Хождение Восвояси (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна - Страница 64

– Будь!..

Наташа подняла на Гену покрасневшие слезящиеся глаза, хлюпнула носом и прогудела:

– Кашется, у бедя одгрылась аллердия.

– Что? – не поняла боярыня Настасья, до сих пор тактично сохранявшая нейтралитет и молчание.

– Ал-лер-гия, – перевел Гена, в душе которого, к его стыду, злорадство и сочувствие боролись сейчас за первенство.

– Наташенька, это опасно? – моментально всполошилась боярыня.

– В коршине под тиванчиком толшна пыть… пыть… – Наташа не договорила: приступ зуда в ладонях заставил забыть всё, кроме желания немедленно почесаться.

– Что с тобой? – всплеснула боярыня пухлыми руками.

– Да ничего страшного! – с деревянной жизнерадостностью провозгласил снаружи Агафон. – У меня… такое… же… Сейчас… пройдёт…

– Что ты ей там нарвал?! – насквозь прожигая взглядом лихорадочно почёсывающегося соперника, прорычал Парадоксов.

– Сам посмотри, если такой ботаник! – огрызнулся маг.

Гена не стал никого утомлять объяснением разницы между генным инженером и ботаником, и уж тем более рассказом о проваленном в своё время экзамене по ботанике. Подняв несколько цветов, среди которых выделялся огромный желтый с выпуклой полосатой синей серединкой, он поднёс их почти к самому носу, чтобы получше разглядеть, вдохнул… и чихнул.

– Пудь… А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!..

Со скоростью и грацией горной козы, ни на мгновение не умолкая и размахивая руками, словно пытаясь взлететь[108], девушка запрыгнула на диванчик, метнулась в одну сторону, в другую, потом в дальний угол – и притаилась, сдавленно поклацывая зубами и почихивая.

– Наташенька, золотце, что случилось?! – как боевая наседка, боярыня растопырила руки и подалась вперед, взором орла с астигматизмом выглядывая врага… и выглядела.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!..

В дальнем углу диванчика стало на одну бледную трясущуюся Коневу-Тыгыдычную больше.

А на диванчике напротив, где только что сидела Наташа, лежал большой и абсолютно жёлтый цветок, от которого, нервно оглядываясь и вздрагивая, пятился к двери огромный синий полосатый паук.

Мужественно сдерживаясь от чесания ладоней, скрипя зубами подавляя приступы чихания и сморкания, Гена открыл дверцу кареты и остатками букета вышиб бедное членистоногое прочь. Через секунду за ним последовали цветы. Последнее, что видел яростно расчёсывающий ладони Агафон перед тем, как дверца закрылась газовой занавеской – торжествующий блеск очков конкурента.

Запрещенная дорога отошла от официальной уже после обеда. Если бы не карта, с которой лукоморцы глаз не сводили ни на минуту, экспедиция проехала бы это место и не заметила. "Это где-то здесь, это где-то здесь, это где-то здесь…" – тихо бубнила Сенька, зыркая то направо, то на желтоватый лист, не выпускаемый из рук с самого утра – и через час после короткого привала ожидания ее сбылись. Слишком густо растущие придорожные кусты, слишком правильно расположившиеся деревья за ними, слишком одинаковые по росту, толщине и породе… Иванушка, погнавший коня напролом через кустарник при первом же слове жены, скоро вернулся с сияющими глазами: дальше, за деревьями, и впрямь начиналась другая дорога! Кто-то разобрал ее покрытие тут, засадил место ее примыкания к большой дороге, но оставил всё нетронутым там!

Обоз остановился. Кучера и возчики спрыгнули на землю, сгрудились перед потоптанными кустами и зачесали кнутами в затылках под картузами: дорога-то там, а они – тут. Маловата прогалинка будет. Не ездят колеса по кустам да буеракам, хоть три дороги им потом пообещай. Конечно, ежели царевич-батюшка еще разов сто петьдесят своим коньком по этим зарослям туда-сюда проедется, то и кареты, поди, за ним пробраться смогут, но по любому не дальше деревьев. Там и целая конница не поможет.

– Дорога – дело наживное, – деловито пообещал царевич.

