Смерть супермодели (ЛП) - ДеМайо-Райс Кристин - Страница 12

— Не говори своей сестре, — сказал он, — но ты всегда была моей любимицей.

— Спасибо, дядя Джи.

Вошел Кангеми с серьезным лицом и пригласил девушку проследовать за ним.

— Я должна идти. — Лора бросила телефон на кровать и пошла за детективом на задний двор.

На заднем дворе мама уже начала размечать границы грядок и бордюров. Маленький навес над домом защищал длинный металлический стол с коробками с луковицами, горшками и мешками с почвой и компостом. Все это было перенесено из кухни Руби после эпического скандала на тему «личное пространство и чистота против удобства использования квартиры для озеленения сада». В итоге летняя кухня стала личной кухней Руби. Переезд мамы из городской снимаемой квартиры вновь пробудил её любовь к садоводству, и сезон высадки луковиц не будет упущен, даже если придется проходить через маленький личный кусочек рая Руби.

— Ты действительно расстроил мою сестру.

— У нас есть ордер.

Лора хотела сказать ему, что он ведет себя как назойливый придурок, но было трудно это сказать тому, к кому обращаешься «детектив».

— Ты никогда не называл мне своего имени, — сказала она.

— Прекрасно годится и «детектив».

— Так что ты хочешь? — Спросила она. — Сегодня был долгий день.

— Ты видел, чтобы Томасина что−нибудь принимала? Таблетки? Выпивала? Нюхала?

— Это для протокола?

— Пока что между нами, но я оставляю за собой право пригласить тебя на допрос, если решу, что ты можешь рассказать больше.

Лора мысленно вспомнила утро. Она прокручивала в голове все моменты, когда она видела Томасину и в предыдущие недели на примерках или болтающей с Руби в офисе. Она все время думала о том, что присутствие модели раздражало ее, как и сплетни, которые отвлекали Руби от работы. Томасина проводила каждый свободный перерыв между показами у них в офисе.

— Кажется, я всего три раза видела, как она ела за все три месяца. Она считала свое тело уродливым.

— И что из этого получилось?

— Злые нападки с немецким акцентом.

— Поскольку это второе убийство, которое произошло в радиусе десяти метров от тебя, я бы хотел свести к минимуму остроумные замечания.

Он действительно был забавнее, когда его девушка стирала ему вещи.

— Ее рвало. Их всех рвет. Это похоже на рефлексы. Их желудки — временные сосуды для салата и миндаля.

— И ты им это позволяешь?

— А что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Ты должна сообщить об этом MAAB.

— Знаешь что? Вся эта возня с присматриванием за моделями начинает надоедать. Кто докладывает на футболиста средней школы, который по четыре часа в день качается в тренажёрном зале, чтобы набрать массу? Кто сообщает на борцов сумо, которые столько едят, что не могут носить штаны? Как насчет актера, который теряет вес, чтобы сыграть жертву Освенцима? Кто сообщает об этих людях? Никто.

— Это потому что…

Она все это уже слышала.

— Потому что они профессионалы? А почему эти девушки нет? Они зарабатывают пять тысяч долларов в день, и все, что они должны делать за эти деньги, — это ходить туда−обратно и оставаться худыми. Это их работа. Но мы позволяем футболистам, в любом возрасте, обдуривать нас, превращаясь в тяжеловозов. Почему им разрешено искажать свои тела ради нашего удовольствия, а моделям нет?

— Не говори мне. У тебя есть теория.

— Потому что они мужчины. Мы верим, что мужчины контролируют свои тела, а женщины — нет. Женщинам нужны няни. И маленькие девочки якобы верят в выдуманные идеи об образе тела, потому что, опять же, они не думают мозгами. А мальчики? Неужели мы не задаемся вопросом, что с ними будет, когда они превращают свои руки в базуки? Или перекраивают свой торс, чтобы выглядеть как футболисты? Нет! Потому что у нас эпидемия ожирения, в то же время мы волнуемся о том, что станет с девушками, которые продают свои тела за доллары. И ее рвало? Держу пари, да. Она сама голодала? Да, это правда. Потому что это ее работа. Если вам это не нравится, вы должны внимательно посмотреть на себя в следующий раз, когда будете болеть за полузащитника.

