Atem (СИ) - "Ankaris" - Страница 30

Кажется, в аду кто-то заскучал. Но даже картина того, как черти выжигают мои глаза раскалённой лавой, не смогла «избавить от лукавого». Остановил меня то ли скрипнувший, то ли хрустнувший под моим весом стул, который я подтащил ближе, чтобы взобраться и заглянуть туда, откуда так заманчиво доносились всплески воды. О, вот и совесть проснулась, как всегда позже звонка будильника, заставив вернуть предмет мебели на прежнее место. Бесы взбесились от подобного самоуправства, вооружились красками и принялись забавляться с моим воображением. И если от меня не последует никаких контрдействий — победа за рогатыми. Лучшего решения, чем покинуть на время квартиру, я не смог найти.

— Где ты был? — открыв дверь во второй раз, Дэни изумлённо хлопнула ресницами.

Всё то же приведение. Но теперь сияющие локоны обрамляли бледное лицо.

Лгать не пришлось. К правильному ответу подтолкнул шарф на шее Дэни. И я тряхнул очередным пакетом с продуктами, держащим в руке. Когда ты сам здоров, в памяти часто стираются негативные стороны болезни (да, позитивные тоже встречаются, как бы цинично это ни звучало). Поэтому апельсины оказались определённо не лучшим выбором для воспалившегося горла, так чутко реагирующего на любые раздражители.

40

До оглушительного момента падения металлического чайника на дно раковины, я, надо полагать, недооценивал всей серьёзности проблемы. Ухватившись за холодильник, Дэни старалась сохранить равновесие и не свалиться на пол, лишившись последних сил. На вопрос «ела ли она», Дэни изнеможённо плюхнувшись на стул, прошептала: «Мне говорить-то больно, а ты про еду».

— Значит, я не зря прогулялся до магазина, — попытался подбодрить её, достав из пакета продукты. — Что-то не так? — заметив её понуро опустившийся взгляд, тогда поинтересовался я.

— Зачем ты это делаешь? — опять лишь только шёпот.

Хороший вопрос. Размышляя над истинными мотивами собственных действий, я заговорил о понимании жизни в одиночку. Дэни слушала внимательно, частенько глубокомысленно кивая в знак согласия с каким-нибудь моим утверждением. Так, плавно беседа перетекла в рассказ о поездке в Бохум.

— …В общем, жуткий парк. Наш, несомненно, живописней, — помешивая закипевший куриный бульон, вспоминал я горланящих там ворон.

— Давай я сяду на подоконник, — вдруг предложила Дэни, уступив своё место. Хотя я чувствовал себя вполне комфортно, стоя рядом с окутанной жаром плитой. А вот от окна так и сквозило противным холодом.

— У меня есть идея получше. — Решил я притащить сюда одно из кресел.

И после этой незначительной перестановки кухня словно обрела иной облик, полный тёплого уюта, точно как у стариков Майера — деревенский, домашний, душевный. Дэни, укутавшись в шерстяной плед, взобралась на кресло — ни рук, ни ног не видно. Только контур головы освещён стоящим за спинкой кресла торшером.

— Нужно чтобы остыл, — поставил я на стол тарелку дымящегося супа.

— А ты? — отразившиеся от светильника лучистые огоньки, сверкнули в её глазах.

— А я, пожалуй, буду чай с пирогом и апельсинами.

Однако картина того, как Дэни неспешно отправляла в рот одну ложку за другой, стараясь пересилить колющую боль, вызывала в моём горле не меньшую агонию. Куски пирога превратились в лезвия ножей, и я, отставив тарелку, стащил с подоконника кипу каких-то книг. Вероятно, то был список литературы, рекомендованный профессором Краусом для его лекций. Но Дэниэль опровергла моё предположение. Впрочем, от профессора вполне можно ожидать такой неожиданной рекомендации как сборник сказок братьев Гримм.

На форзаце книги красовалось лаконичное посвящение: «Моей отважной Эли», ниже — размашистая подпись и вклеенная чёрно-белая фотография миловидной девушки.

— Эли — это твоя сестра? — полюбопытствовал я, оценив схожесть в чертах лиц обеих.

Дэни отрицательно покачала головой и, указав пальцем на себя, чуть слышно прошептала «я», тотчас же смущённо опустив глаза, будто за этим именем скрывалась эдакая неблагопристойная история.

