Хоррорная сказка (СИ) - "JokerJett" - Страница 31

— Детка, скажи мне честно, ты уже делала ЭТО с мужчиной?

Золушка растерялась. Вообще-то, дома она делала всё, но какое конкретно дело интересует Глашатая…

— Ну да, наверное… — протянула она неуверенно, — хотя обычно я всё же одна справляюсь, — добавила чуть тише. И только тут обратила внимание на тяжёлое дыхание и хриплый голос мужчины. У её мамы тоже так было. Перед смертью. — Ой, вам плохо?.. — девчушка испугалась и вскочила с бревна. Он, наверное, болен. Отсюда и жар и стоны и…

— Может воды?.. — девушка заозиралась вокруг в поисках ручья и того, в чём бы эту самую воду принести. Ей стало жалко Глашатая, она ведь была доброй девочкой и хотела бы помочь. А ещё, если быть совсем откровенной, она жутко боялась оказаться наедине с трупом… — Или на помощь позвать? Вы же не умираете, правда? — в её голосе звенела надежда и обречённость.

Глашатаю было немножко непонятно, какой метод использовала девочка, когда справлялась с этим сама, но один плюс в её ответе просматривался однозначно — детка знала, что получит в результате. Ну, то, что называется оргазмом, сопутствующие пара тройка кубических сантиметров его спермы не в счёт. Глашатай очень рассчитывал, что девочку он тоже сможет одарить оргазмом и не одним, как и её мачеху. В конце концов, конец у него о-го-го! Да и мастерства никто не отменял. Многие жительницы королевства готовы были на любые хитрости, лишь бы он зачёл им какой-нибудь королевский указ…

— Не, не, не! — возмущённо замотал головой мужчина. — Я совершенно не собираюсь умирать вот прям щас! Раз ты это уже делала, то давай поступим так, — и он уселся поудобнее, сдвинув коленки.

— Садись деточка ко мне на колени верхом, то есть ножки свои свесь по сторонам. И ты увидишь, сладкая, что я совсем живой!

Всё это время он жадным взором наблюдал за её метаниями. Девчушка, то поворачивалась к нему сочной розовой попкой, то юными грудками, смешно подпрыгивающими при ходьбе, и ему ещё очень хотелось буквально облизать её всю — каждую дырочку и выпуклость. Покусать за сосочки, сунуть палец в раковинку и ощутить её влажную и горячую глубину. От предвкушения он опять громко застонал и позвал её:

— Ну, иди же ко мне, дурочка! Я обещаю, ты испытаешь несказанное удовольствие!

Всё это было ужасно мило, однако Судьба стояла на страже. В тот миг, когда Золушка покорно пошла навстречу волосатым коленкам Глашатая, а тот уже предвкушал все последствия встречи своего конца с… раздался громкий стук топора и звуки бравой песни. Слова, правда, в ней были такие, что не юным девам их слушать и даже не образованным королевским служащим, а разве что матросам в припортовом кабаке. Где мог этого набраться Лесоруб, папа Золушки? Сие нам неизвестно. Возможно, он сам не догадывался о значении слов, которые весело вылетали из его глотки и искренне считал, что песня на иностранном языке. Всё может быть, Глашатай не стал это выяснять. Меньше всего ему сейчас нравилась перспектива встретиться лицом к лицу с большим и гладким топорищем Лесоруба, а особенно тем, что это топорище венчает.

Глашатай вскочил и заметался по полянке, собирая свою одежду и в беспорядке натягивая на себя. Конец его бесславно уменьшился в размерах, сморщился и повис. Создавалось впечатление, что будь у него такая возможность, он спрятался бы внутрь. Но к счастью, до этого не дошло, положение спасли штаны, упаковавшие всё, то есть это Глашатай очень споро всё туда упаковал. И вообще — он мог бы служить примером скоростного подъёма по тревоге в любой казарме королевства. Одевшись и собрав свои пожитки, он только и успел, как помахать Золушке рукой, вежливо предложить обращаться, ежели что, и только его и видели. Треск кустов, через которые он ломанулся напрямик, отмечал его путь. Но Лесоруб тоже не осчастливил полянку своим присутствием. Повалив что-то совсем недалеко от места свидания, он замолк, прочистил горло, чем-то побулькал — очевидно, пил из фляжки — и бодро отправился дальше, по рокаде от полянки. Несколько минут и всё стихло.

