Лес за стеной (СИ) - Жнец Анна - Страница 29

В тот момент мне было не до Раххан. Стоя на коленях посреди дороги, усыпанной осколками стекла, я рыдала и прижимала к себе Диану. А когда смогла успокоиться и взять себя в руки, сестры и след простыл. Испуганная, она сбежала.

Дальним уголком сознания, свободным от ужаса и облегчения, я понимала: случившееся незамеченным не останется. Слухи разлетятся по Ахарону, как подхваченный ветром дым из окуривающих трубок, и к вечеру о способностях Раххан будет известно всем. Но могла ли я предположить, что предрассудки окажутся сильнее здравого смысла и человека, спасшего ребёнка — мою дочь! — от смерти, заключат под стражу, бросят за решётку, словно преступника?

Ближе к полудню Эсса прибежала ко мне в слезах. Голос тонул в рыданиях, и я с трудом её понимала. Всхлипывая, она говорила о тьме, проникающей в женские души. Не сразу до меня дошло, что она пересказывает чужие слова.

— Они… они её боятся. Твой отец… Я слышала, как твой отец говорил, что в Раххан вселилось зло.

— Но это абсурд!

Я не могла поверить, что поступок сестры — хороший, благородный поступок — мерк на фоне всеобщего суеверного страха. Страха перед необъяснимым, сверхъестественным.

— Вспомни Ирму, монахиню, — Эсса схватила меня за плечи. — Раххан для них слишком опасна. Её способности угрожают существующему порядку.

— Нет, — я оттолкнула невестку. — Нет. Это недоразумение. Уверена, её скоро отпустят. Она же спасла жизнь ребёнку!

Я взглянула на Диану, играющую в кресле с куклами и быком, и сердце сжалось от нежности. О Раххан, если бы не ты…

Её отпустят. Поймут, что совершили ошибку, и освободят. Это вопрос времени. Сестра ведь не сделала ничего плохого. Наоборот. Не может быть, чтобы…

Эсса закрыла лицо руками.

— Если бы у нас был ключ. Но где его достать теперь?

Я ощутила укол вины и повторила, пытаясь оправдаться в первую очередь в собственных глазах:

— Не сегодня завтра, они разберутся, что к чему и…

— Один цветок. Всего один. Горсть земли. Хоть что-нибудь. Я бы нашла способ пронести ей это в камеру. Пять лет прошло. У неё совсем не осталось сил. Их просто неоткуда было брать.

— О чём ты говоришь?

— Ты знаешь, о чём. Ты была с нами в ту ночь. Подслушала наш разговор. Ты прекрасно понимаешь, почему они обнесли лес стеной. Не только этот — все. Каждый луг, каждое поле, каждый клочок земли. Спрятали. От нас. Чтобы мы не могли вернуть то, что у нас украли. То, что принадлежит нам по праву! — Эсса в ярости стукнула кулаком по стене.

— Феи и чудовища?

— Мы не феи. Но они… они — чудовища. Самые настоящие. Неужели ты этого ещё не поняла?

Эсса отвернулась, обнимая себя за плечи.

— Нет никакой Заур. Эта страшилка, придуманная, чтобы держать нас в цепях. Удобная легенда, оправдывающая режим. Как и Серапис. Большинство уже и не помнят, с чего всё началось. Почему наши предки отгородились от природы как от величайшего зла. Такие, как Альб, просто бездумно следуют традициям, но жрецы… жрецы знают.

Я покачала головой.

— Однажды Раххан купила у иноземного торговца цветок…

— Орхидею. Она рассказывала.

— И когда до него дотронулась, то забилась в судорогах.

— Цветок был срезан. Раххан неосознанно попыталась вытянуть из него силу — инстинкт любой голодной ведьмы — и ощутила агонию умирающего растения. Какую-то крупицу силы она всё-таки получила, потому что в критический момент смогла воспользоваться своим даром.

«Голодной ведьмы?»

— Ты хочешь сказать, что она… что мы…

— Должны принять себя такими, какие есть.

— Но я не…

— Не ведьма? — Эсса горько усмехнулась.

— Конечно, я не ведьма! Что за ерунду ты несёшь!

— Нет, ты именно она. И я, и Раххан, и маленькая Диана.

«Ложь!»

— Не смей так говорить про мою дочь! Она хорошая, добрая. В ней нет ничего плохого!

— А с чего ты взяла, что быть ведьмой значит быть плохой?

«Она ещё спрашивает? Разве это не очевидно?»

