Болото - Левантская Гюрза - Страница 36

Сняли цепи. Ира пошла к месту казни, напоследок стрельнув кривой улыбкой в лицо Карре, опешившему от этого знака внимания. Пусть понимает как хочет. Стоя под перекладиной, дрожащими руками сама стянула с себя плащик, шапку, рубаху и тряпку под ней, оставшись в одних штанах. Загорелые запястья показались чёрными на фоне бледной кожи, которую всё лето скрывали рукава. Она протянула их навстречу дроу, который уже подходил к ней с верёвкой. Тот слегка замешкался, поглядев на свежие синяки и царапины в том месте, где предстояло завязать узлы. Надо отдать ему должное, он постарался сделать это как можно аккуратнее. Очередная мокрая змея сползла по позвонку вниз, когда пятки оторвались от земли. Окинула взглядом толпу. Лица слились – не разобрать. Только одна фигура сейчас привлекала внимание – дроу, опустивший плётку вдоль ноги. Он сделал несколько медленных шагов в сторону столба, и они встретились глазами. И было не ясно, для кого данное действо бо́льшая казнь.

«Не хочу»

«Я боюсь!»

«Должен!»

«Пощади!»

Каждый внутренний крик был произнесён в абсолютной тишине. Приговорённый и приговоривший внезапно осознали, что вот именно сейчас, в этот миг у них куда больше общего, чем было ещё сегодня утром. Читая души друг друга, не желая, чтобы всё это произошло, внезапно они почувствовали себя сообщниками у руля ситуации. В их силах было начать. И в их же закончить. Раскрывая тайны друг друга: «Я боюсь, несмотря на браваду!», «Я не хочу, несмотря на закон!», они потянулись друг к другу, разом поняв внутренние мотивы и скрытые для окружающих черты характеров друг друга. «Я понял!» – как озарение. Сообщники, решившие доиграть сцену до конца.

Ира тихонько улыбнулась, подражая манере дроу. Глубоко вздохнула и аккуратно кивнула: так же, как в своё время кивал он. Глаза начальника расширились, и, словно повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, его рука зажила отдельной жизнью, с уже знакомым скрипящим звуком раскручивая в воздухе плётку. Ире не дано было этого знать, но её палач считался искусным «кнутоносцем» ещё в те времена, когда не руководил Утёсом. В его руках шейбо-плеть была послушной и при желании могла срезать с дерева ветку, не пошевелив листа. Свистящий звук, ударивший в уши, известил о приближении оружия, но Ира не успела даже дёрнуться, как плеть мягко прижалась к ней вся – от бедра до плеча в изогнутом узоре. В одно мгновенье пленница вспомнила, что к спине Минэ плеть прикасалась, сразу впиваясь в кожу, удивилась отсутствию боли, как вдруг ощутила её сразу по всей длине удара, в одно секундное касание. Белое полотно легло перед глазами, напрочь лишив слуха и зрения. Кричала ли она? Наверное, да, любой бы кричал. Вот только ей не дано было слышать собственный голос. Белый цвет сменился красным, каждый нерв почувствовался от начала до конца рисунка. Из лёгких куда-то исчез весь воздух, но он и не был нужен: она не помнила, как это – дышать. Единственное доступное тактильное ощущение, кроме горящей спины, – абсолютно мокрое лицо. «И будет ещё?» – мысль уже за гранью ужаса, из тех мест мозга, где даже паника считается мелкой эмоцией. Белый. Красный. Чёрный. Абсолютно чёрное небытие.

Придя в себя на койке лазарета, Ира даже не пыталась пошевелиться. Едва открыла глаза, боль в спине и на бедре дала о себе знать, и она почла за лучшее не двигаться. Пока пленница находилась без сознания, её перевязали и положили на живот, цепь снова надевать не стали, оставив только браслеты. Руки были вытянуты вдоль тела, поза, в принципе, удобная, и лучше её не нарушать, чтобы не приближать минуты полноценного знакомства с повреждениями. Она различила силуэт доктора, и когда зрение сфокусировалось, принялась его рассматривать. Давно так не погружалась в созерцание. Местный эскулап был немолод. Насколько – судить трудно, но ему явно перевалило за пятьдесят. Седой, сосредоточенный, он напоминал бы Мерлина у волшебного котла, если бы не уши. Посвятил работе всю свою жизнь. Откуда это было известно? Да очевидно же. Вот он сгорбился над склянками, перемешивая порошки. Сутулая спина, которая с трудом выпрямлялась, не одну тысячу раз сгибалась в подобное положение. Худые пальцы привыкли перебирать мелкие детали, а близорукие глаза стали таковыми, когда он, как сейчас, старался различить деления на весах и мерных чашечках. Пальцы работали уверенно, но было заметно, что периодически в них чувствовалась боль. Врач хмурился, что-то измерял, считал, иногда отвлекался, чтобы в свете небольшого светильника сделать запись на листе бумаги. За окном явно не день. Сколько она пробыла без сознания? А, не важно! Слишком многое произошло на маленьком промежутке времени. Слишком. И самое смешное и забавное, что искалеченная спина была не первой по величине и масштабности в хит-параде воспоминаний. Ни чуть было не погибший Ринни-то, ни неудавшаяся бестолковая попытка побега занимали её мысли. Первый явно в хороших руках, и с ним всё в порядке, а про второе без слёз не вспомнишь – стыд, позор и полное отсутствие здравомыслия.