Лес, солнышко, пение птичек и отца, стук топора и, главное, никакой Мачехи, придумавшей новое занятие — лесная идиллия… Но вспомнив о той, кто в эту идиллию её послал, ("Иди, иди!.."), то есть, о жене отца и о хворосте, который сам домой не дойдёт, Золушка погрустнела и горько вздохнула. А натянув свою рубашку повторила это действо. Глашатай убежал и о королевском замке и бале ей никто больше не расскажет… да и меньше тоже… Это было так обидно, что она села обратно на дерево и заревела, втайне надеясь на то, что появится добрая фея-крёстная, о которой ей неоднократно рассказывала мама, и сделает чудо…

Серый Волк блаженно валялся в траве и заново переживал волнующую встречу с местной легендой. Так переживал, что незаметно для себя заснул. Но спать ему пришлось недолго. В его чисто личный и совершенно частный сон вторгся стук топора. И вот в момент, когда он острым-острым ножичком распарывал живот Красной Шапки и уже представлял как он мужественно вырежет её печень и не только не сожрёт на месте, но и тщательно прожарит в оливковом масле… нет, встреча с Лесорубом пока не планировалась. Открыв веки, обрамлённые необычными для мужчины густыми и длинными ресницами, Волк уставился расфокусированными зрачками в небо. Вечерело. Пора было двигаться к цивилизации, но желательно было избегнуть встречи с некоторыми её представителями. Особенно с теми, в руках которых имелось такое толстое и гладкое топорище. На какой-то момент Волк даже позавидовал. Его топорище тоже было толстое и гладкое в боевой форме, однако, не такое толстое и чуточку не такое длинное. И из-за этого Волк испытывал неконтролируемую ненависть к обладателю более совершенного орудия. И компенсировал своё чувство неполноценности другими качествами. Например, виртуозным владением разделочным инструментом.

Встав, отряхнувшись и окончательно проснувшись, Волк покинул полянку, бесшумно двигаясь в зарослях. Счастливо разминувшись с Лесорубом, он выбрел к новой полянке. И опять! На полянке лежало очередное бревно, и на нём сидело очередное создание женского пола. Но на этот раз одетое более традиционным образом. Никаких революционных красных колпаков, чёрных сетчатых чулок и голых жоп. Хотя последнее жаль.

Волк опять встал под дерево, положил руку на привычное место и принялся с интересом наблюдать. Создание рыдало и самоудовлетворяться пока не собиралось. Волк почувствовал некоторое разочарование. Без внешнего стимула его организм очень вяло функционировал этим вечером. И Волк переместился чуть поближе к объекту и стал более пристально его рассматривать.

Очаровательная юная девочка в беленькой рубашечке, которая была не очень длинная и не дотягивала до округлых коленок юного создания. Юбка, которые носят обычно представительницы женского пола в местах, где сейчас обитал Волк, валялась неподалёку. Валялись здесь же и какие-то палки, что Волк не одобрил. Палкам место на деревьях. Пожалуй, создание следовало простимулировать. Серый Волк бесшумно вышел на полянку сбоку от рыдающей девчушки, и, постаравшись сделать голос медовым, ласково спросил:

— Я могу тебе помочь, дитя?

Золушка рыдала от души, да, от всей души надеясь на чудо. И чудо пришло. И спросило… Нет, не так. И пришла фея, чтобы совершить чудо, и задала странный вопрос… Ну, это не удивительно, феи они такие, странные вообще… Вот скажите, откуда ж бедной девочке знать, может ли она, фея эта, помочь?.. Девушка так глубоко задумалась, что перестала плакать, икнула и честно ответив: — Не знаю, — подняла зарёванную мордашку, чтобы осмотреть пришелицу на предмет оказания возможной помощи. Откровенно говоря, фей Золушка представляла себе по-другому — в платье и с волшебной палочкой. — А Вы разве не должны быть женщиной? — не удержалась она от встречного вопроса, но потом замахала головой, решив, что это не главное.

— А палочка у Вас есть? Волшебная? — протараторила девчушка и жалостливо призналась. — Мне очень надо…

После чего, замолчав, уставилась на фея, с жадным любопытством ожидая демонстрации палочки, как гаранта последующих чудес.