Лес за стеной (СИ) - Жнец Анна - Страница 8

Небо наливалось кровью: над крышами было голубым в пухе розовых облаков, а между зубцами небоскрёбов горело багрянцем. Мы с Эссой устроились рядом, на заднем сиденье, и всю дорогу она нервно теребила ремешок сумочки. Время от времени тишину салона нарушал обеспокоенный голос: «Дверь! Альб, ты закрыл дверь? Утюг! Мы выключили утюг? Ты не потерял в храме бумажник? А кольцо на месте? Помнишь, мы ходили в ресторан прошлым летом и ты оставил кольцо на умывальнике в туалете?»

Альб скрипел зубами. Я смотрела на широкие ладони отца, сжимающие руль. И вдруг увидела эти руки сдавившими шею матери. Картинка мелькнула и исчезла. Я не знала, истинное это воспоминание или ложное? Привет из прошлого или очередной выверт подсознания? Отец говорил: я часто помню то, чего не было. Например, как синие бабочки кружились над моей колыбелью.

Ресторан был тот же, что и в прошлом году, — вычурный и дорогой, соответствующий высокому статусу жреца Сераписа. Отец заглушил машину и передал ключи Альбу: собирался пить, брату предстояло везти всех обратно. Среди хрустальных люстр и накрахмаленных скатертей до пола мы в своих чёрных платьях выглядели воронами. Чернильными кляксами на бумажном листе. Незамужним девушкам разрешались только тёмные тона, юбка должна была закрывать щиколотку и не облегать бёдра. Единственное допустимое украшение — вышивка на груди. После свадьбы менялся цвет одежды, но не фасон: жёны носили красное или чёрное, наряды оставались глухими и длинными.

Наш столик прятался в глубине зала, под аркой, в алькове. Пока мы добирались до цели (три метра от машины до двери ресторана, потом восемь — от стойки метрдотеля до заказанного столика), мои ноги превратились в раздутые шары боли. Проклятые туфли! В магазинах продавалась одна модель. Бесконечные полки с красной и чёрной обувью, которая отличалась только размерами.

На стене, стилизованной под кирпичную кладку, висела картина со сценой из Гнева — главной религиозной книги, цитатами из которой нас регулярно потчевали. На столе в пузатых банках плавали зажжённые свечи. Официант в бордовой рубашке опустил перед нами меню. Сегодня разрешалось употреблять исключительно красное вино и бифштексы с кровью. Праздник был посвящён победе Сераписа над Заур, освобождению женских душ от первородной тьмы.

Отец сделал заказ. Ждали и ели молча. Потом отец промокнул губы салфеткой и сказал, как ударил:

— На следующей неделе Раххан переедет на площадь Возмездия.

Я сжала в кулаках скатерть.

— Удачная партия, — вставил брат.

Отец самодовольно кивнул.

«Неужели они не понимают?»

Губы задрожали. Раздался глухой стук: Эсса скинула под столом тяжёлые туфли.

— Простите, — пробормотала я и бросилась в уборную, сдерживая слёзы. Закрылась в кабинке и разрыдалась.

«У Раххан есть план, — утешала я себя, сидя на крышке унитаза и вытирая щёки туалетной бумагой. — Она что-то придумала».

А если ничего не получится? Если сестра умна не настолько или своим поведением сделает только хуже? Что если старик запрёт её в доме, где на оконном стекле видели кровавый отпечаток руки, и мы никогда больше не встретимся?

Я провела в туалетной кабинке минут пятнадцать и потратила столько же, пытаясь привести в порядок заплаканное лицо. С трудом заставила себя вернуться в зал: родные, должно быть, озаботились моим отсутствием.

За столом Эсса сидела в одиночестве. Отец с братом отлучились в уборную. А может, курили на крыльце. Я почти подошла к алькову, когда увидела: невестка расстегнула сумку, лежавшую на соседнем стуле, достала какой-то предмет и быстро опустила на пол, прикрыв краем скатерти.

«Что она делает?»

И тут меня осенило: это сумка Альба!

За окнами грохотал дождь. Отец с братом действительно выходили курить: одежда пахла сигаретным дымом, волосы блестели, влажные от воды. Мужчины заказали по второй порции полусырого мяса, а мы допивали вино: девушкам много есть было неприлично. Новая мысль завладела сознанием. Хотелось заглянуть под стол и узнать, что Эсса спрятала в складках скатерти. Я даже думала нечаянно уронить вилку. Но в зале царил полумрак, и я бы ничего не увидела.