— Эли, значит, — усмехнувшись, повторил я, наблюдая за её розовеющими щеками. — А кто эта девушка?

— Мама, — улыбнулась она.

— Так, а почему она назвала тебя «отважной»? — пытался я найти в головоломке нить логики.

— Не она, а бабушка.

— Что-то я вконец запутался. — Потянулся я за чаем, а Дэни хрипло рассмеялась, изрядно напугав меня своим прилично севшим голосом.

— Старая детская книжка, бабушка читала её мне на ночь, когда я приезжала погостить. «Отважная», потому что сказки страшные. А вот зачем здесь фотография мамы — не знаю, не моих рук дело, — пожала она плечами.

— Страшные? Заметь, у братьев-то Красная Шапочка остаётся в живых, в отличие от вашего дорогого Шарля, не пожалевшего маленький Красный Шаперон. — Дэниэль вновь громко рассмеялась, чуть запрокинув голову и положив ладонь на лоб. — А почему «Эли»?

— Потому что не знаю. Так меня только бабушка гордо величала.

— А я могу? — Кокетливые ямочки, появившиеся на румяных щеках, по-видимому, стали утвердительным ответом. — Я вовсе не претендую на роль бабушки, — зачем-то добавил я.

— Значит на роль серого волка?

— Нет. Возможно… — сияющая на её лице обворожительная улыбка, совершенно спутывала мысли. — Нет, точно нет. Разве что… Эли? — неожиданно имя само сорвалось с губ, и мы оба замерли, глупо улыбаясь друг другу. — Хочешь чаю?

41

«Много я по свету рыскал…»

— Зачем? — отпив из кружки, Дэни подняла на меня глаза, и я похлопал по книжке, показав, что то были всего лишь строки сказки. — Ой, продолжай, — повела она ладошкой.

— Разрешаешь? — засмеялся я, устроившись удобней и закинув ноги на подоконник.

Дэни зябко поёжилась в своём кресле, показав, что готова слушать.

«Много рыскал», — продолжил я, — «бывал везде да ещё за триста вёрст. Вот и попал я в сказочное царство, за тридевять земель, в заоблачное государство. Кто там не бывал, тот и чудес не видал».

— Ой! — вдруг вскрикнула Дэни. — Дождь так хлестнул по стеклу, словно снегом осыпало, — прошептала она, заметив моё замешательство. Я понимающе кивнул и вернулся к чтению сказки:

«Иду я раз по полю широкому, по берегу реки высокому, гляжу — стоит толпа народу, все смотрят в воду, а по воде стальная наковальня плывёт, а рядом с ней два жернова переплывают омут…»

— Два чего? — уточнила Дэни.

— Жернова.

— Что это?

— Что-то типа портативной мельницы.

— А, поняла! Похоже на французское слово, но без «штайн» на конце.

— Может быть. Продолжу?

— Угу, — задорно улыбнулась.

«…плывут и не тонут.

Пошёл я оттуда на погост…»

— Куда?

— Давай я принесу немецко-французский словарь, и мы упростим задачу.

— У тебя с собой? — удивилась она.

— Нет. А у тебя?

— Зачем он мне? Это же явно какое-то старое словечко, которое я и со словарём не поняла бы. А ты в этом разбираешься.

— В старье?

— В словах, — опять кокетливая улыбка.

— Эли, — укоризненно качнул я головой, и снова вырвалось это имя, незаметно наполняющееся для меня новым смыслом. — Погостом, как верно ты подметила, в старину называли кладбище, располагавшееся где-нибудь на отшибе деревеньки.

— Увидел наковальню с жерновами и пошёл на кладбище? Хм, — брюзгливо фыркнув, свела она на переносице брови.

«…Пошёл на церковное кладбище, значит… так, а случилось это летом, и вот иду я на погост и вижу — сидят лягушки на льду и нюхают резеду…»

— Что нюхают? — раскашлявшись, залилась она смехом.

— Траву, наверное, какую-нибудь, — пожал я плечами, расхохотавшись вслед за ней.

« …Сидят и нюхают. А тут к ним бабочка подсела, зуб от железной бороны съела. Не спрашивай, не знаю», — предвидя зародившийся в её глазах вопрос, ответил я. — « …Съела и оттого так растолстела, что подняться не может, плачет да железо гложет.