Самуэльсон, напарник Кангеми, высунул голову и, кивнув, сказал им, что пора идти. Кангеми кивнул в ответ и снова обратил внимание на Лору.

— Не могу понять, ты гений или дурочка.

— Когда ты это выяснишь, дай мне знать.

Лора сделал несколько пометок о завтрашней съемке: подготовить разрешение для страховщиков, заказать подходящую под диету еду и многое другое, касающееся смены модели. Параметры Ровены и Томасины были настолько близки, что не требовалось сидеть ночью и что−то подгонять. Хватило бы и пары минут на самой съемке. Она спустилась вниз, чтобы проведать Руби, но обнаружила ее на кушетке вот уже как пятнадцать минут спящей под действием снотворного. Полицейские опечатали ее квартиру. Вероятно, какое−то время Руби придется одалживать одежду у Лоры.

Лора отправилась спать. Она не приняла таблетку, и поэтому её голова слишком сильно гудела от переполнявших её мыслей, чтобы сомкнуть глаза. Она принялась изучать трещинки на потолке, думая, что, черт возьми, происходит в ее собственном доме. Полиция что−то искала в квартире Руби, и Томасина была отравлена. Очевидно, они думали, что у Руби в квартире есть яд. Но они не знали ее сестру. Руби не отличит мышьяк от витаминов. Лора была полностью уверена, что в квартире этажом ниже ничего не нашли, кроме отпечатков пальцев Томасины, которых и следовало ожидать.

Но почему они стали подозревать Руби в первую очередь? Кто−то, должно быть, что−то сказал. Никакие доказательства не указывали на нее, кроме того факта, что она нашла Томасину в ванной, но с тех пор, как Руби заболела, у нее были все основания быть там. Это было символично, что именно в туалете Руби нашла рухнувшую Томасину. Эти двое проводили больше времени вместе в туалетах, чем кто−либо другой из знакомых Лоры.

Лора пролежала без сна до полуночи, вспоминая, как смотрела в лицо Кангеми менее двух часов назад, но так и не рассказала ему о найденной ею сумке. И так и не позвонила полицейским, чтобы сообщить о ней, потому что все мысли были о другом. Несмотря на кредитные карты Сабины Фош, сумка принадлежала точно Томасине. У Лоры все еще был к ней доступ, и она не собиралась отдавать её, не взглянув на содержимое еще раз.

Лора вызвала такси, оделась и поехала в салон. У неё не было другого выбора. Хотя выбор, по правде, был. Она могла бы позвонить полицейским и рассказать им все и утром они заберут сумку. Но это означало бы, что Лора никогда больше не осмотрит её. А она никогда не сможет защитить свою сестру, если полиция вобьет какую−то глупость в их коллективные головы. В основном, Лора никогда не узнает, что было в сумке, и раз ей не спится, независимо от того, что она сделает, она должна удовлетворить свое любопытство.

Когда Лора вышла на улицу, чтобы встретить такси, она увидела полицейскую ленту, протянутую через входную дверь ее сестры. Джимми спал в дверях, с ломом в одной руке, и телефоном, почти вывалившимся из другой. В тишине ночи было слышно его похрапывание. Она почувствовала благодарность к нему. Он заботился о трех женщинах, которые арендовали дом по соседству больше, чем любой другой конгломерат. Когда Лора села в такси, она заметила большого оператора, стоящего через дорогу, опираясь на фургон без опознавательных знаков. Он отхлебнул из бутылки с содовой и кивнул ей, когда такси проехало мимо.

Лора и раньше бывала в офисе ранним утром, поэтому пустота и расползающаяся тишина её не тревожили. Журналисты ушли, чтобы сообщить что−то еще, и вполне могли бы вернуться через несколько часов, но сейчас было тихо.

Лифт открылся перед демонстрационным залом Джереми. В нем горел свет, наверное, кто−то был там. Наверно, Джереми разговаривал с какой−нибудь новой фабрикой в ​​Китае или готовился к показу, с которого начнется шествие к полному доминированию бренда. Она сопротивлялась желанию постучать в дверь, чтобы посмотреть, что он делает. Вероятно, он был чем−то сильно занят, и ее визит не был бы уместен.