Хочешь, я тебе... - Неповинных Екатерина "Китька Нес" - Страница 3

Услышав тихий смешок, поднял глаза, встречаясь с насмешливым взглядом Руслана Валерьевича. Вздрогнул.

— Иди сюда, — перешел на «ты» Керчинский, поманив к себе дергающегося блондина.

— З-зачем? — пискнул от двери несчастный, готовый в любой момент сорваться с места и броситься наутёк.

— Иди-иди, — не унималось руководство.

Мишка, с трудом переставляя ноги, подошёл и остановился в паре шагов от мужчины. От Руслана Валерьевича вкусно пахло дорогим мужским парфюмом и кофе. Переступко против воли шумно втянул носом воздух, прикрывая глаза. В паху ощутимо потяжелело. «Ну извращенец, ни дать — ни взять» – думал про себя горемычный, сгорая от стыда.

Директор, хмыкнув, поднялся из кресла, слегка опершись на край стола, тихонько похлопал рукой о столешницу рядом с собой и кивнул, мол присаживайся, не стесняйся.

А Мишка стеснялся! Ой как стеснялся! Происходящее казалось ему нереальным. Издёвкой судьбы, не меньше.

— Сейчас ты не такой смелый, как в ночном сообщении, — ухмыляясь протянул Валерьевич, — ну же, не съем же я тебя.

«Кто знает» – мелькнула мысль в голове бухгалтера. И он, опасливо косясь на странного, явно веселящегося начальника, аккуратно пристроился у стола, подперев его филейной частью.

— А ты ничего, — произнес шеф, наклонившись к уху парня и вызывая у того волну мурашек, — симпатичный мальчик.

— Ась? — осоловело выдавил из себя Мишка. Его откровенно вело от близости этого мужчины рядом с собой.

— Что бы мне с тобой такого сделать? — почти касаясь губами уха Переступко, протянул Керчинский. Горячее дыхание вызвало новою волну мурашек и оживление в трусах, — скажи, что с тобой сделать?

— Н-н-ничего, — прерывисто выдохнул Михаил, то и дело облизывая губы.

— Так уж и ничего? — почти шёпотом поинтересовался начальник, опуская горячую ладонь, на очевидный даже сквозь плотную ткань джинсов стояк парня.

Мишка всхлипнул, но не отстранился. Его раздирало на части от испытываемых эмоций. Этот мужик смог завести его только своим голосом и взглядами, такого за собой раньше Переступко не замечал. Его накрывали волны возбуждения, на лбу выступили капельки пота, в помещении вдруг оказалось нестерпимо жарко. Бедняге хотелось снять неудобный пиджак, но он себя мысленно одёргивал, балансируя на грани бессознанки. В паху ныло и пылало, требуя срочного вмешательства.

Начальник, бросив блядовитый взгляд на своего уже готового ко всему подчинённого, плавно опустился перед ним на колени. Мишка часто задышал, заёрзал, вцепившись обеими руками в столешницу. Не отрывая глаз от пылающего лица Переступко, Руслан Валерьевич осторожно вжикнул молнией на его джинсах, огладил возбуждение парня через тонкую ткань боксёров и потянул вниз резинку, освобождая стоящий колом и истекающий смазкой член. Мишка прикрыл глаза, смотреть вниз было стыдно, а с закрытыми глазами все ощущения обострились. Чуть двинул бедрами вперед, позволяя Керчинскому приспустить с себя джинсы вместе с трусами. Лихорадочно закусил нижнюю губу, сама мысль, что перед ним на коленях стоит никто иной, как сам гендиректор в своей офигительной рубашке от какого-нибудь неебически крутого бренда и собирается отсосать ему — Мишке, казалась нереальной.

Но ощутив прикосновение горячей шершавой ладони к ноющему от возбуждения члену, не выдержал, застонал, подавшись вперед. Снизу тихо засмеялись, а затем чужая рука осторожно скользнула вверх-вниз по стволу, огладила поджавшиеся яйца, и парень заскулил, выгибаясь навстречу. Когда мошонки коснулся теплый, скользкий язык, у Мишки перехватило дыхание, пальцы на руках и ногах скрючило, волосы прилипли к вспотевшей шее. А Керчинский принялся энергично вылизывать содержимое трусов подчиненного. Мишке было так охренительно хорошо, что он готов был оставаться в этом кабинете, прижатый к этому столу вечно, лишь бы Руслан Валерьевич никогда не останавливался. А когда на чувствительной головке с пошлейшим звуком сомкнулись тонкие, потрясающе тёплые губы, Переступко готов был разрыдаться от охвативших его феерических ощущений. Керчинский же осатанело принялся насаживаться головой на изнывающее возбуждение ошалевшего парня, не забывая рукой наминать напрягшиеся яйца. Блондина метало между столом и начальником, как шлюпку по штормовым волнам. Он стонал, всхлипывал, складывался пополам, прижимая темноволосую голову ближе к себе, заставляя шефа вбирать до основания, утыкаться носом в светлые волоски внизу живота. Его выгибало и потрясывало. Мишке чудилось, что у Руслана Валерьевича во рту орудуют сразу несколько языков, оглаживают, скользят, оказываясь везде и сразу, лишая Переступко возможности нормально дышать. Керчинский улавливал любое движение своего подчинённого, подстраиваясь, ориентируясь, как тому лучше и насаживался… насаживался и насаживался, до одури вращая головой.

