Болото - Левантская Гюрза - Страница 30

Работать стало опасно. Утёс был крут, надёжных ограждений мало, камни и земля хлюпали под ногами. Выверять приходилось каждый шаг, стоило сунуть нос из пещеры. Ира поглядывала на балки под потолками, гнилостный смрад, исходивший от них, пробивался сквозь запах пота и удушливые испарения болота.

С деревом тут вообще было туго. Откуда бы ни брали дроу материал для построек, производился он явно не здесь. Если она правильно помнила, то, чтобы что-то строить, доски необходимо просушить, а в болотистом климате это почти невозможно. Их дома были сооружены из материалов явно не местных – цвет древесины сильно отличался от той, которую добывали поблизости и использовали на ежедневные нужды, вроде посидеть на пеньке во время перерыва. Балки, подпиравшие низкие своды пещер, были такими же, как те, из которых построены дома, но куда в более плохом состоянии, чем последние. Влажность – бич строительства. Наверное, по этой же причине в качестве горючего тут использовался порух, ведь получить дрова было феноменально тяжело: древесину не просушишь в таких количествах. Даже если и сумеешь, то найдётся куда более полезное применение этой ценности, чем костёр. Да и спилить дерево, уходящее корнями в зыбучую топь, тоже то ещё приключение. Росли они редко и далеко друг от друга, поди ещё подберись к ним. Ира как-то видела этот процесс: зацепиться при помощи арбалета и верёвки, подобраться, подобно Тарзану, раскачиваясь над болотной жижей, закрепить верёвку на дереве, зафиксировать тело лесоруба, спилить, раскачиваясь над топью, повалить в правильном направлении, быстро вытащить сначала пилильщика, потом подтянуть ствол, который уже наполовину потонул. И это одно. А сколько таких надо, чтобы греть деревню круглый год? Нет, порух добыть было проще. Иногда Ира размышляла, почему они не пользуются деревом из леса, где её поймали. Но это был один из сотен вопросов, ответов на которые взять неоткуда.

С дождями в болоте начал расти уровень воды. Она уже поднялась практически до мостков, по которым рабочие передвигались каждое утро. По мокрым доскам шагали медленно и осторожно, держась за единственные перила. Страх перед топью не смогли выгнать месяцы проживания бок о бок с ней, и Ира всегда старалась встать в конец очереди, подальше от других рабов, страдая от паранойи. Ей всё мерещилось, что при стечении удачных обстоятельств Карра или кто-то ещё не поленятся столкнуть её с настила, будь на то желание. Это ведь так просто… С каждым дождём вода всё больше и больше заливала мостики, но другого пути между бараком и Утёсом не было, поэтому ими продолжали пользоваться, рассекая воду. Будить утром стали раньше, поскольку дорога занимала больше времени. В кои-то веки выдали более тёплую одежду. Новые штаны и рубаха из более плотной ткани имели второй тряпичный слой, в «гардеробе» появились шапочки из тонкой кожи с завязками и плащи с шерстяной подкладкой, весьма тонкой. У Иры начали сильно болеть ступни после передвижения между холмами туда-обратно. Обувью рабы так и не обзавелись, а вода в болоте теплее день ото дня не становилась. К зарядке прибавился разогревающий массаж – без него выдержать адские ежевечерние боли в ногах не получалось.