– Истину глаголешь, Иван царский брат, – то ли разминая пальцы, то ли почесываясь украдкой, к зелёной преграде вальяжно прошествовал его премудрие[109]. – Посторонитесь-ка все… Я тут как раз припомнил одно подходящее заклятьице…

Все попятились[110]. Иванушка выхватил из ножен свой иссиня-черный меч. Мужики охнули, ожидая побоища, но не дождались. Выслушав речь друга о том, что он лучше сам, потому как единственный маг экспедиции должен беречь силы на всякий непредсказуемый случай и охранять их теперь каждую секунду, не отвлекаясь на пустяки, Агафон отступил. Откровенно говоря[111], вычитанное утром в шпаргалке и наспех вызубренное заклятьице относилось к удалению лишней растительности на незащищенных поверхностях приблизительно так же, как усекновение главы к эпиляции. Но если друг сказал, что путников надо охранять каждую секунду, то именно с такой частотой охранять он их и станет. И под благоговеющими взорами наблюдателей его премудрие занял выжидательную позицию: очи прищурены, уши навострены, нижняя челюсть мужественно выпячена, руки наготове, над пальцами шипят и сыплют искрами огненные шары. Самый край прищуренных очей совершенно случайно[112] уловил в окошке кареты Коневых-Тыгыдычных за газовой занавеской багряно-малиновый лик с распухшим носом и слезящимися глазами, впившимися в него с непонятной эмоцией, но была то матушка, дочка или ее воздыхатель, на такой стадии аллергии было неясно. Надеясь на лучшее, Агафон всё же гордо расправил плечи[113].

– Орёл, наштоящий орёл, шмотри, я вещь день толкую тебе, Ларишка! Что в анфаш, что в профиль! Не кривой, не горбатый, жубы тшелые, волоши на меште, чего еще тебе надо? – тихий, но настойчивый голос боярыни Серапеи за спиной сбил боевой настрой чародея, как ястреба стрела.

– Ну что вы опять такое несёте, бабушка! – перебил ее раздраженный шёпот Лариски. – На кой пень он мне сдался!

– Это вы про меня? – сурово обернулся маг. Никогда ни одна его подзащитная не была так близка если не к испепелению, то к эпиляции растительности на незащищенных поверхностях.

– А ты не подшлушивай, вьюнош! Это между нами, женщинами. Не мужское дело – о женшкие ражговоры уши греть, – боярыня поджала губы.

И пока сбитый с толку чародей, позабыв про позу, раздумывал, что бы такого ответить, Лариска подхватила бабушку под руку и потащила прочь, что-то сердито бубня ей на ухо. Та возмущенно отзывалась во всю ивановскую:

– А ты не кричи на бабушку-то, Ларишка! Не глухая я, поди! И иж ума не выжила! И што такого, што не люб да бежродный? Жато вон дружья какие!

– Верно сказано лукоморским народом: не имей сто рублей – ни одного не поймаешь, – важно кивнул Дай и устремил на мага взор в ожидании одобрения своим познаниям лукоморского фольклора.

– Д-да? – с остановившимся взглядом уточнил его премудрие.

– Любовь не картошка, в лес не убежит, – довольный, сделал контрольный выстрел У Ма, подобрал фолиант и, оставив мага приходить в себя, двинулся под уцелевшие пока кусты – дочитывать.

Не замечая манёвров товарища, Иванушка тем временем примерился, поплевал на ладони – и экспресс-реставрация старой дороги началась. Волшебный клинок косил зеленые насаждения, старательно кем-то насаженные лет тридцать назад, как коса траву, и прислуга лишь успевала оттаскивать в стороны ветки и стволы. Когда отрезок пути метров в сорок до булыжной дороги, скрывавшейся в лесу, был расчищен в первом приближении, Иван занялся пеньками. Упрямые деревяшки тщательно срезались вровень с землей и отпинывались в стороны: теперь повредить колесо или ось в самый ответственный момент никому не грозило.

Час спустя исследователи, временно переквалифицировавшиеся в подручных лесоруба, выпрямили спины, отерли пот со лбов и окинули гордыми взорами плоды трудов. Теперь вотвоясьскому путнику байками про отсутствие короткой дороги на Ба Нан голову не заморочишь! Чего бы они все без лукоморцев делали!