Больше всего её мучил тот диалог, который состоялся в последние мгновенья перед наказанием. И без разницы, что не было произнесено ни единого слова. Это был Диалог. С большой буквы. «Казнь» поменяла внутри неё одну очень важную шестерёнку, окончательно и бесповоротно научив верить самой себе. Без «а если?».

Это очень сложный навык при всей его кажущейся простоте. Первые шаги к овладению им были сделаны ещё дома, но лишь пребывание на болоте у дроу закалило её восприятие настолько, чтобы позволить фразу: «Я себе верю!»

Потянуло на философию и воспоминания. Прошлым мартом Ира помогала знакомой из института с каким-то творческим проектом. Для полного счастья студентке не хватало несколько фотографий городских птиц крупным планом. Выходные были абсолютно свободны, и Ира вызвалась помочь. Вооружившись фотоаппаратом, она пошла гулять по району, надеясь справиться за полчаса с указанной задачей. Не тут-то было. Птиц как ластиком постирало. За час не встретилось ни одной! Неудачливый фотограф пребывал в смятении, в поисках выхода из ситуации Ира прикрыла глаза и попробовала положиться на слух. Это было спонтанное решение, местами нелогичное, поскольку вокруг гремел мегаполис. Обрушившаяся на неё какофония звуков поначалу просто дезориентировала. Как в этом шуме вообще можно что-то различить? Но она не сдалась и через несколько минут смогла отсечь из общего гама шум машин, ор уличных рекламщиков, переговоры прохожих, зазывающую музыку из торговых центров. Звуки затихли и притупились, позволив услышать шум качающихся деревьев в аллее, еле заметный грохот отдалённой стройки и… тихое чириканье. Ира потопала на этот звук как крыса за флейтой Гамельнского крысолова . Обнаружённая на одиноком дереве синица вызвала бурю радости в груди и состояние оглушения внутренними открытиями.

Как часто мы доверяем чувствам, которые даны нам с рождения? Глазам безусловно верим, ведь через них идёт большая часть информации. На втором месте без вопросов осязание, тактильные ощущения: не веря глазам, мы стремимся прикоснуться. Ну а остальное? Обоняние, слух, вкус. Насколько мы пользуемся ими? Когда последний раз полагались на уши или нос вне рамок уроков и профессий, где они требуются? И насколько притуплены наши вкусовые ощущения, если мы без разбору тянем в рот всякую гадость, которую те же собаки или кошки даже бы не тронули? Два из пяти. Только два чувства, которым мы доверяем безоговорочно: тому, что можем увидеть, и тому, что можем потрогать.

Здесь, в отрыве от города, Ира привыкла больше полагаться на чувства. Это было похоже на то, как познаёт мир ребёнок. Вокруг море предметов и понятий и ни одного знакомого, всему надо дать имя и определение. В первый день плена она не обратила внимания, как машинально «собрала» информацию о жизни рабочих, различив разницу в их «благоухании» утром и вечером после работ. Как легко пришла тогда в голову мысль о труде, за которым рабы провели день. Или как, не задумываясь, привыкла оценивать состояние балок под потолком пещеры по запаху. Как быстро научилась различать интонацию и мелодию непонятных языков, казавшихся поначалу звуковой кашей, их ритм и произношение. А минуту назад? Про жизненный путь «Мерлина»? Особые обстоятельства требовали активизации всех забытых инстинктов, но проблема была не только в том, чтобы научиться ими пользоваться. Органы чувств добросовестно собирали данные об окружающем мире, но их мало было собрать. В них нужно было поверить. Пойти на следующую ступень – научиться доверять самому себе. Есть люди, которые способны по мимике и жестам различить, когда человек что-то скрывает. Этому специально учатся, даже наука какая-то есть на данную тему. Но эти знаки видны не только специалистам, а в буквальном смысле всем. Мозг не спрашивает разрешения, когда скрупулёзно оценивает каждый жест и каждое движение собеседника. Нам соврали раз, и мы узнали, нам соврали два, и нам об этом сообщили. Нам врут в третий раз совершенно посторонние люди, и мы внезапно перестаем им верить. Мы не понимаем почему, но внутренний голос кричит: «Ложь!» Внутри себя мы уже знаем правду, хотя не можем определить, откуда взялись такие мысли. Не доверяем самим себе. Вспомнились собственные метания. Как часто за последнее время она переспрашивала себя: «Правильно ли оценила обстановку?» «Правильно ли истолковала взгляды?» «А если нет?» «А если это фантазии?» Привыкнуть доверять собственной интуиции очень трудно. Это ощущение внезапно обретённой власти пугает до колик, и проще списать всё на случайности и совпадения, опасаясь ошибиться.