— Ракьяр уже заплатил половину. Остальное — после свадьбы.

Брат сыто развалился на стуле.

Отец вскинул руку:

— Счёт!

Дождь в Ахароне редкость, но если уж начнётся — не остановить. Хорошо, что машина была припаркована возле входа. Мы сгрудились на крыльце, ёжась на вечерней прохладе. Альб полез в сумку в поисках ключей. Порылся, не находя. Постучал по карманам брюк. Проверил внутренние отделения пиджака. Побледнел. Снова открыл и основательно переворошил сумку. Вынул и зажал под мышкой бумажник, блокнот. Ключей не было.

— Потерял? — спросила Эсса, и, могу поклясться, в этот момент Альб готов был её ударить. Все смотрели на него, растерянного, с открытой сумкой в руках. На лице отчаяние граничило с паникой.

— Они были здесь, — прошептал брат. — Я помню, как клал их сюда. Этого не может быть. Просто не может быть.

Отец скрестил руки на груди, играя желваками массивной челюсти, но промолчал. В третий раз Альб обыскал сумку.

— Посмотри в уборной, — сказала Эсса своим любимым тоном чревовещательницы. Большую часть времени она напоминала местную сумасшедшую. — Или под столом. Да, вернись, поищи. В уборной или под столом. Ты постоянно теряешь вещи, да.

«Это она! Она украла ключи!»

Я могла бы рассказать о том, что видела, возвращаясь из туалета, но даже мысли такой не возникло.

На лице Эссы застыло привычное глуповатое выражение. Не раз на рынке я замечала, как одна и та же хорошо одетая девушка ворует фрукты — подходит к прилавку, придирчиво осматривает товар и, когда лавочник отвлекается на нового покупателя, незаметно смахивает персик или яблоко себе в корзину. Раххан говорила: существует такая болезнь. Но Эсса не оставила ключи себе — она их спрятала и даже намекнула, где искать.

«Зачем? Зачем она это сделала?»

Глава 8

И вот этот день настал: двадцатое вознесения — последний выходной перед постом, конец Полугодия Изобилия и начало Великих Лишений. И личных несчастий Раххан. День её свадьбы.

Утром — не было и восьми — привезли платье. По традиции расходы полностью взял на себя жених, и наряд для невесты оказался роскошнее, чем даже наша не самая бедная семья могла себе позволить. По коробке, в которую упаковали сеточку для волос, я узнала элитное ателье. Цены на шедевры местных гениев приводили в трепет. Платье, сшитое там, стоило, как половина небоскрёба. Дороже — только привезти из свободной страны.

Если бы Раххан выходила за любимого, я бы завидовала. Всю кровать занимало шёлковое великолепие — грандиозная юбка винного цвета, расшитая любимыми камнями Сераписа. Рядом, в шкатулке, ждали своего часа серьги с рубинами. Верх платья был гладким, сдержанным и идеально уравновешивал пышный низ. А рукава пришлось спешно коротить: лишняя ткань собиралась некрасивыми складками у запястий. К счастью, шить я умела не хуже монахинь в храме. Подол, пожалуй, тоже следовало подправить — вот, что значит снимать мерки со спящей.

— Зря стараешься, — хмыкнула сестра, наблюдая, как я орудую за швейной машинкой. — Свадьбы не будет.

От злой улыбки стало не по себе.

«Что ты задумала?»

Прикоснувшись к цветку, Раххан изменилась. Словно некая тайна заставляла её чувствовать себя увереннее. Или эта жёсткость в ней уже была и до поры дремала? О случившемся мы так и не поговорили.

Свадьбы в Ахароне устраивались с размахом и собирали толпы гостей, но отец настоял, чтобы церемония проходила в домашнем храме и была закрытой — только близкие родственники. Я знала, чего он боится и что его опасения небеспочвенны. Непредсказуемость Раххан и меня пугала до дрожи. Я и молилась, чтобы сестра сорвала свадьбу, и страшилась последствий. Была в ужасе от того, какой способ она могла выбрать.

Глядя на Раххан, исполненную мрачной решимости, я испытывала вину. За свой малодушный страх. За случившееся в той подворотне. За то, что у меня всё хорошо, а она выходит за старика. Даже платье подшивала, чтобы заглушить угрызения совести. Хотела показать заботу, но Раххан была безразлична к собственной внешности.