злорадством, как показалось Акуле. Анька другая; Анька сама вечный ребенок, и Акула интуитивно чувствует свой шанс, понимает, что другого способа хоть как-то вклиниться между ними — Лосем и Анькой, — не будет. И Акула идет ва-банк, понимая, что действует топорно и грубо, но это от отчаяния.

— Отлично играешь! — кричит он Аньке, и та насмешливо фыркает. — Почти как я!

— Лучше тебя! — Анька заводится с полоборота, и Акула идет к ней, стремится, оставляя позади себя Лося, орущую публику и здравый смысл.

— Давай поспорим, — азартно предлагает Акула, глядя в темные глаза девушки. — Если я тебя обыграю — ты со мной станцуешь. Если ты меня…

— Ты станцуешь с барменом! — тут же вворачивает сгоряча Анька. Бармен — неповоротливый толстяк с вислыми усами, его нереально обхватить, и танцует он наверняка не грациознее колоды. Но это все мелочи; его ж еще уговорить надо, и вряд ли он будет рад исполнить страстное танго в розой в зубах. Акула согласно кивает, подхватывая кий, и бросает торжествующий взгляд на Лося.

«И тут я тебя обошел! — говорят его наглые, злые глаза. — Потому что у тебя все как надо, все честно. А динозавры вымерли не потому, что появился кто-то сильнее их. Им, спящим, маленькие крысы просто выгрызали мозг. Нечестно, зато крысы победили!»

Лось молчит; он мог бы сказать Аньке — «не играй с ним!» — и Анька наверняка пришла бы в себя и послушалась бы его, но это действительно выглядело бы как пошлая, мелочная, банальная ревность. И Акула снова торжествует свою крохотную победу, вгрызаясь зубами в живое, с хрустом впиваясь в их жизнь и прогрызая себе в ней место. «Видишь, как трудно быть честным?» — говорят его наглые, смеющиеся глаза.

— Разбивай, — велит он Аньке, и та, поудобнее расставив ноги, умело и гибко склоняется над столом, целит кий и щелчком посылает биток в блестящую пирамиду шаров.

— Неудачно разбила, — едко замечает Акула. Он говорит это нарочно, хотя шары раскатываются хорошо, удобно для Аньки. — Так сильно хочешь со мной танцевать? Могла бы просто сказать, зачем поддаваться?

Анька вскидывает удивленные глаза на него — а потом на Лося, испуганно и умоляюще, понимая, что попала на такую простую удочку. «Лось, Богом клянусь — ничего такого и в мыслях не было!» — кричит ее напуганный взгляд. Лось чуть приподнимает брови, на лице его задумчивое выражение. «Это будет тебе уроком, — словно говорит он. — Прежде думай, чем соглашайся на спор».

— Вот черт, — рычит Анька, снова склоняясь над столом. Акула усмехается и мелит кий, рассматривая шары, и его усмешка, его уверенность выбивают у Аньки почву из-под ног. Она вдруг ощущает себя полной дурой, которая сама себя вставила на всеобщее посмешище. Кураж ушел, рассеялся, как дым, и даже волшебная фига из волос не помогает. Аньке кажется, что она сильно стянула волосы, и как бы она не поправляла резинку, все равно было больно и неудобно.

Анька закатывает шар, и еще, но самые простые. С третьим она долго настраивается, целится, но вместо лузы видит ухмыляющееся лицо Акулы. Анька упрямо сцепляет зубы, мечтая только об одном — зарядить шаром ему промеж глаз за подставу, которую он ей устроил.

«Не-ет, — рычит Анька про себя, взъерошившись, как мокрый еж, — врешь, не возьмешь! Я тебя все равно сделаю!»

Шар с острым громким щелчком летит в лузу, Аньку всю колотит от напряжения. Сейчас это не игра и не удовольствие — это битва. И Анька не хочет ее проиграть.

— Чуть не промазала, — издевательски бормочет Акула, так, чтобы слышала только она, и Анька испытывает непреодолимое желание перетянуть ему кием через плечо, так, чтоб гладкое дерево треснуло и ощетинилось белыми острыми щепками, а самого Акулу перекособочило, как кривоногого кавалериста, раненного в голову на германских полях.

— Не дождешься, — выдыхает Анька одними губами, снова склоняясь к столу. Она хочет вымерить каждый миллиметр, хочет найти точку, в которую ударить, чтоб все вышло идеально, чтобы не было причин для волнения. Но внезапно подводит то, от чего совсем не ожидаешь предательства: волшебная фига рассыпается, потому что тонкая резинка лопается, и волосы развязываются, конец разворачивающегося волосяного жгута лупит Аньку по носу, и удар ее кия приходится даже не по шару, а рядом с ним, едва не вспарывая сукно.

— Ой, — пищит Анька, убирая свои рассыпавшиеся волосы под громкий хохот зрителей.

— Ты специально поддаешься? — говорит Акула, мерзко ухмыляясь, теперь так громко, чтоб услышал и Лось. Особенно он. — Может, надо было спорить сразу на пару танцев?

— Ты еще не выиграл! — ершисто замечает Анька, стараясь собрать волосы и снова закрутить их на макушке, но резинка рвется под ее пальцами, и ничего не выходит. Акула победно усмехается, взвешивая кий в руке, и Анька отступает от стола, почему-то совершенно точно зная, что проиграла.

Лось молчит, сложив руки на груди, и Аньке сейчас страшно к нему подходить. Просто страшно. Она чувствует его напряжение, даже несмотря на его расслабленную позу. Особенно после того, как Акула — хищно и слишком умело, — стает к столу.

У него очень ладные, очень гладкие, словно выточенные из той же слоновой кости, ладони. Когда они ложатся на сукно, ими невозможно не залюбоваться, да и весь Акула преображается, становится внимательным, собранным, обычная его расхлябанность и расслабленность исчезают из его черт и движений. Пальцы у Акулы длинные, сильные, тонкие, и кий он держит точно не в первый раз. И даже не во второй.

«Ду-у-ура, — ноет про себя Анька, отступая чуть ближе к Лосю, пятясь подальше от этого коварного хищника, который точными ударами, — раз, два, три! — отсылает шары в лузы, каждое попадание отмечая хитрой улыбкой и взглядом в ее, Анькину, сторону. — Я же сама подумала, вот только что, что он игрок и мот, и согласилась с ним играть! Вот где мой мозг! Лось, поди, весь вытрахал…»

— Я не специально, — выдыхает она, оказываясь возле Лося. Его руки обнимают ее плечи, поглаживают, словно жалея, и Лось тихо говорит ей:

— Может, просто уйдем?..

Анька кивает; Анька счастлива, что Лось поддерживает ее в малодушном решении сбежать, но Акула вколачивает последний — восьмой, — шар в лузу под громкие крики и аплодисменты зрителей, и просто так уйти не получится. Они требуют расплаты, и Акула, положив кий на сукно, галантно протягивает Аньке руку.

— Потанцуем? Маэстро — музыку!

Как на грех, за их спором наблюдали, кажется, все, и на команду Акулы отозвались очень быстро и с большим желанием. Заиграло танго — старое, немного вычурное. Похоже, это бармен искренне радовался, что ему танцевать с Акулой не придется.

Анька не помнила, как оказалась в руках Акулы, но от того, как он медленно провел по ее спине своими лапищами, лишь немногим уступающими огромным рукам Лося, Анька вся сжалась и ахнула, даже дышать перестав, будто ее кинули в прорубь, где ледяной холод исколол ее тело тысячью игл.