Ринни-то в эти мрачные дни стал её верной опорой. Но и он тоже с каждым днём всё больше нервничал, стал рассеянным. Тому была вполне серьёзная причина – его мать вот-вот должна родить. Она почти не бывала на Утёсе, а когда всё-таки приходила, то её ковыляющая походка не оставляла сомнений – до появления на свет маленького дроу оставалось совсем немного времени. Ира сначала не понимала, в чём причина подобной тревоги, ведь прибавление в семье обычно повод для радости. А потом поправила сама себя: у неё дома. А здесь… Неизвестно, был ли у Ринни-то отец, она никого похожего в его окружении не заметила. Мальчик находился всё время возле матери, и мужского плеча, поддерживающего эту семью, рядом не наблюдалось. Вдова ли его мать или просто одинокая женщина, а может, отец семейства нёс службу вдали от родного дома, но, так или иначе, она была одна. Единственный сын работал как проклятый на раскопках, силясь заработать лишний кусок лепёшки-махи. Женщине не привыкать рожать, и в старые времена детей рожали много, но часто ребятишки даже детский возраст не переживали – это из уроков истории она точно помнила. Смертность была не менее высокой, чем рождаемость. Рассчитывать на врачебную помощь здесь… Ну да… компресс из таллики на все места, и будет вам счастье. А ведь малыши так уязвимы! На носу зима, адски холодно уже сейчас… И дай боже, чтобы роды прошли хорошо, ведь жизнь матери тоже… Да, у Ринни-то определённо был повод для страхов. Осознав причину, Ира стала уделять мальчику внимания больше обычного, и он, почувствовав поддержку, лип в ней, как бездомный котёнок к руке, что накормила.

Очередное подтверждение тому, что начальство не упускает из вида мелочей, не заставило себя ждать: их начали ставить с Ринни-то в одну смену практически каждый день. С утра они вдвоём до седьмого пота крошили пещеры, днём ели лепёшки, прижавшись друг к другу под широким плащом мальчика, которым он щедро делился. И говорили, говорили. О чём? Просто проговаривали монологом всё, что скопилось на душе, не понимая друг друга, но утешаясь самими интонациями, самим желанием высказаться и быть услышанным. Холодными осенними днями это дорогого стоило.

Погода становилась всё злее. Вода была всюду – хлюпала под ногами, стекала по телу, капала сверху, душила лёгкие, точила всё вокруг – от стойкости и терпения живых существ до камней и земляных комьев. И в конце концов взяла верх.

День, когда Утёс решил внепланово уменьшиться в размерах, ничем не отличался от предыдущих. Это произошло ближе к концу смены, в осенних сумерках, при плохой видимости под косым дождём. Жители и рабы как раз выбирались из пещер, чтобы направиться к Трудяге и сдать инструмент. Тихо, без лишнего шума кусок Утёса просто поплыл вниз. Слегка поскрипывая трущимися камнями, он опустился на топь, принявшую его в свои мягкие лапы. Люди и дроу, заметившие происходящее, застывали в ступоре один за другим. И пока кусок Утёса медленно погружался в болото, оставшуюся его часть волной накрывала звенящая тишина. Она продолжалась довольно долго, оттеняя всеобщую неподвижность. Боялись шевельнуться. Дышали лишь потому, что не могли иначе. Когда последний клочок земли ушёл под воду, сзади раздался противный трущийся звук, и, словно единый организм, обернувшаяся толпа увидела с высоты, как ещё одна часть почвы точно так же откололась от соседнего холма. Брёвна, из которых была сложена стена, в одном месте не выдержали, потеряв опору. Это крушение было громогласным: плеск, треск, стук брёвен и предсмертный крик Трудяги, которого унесло вниз так быстро, что охрана, дежурившая у ворот, ничего не успела сделать. Следом в болото укатилась его тележка с остатками инструментов, упав сверху и лишив своего хозяина надежды на спасение. Пришедшие встретить членов своих семей жители деревни шарахнулись от остатков стены, цепляясь друг за друга. И только чудом никто больше не последовал за Трудягой, хотя с высоты было видно, что совсем без жертв обойтись не удалось: падающие брёвна зацепили нескольких дроу.

Тишина была полна нервного напряжения, и она бы продолжала звенеть и натягиваться, если бы голос начальника не привёл всё окружающее в движение. Отрывистая команда охранникам, и толпа сдвинулась с места. Их уводили с Утёса, потихоньку подталкивая зазевавшихся и ещё не отошедших от шока. Уйти с этого жуткого места, поскорее вернуться в деревню, под защиту домов и стен. Мысли над головами летали явные и ощутимые, не нуждающиеся в толковании. Одни на всех: «хорошо, что мы живы», «хорошо, что не я».