— Ахуеееть! — выкрикнул Мишка, откидывая голову назад. От напряжения сводило судорогой икры и лихорадочно сокращались мышцы живота.

Ему казалось, что он так громко стонал, что слышало всё здание. Не давая блондинистому бухгалтеру потерять состояние эйфории, Руслан поднял одну руку вверх, огладил живот, грудь, коснулся шеи. Мишка послушно опустил голову вниз, рука шефа прошлась по его подбородку, очертила влажный контур припухших губ и, не церемонясь, Керчинский пропихнул в мягкий, податливый рот два пальца. Парень снова протяжно застонал, послушно всасывая директорские пальцы, облизывая языком и чувствуя, что осталось не долго. Руслан Валерьевич тоже чувствовал, что мальчик почти готов. Высвободив щедро обслюнявленные пальцы, быстро опустил руку, плечами развел шире чужие ноги и не раздумывая протиснул пальцы меж сжатых ягодиц подчинённого. Тот дернулся, взвыл, напрягаясь сильнее. Казалось, что его сейчас разорвет от непередаваемого кайфа. И когда Мишке показалось, что лучше быть просто не может, пальцы шефа огладили сжавшийся сфинктер. Ртом при этом Керчинский орудовал, как ненормальный, казалось хотел высосать душу из незадачливого смс-террориста. И когда пальцы Руслана Валерьевича повторно очертили контур самого сокровенного, Переступко взорвался, бурно кончая в директорский рот, содрогаясь всем телом и воя дурниной. А почувствовав глотательные движения, парню реально показалось, что он сейчас помрёт, прямо здесь, на столе, не выходя изо рта шефа.

Дождавшись, когда Мишку перестанут колошматить последние судороги оргазма, Керчинский медленно отстранился с опадающего члена бухгалтера и поднялся с колен, нависая над разомлевшим парнем. У Переступко хватило сил только устало ткнуться в широкую грудь начальства, приходя в себя, успокаивая сумасшедшее дыхание и рвущееся из груди сердце.

— Сладкий, — с усмешкой протянул гендиректор, осторожно отстраняя от себя Мишку.

Тот встрепенулся, непослушными руками натянул трусы с джинсами. Сознание быстро возвращалось на место. Понимание того, кто и что сейчас с ним сделал, заставило вздрогнуть и испуганно поднять глаза на начальника. Тот стоял, внимательно изучая Мишкино лицо. Переступко тихо попятился к двери, шеф ничего не говорил, сочувствующе глядя на внутренние метания несчастного в борьбе с пугающей действительностью. И наконец под понимающим взглядом Руслана Валерьевича парень скрылся в коридоре, тихонько прикрыв за собой дверь.

========== Глава третья ==========

Переступко мучился уже который день подряд, мысли о Керчинском и минетах не давали несчастному покоя. Сначала Мишка пребывал в священном ужасе, ожидая санкций за позорный побег с места орального «преступления», но оных не последовало ни в тот самый день, ни на следующий, ни даже через неделю. Бедолага даже засомневался, не привиделось ли ему всё это с перепугу?

Но как бы там ни было, Руслан Валерьевич даже начал сниться незадачливому бухгалтеру. Сны были возбуждающими, кайфовыми, стыдными. Мишка стонал, выгибался и неизменно просыпался во влажных трусах.

И как-то раз, столкнувшись в уборной с улыбающимся Пашкой, Переступко с искренним, болезненным удивлением вдруг осознал, что за все эти дни даже не вспоминал о своем любимом айтишнике. Стрельников словно враз утерял весь свой флер очарования. Мишка смотрел на него и не понимал, как такое вообще возможно? Ведь это всё тот же смешливый, симпатичный и болтливый Пашка, от которого раньше так болезненно и тоскливо сжималось его сердце аж целых два года. А сейчас ничего! Абсолютно!