— Я сломала ключ, потому что услышала, как Раххан назвала сущность, обитающую в лесу, тьмой. Тьма — это зло. И то, что вы собирались сделать…

Эсса посмотрела на меня с болью:

— Какое такое страшное преступление совершила Раххан, чтобы сидеть в тюрьме? Что дурного в жизни сделала ты? А твоя мать? Мы — тёмные колдуньи. Такова наша природа. Но тёмное не значит плохое. Мы просто другие. И нас боятся.

Неужели это правда? Неужели в тот день, когда, шокированная подслушанным разговором, я залезла в тайник и сломала ключ, то всё неверно поняла?

— Но вы… вы собирались… — виски ломило. — Вы хотели… Я не могла позволить вам это сделать…

Тогда, пять лет назад, я была беременна. Наши отношения с Равадом начинали налаживаться, и мне казалось, что я вот-вот ухвачу свою детскую мечту за хвост. А они, Раххан и Эсса, собирались нарушить привычное течение моей жизни. Перевернуть всё с ног на голову. Я думала, что защищаю семью, но чего добилась? Раххан сидела в тюрьме. Диана боялась собственного отца и даже дома не чувствовала себя в безопасности. А я… Я не была счастлива.

— Злая колдунья спасла жизнь твоему ребёнку. Спасла с помощью тёмных чар. Добрые слуги Сераписа бросили её за это в тюрьму.

Молчи, Эсса, молчи. Как мне жить с осознанием того, что я сделала? Тяжесть совершённой ошибки давила на плечи.

«Если бы можно было повернуть время вспять…»

Словно почувствовав моё состояние, дочка бросила куклы и обняла мои бёдра, такая солнечная в своём жёлтом платье.

Никогда я не смогу оплатить сестре этот долг, как никогда не искуплю свою вину перед ней.

Глава 30

Эсса уговорила Альба устроить нам с Раххан встречу. Следуя за охранником по тюремному коридору, я думала о том, что это будет наш с сестрой первый разговор за пять лет. И я не знала, что сказать. Мысли путались, словно вязальные нитки в клубке. Хотелось упасть перед Раххан на колени и молить о прощении. Хоть как-то заглушить это невыносимое чувство вины.

Пять минут — а казалось, целую вечность — мы шли по узкому коридору, и по обеим его сторонам тянулись решётки пустующих камер. Внутри — голые бетонные стены и деревянные лавки с прохудившимися матрасами. За символическими ширмами пожелтевшие унитазы с бачками без крышек.

С трудом передвигая ноги, я смотрела в спину провожающему меня тюремщику и мысленно поторапливала: «Скорее!» Звуки шагов обгоняли нас, подхваченные эхом, и в тишине казались оглушительными. Громче был только стук моего сердца.

Наконец страж остановился. Железная решётка, делившая коридор на зоны, открылась с пронзительным скрипом. В кармашке за ней было три камеры.

Тихо гудела люминесцентная лампа, разбрызгивая зеленоватый свет. Таким он казался из-за оливковой краски, который были покрыты стены. Пахло испорченным сыром.

Я думала, что, увидев сестру, брошусь к ней, рассыпавшись в извинениях, но онемела, приросла к полу. Вопреки ожиданиям, охранник не уходил — топтался за моей спиной, усиливая чувство неловкости. Его присутствие раздражало. Неужели нельзя оставить нас наедине?! Хотя бы на минуту!

Вздохнув, я заставила себя подойти к решётке. Сначала показалось, что сестра спит: она лежала на полке, вмурованной в стену, но, когда я приблизилась, открыла глаза. Взгляд был мутный, бессмысленный. Ей что-то кололи — препараты, превращающие человека в овощ.

Слёзы хлынули, словно прорвало плотину. Я обнаружила себя на коленях, что-то бессвязно шепчущей. Зрение затуманилось. Во рту было солоно. Я не понимала, что говорю. Не слышала себя за шумом крови в висках.

«Как они могли сотворить с ней такое? Поднять рука на женщину, спасшую жизнь ребёнку? Мучить невинного человека… За что?»

Я смотрела на Раххан, в её бледное, осунувшееся лицо, и последние иллюзии таяли. Вера в справедливый мир — мир, где каждый получает то, что заслуживает, окончательно рухнула.

Эсса оказалась права: они — чудовища.

Взгляд Раххан прояснился. Губы разомкнулись, сухие, потерявшие цвет. Протянув руку между железными прутьями, она погладила меня по мокрой щеке.