Болото - Левантская Гюрза - Страница 28

Эльфийка просидела неподвижно ещё некоторое время. Потом начала поворачиваться, но в итоге остановилась на полдороге, глядя в пустое пространство. Еле слышное «спасибо». Она ушла в свой угол, ничего больше не сказав, села, обхватила коленки руками, расчёсанные волосы упали вокруг, заслонив её от зрителя. Ира разглядела подрагивающие плечи: плакала.

Утром эльфийка проснулась с красными глазами и не поленилась умыться по этому случаю. Что же, в одном сказки не врали: эльфийская красота – это то, на что можно смотреть, теша всё чувство прекрасного, какое в тебе есть. Женщины-дроу перед «светлыми» эльфами по части внешности проигрывали однозначно. Их облик был более простой и не столь изысканный, хотя общие черты налицо. Эльфийку любопытство не трогало, она продолжала гнуть свою обособленную линию поведения, но что-то в ней сломалось. Кто знает, какие струны вчера дёрнулись в её душе и вызвали столь искреннюю реакцию. Плакала ли она хоть раз с момента попадания в плен? Обычные вещи, как правило, имеют способность напоминать о том, что дорого сердцу. Может, ей вспомнился дом, большое зеркало, где она каждое утро приводила себя в порядок, а может, тот, ради кого стоило это делать и стараться. Так или иначе, Ира не смогла добиться того результата, на который внутренне рассчитывала. Изменилось только одно: теперь эльфийка с ней здоровалась. Но на все попытки сблизиться всё ещё реагировала отрицательно.

Ирин бой с сая и эльфийка, принявшая более приличный облик, какое-то время были местными диковинами. Два дня, не больше. Затем градус любопытства упал – все кости перетёрли, и все, что надо, обсудили. Подобное отношение ожидаемо в маленьком населённом пункте, как большая деревня, где совсем нет новостей. Хотя, скорее всего, пересуды в обычных деревнях длились бы дольше. Здесь же работа отбирала львиную долю сил на пару с борьбой за выживание. И, наверное, именно поэтому спрессованное в рамках ограниченного промежутка времени внимание окружающих чувствовалось острее и где-то даже навязчивее.

Прошло несколько дней с инцидента в бараке. Утром после «кольцевого полнолуния» Ира видела сая лишь мельком, но даже этого хватило, чтобы понять, что приём огромной дозы снотворного не прошёл для него бесследно. Его шатало, реакция была заторможенной. Парень дополз до Утёса только к «обеду». Ко всему прочему, его за долгим разговором задержал начальник, после которого сая ходил, повесив нос. Некоторые глядели на него сочувственно. На неё он косился не менее пристально, чем в своё время Ринни-то, только было в этом что-то такое звериное, что мороз бежал по коже. Как и прошлый раз, Ира решила не обращать внимание на взгляды до тех пор, пока их обладатель чётко не даст понять, что ему нужно. Долго ждать не пришлось.

Как-то утром, когда она заканчивала причёсываться, сая подошёл к ней. Вернее, он пытался подойти, но на его лице застыло выражение смущения, и он прям на глазах, достаточно стремительно, «забурлил» желеобразной субстанцией и перекинулся в «волка». Иру до чёртиков изумило то, что его штаны тоже исчезли. «Они что, вместе с ним превращаются, что ли? Всё чудесатее и чудесатее. И про биологию с генетикой можно забыть. Это магия как она есть. Вряд ли законы природы включили в круговорот шкур и личин портки». Он приблизился, прижав уши. «Ага. Кто-то пришёл извиняться», – подумалось ей. Она сомневалась, что здешние животные по своим поведенческим качествам отличаются от привычных, а прижатые уши семейства псовых – знак весьма показательный. Он поднял глаза. Они находились нос к носу, «волк» был здоровенным. Иру аж передёрнуло от мысли, что не удайся её манёвр с кулаком во время драки, и эта зубастая пасть запросто могла бы с одного движения перегрызть ей глотку. Однако сейчас зверь молча смотрел на неё грустными глазами. Ира не задумалась о том, как это выглядит со стороны или как это может быть воспринято разумным животным, когда протянула руку и, слегка улыбнувшись, потрепала его по голове и почесала за ухом.

– Не злюсь, – сказала она.

Он аж присел от этой ласки и машинально подставил морду. Ирины движения тоже были вызваны скорее рефлексом, чем осознанным решением. В детстве у неё была большая, до одури любимая собака. Чёрный терьер, не менее крупный, чем сая в зверином облике. Ностальгия прошила её иглой, и она запустила руки глубже в шерсть. В свете всех переживаний, когда такая большая псина ластилась, не почесать и не потискать было просто нереально. Под конец зверь так разомлел, что лизнул её в щёку. Потом замер на месте и, растопырив уши, умчался в сторону Утёса.

С того дня он стал прибегать каждый день. Словно соблюдая странный ритуал, сая-парень делал несколько шагов по направлению к ней, обращался и приходил уже зверем. Ни разу не подошёл в своём человечьем облике, и ни одним словом или жестом они не обменялись. Что бы это ни значило, но она просто приняла это. Тем более что волчья шкура больше привлекала её в этом создании. Порой корила себя за такое отношение, но поделать с собой ничего не могла. Ира никогда не отказывала себе в том, чтобы почесать его за ухом, поперебирать шерсть или погреть в ней руки. Зверь от такого количества ласки выглядел совсем ошалевшим. Как-то раз с недосыпу она неудачно встала и пошатнулась. «Волк» перелетел через неё и подставил спину. Она поблагодарила и засмеялась. Зверь начал прыгать, демонстрируя свои способности. Завязалась игра. Которая тоже стала традицией, приведшей к тому, что Ира забросила утреннюю зарядку и стала выходить на улицу задолго до первого гонга. Сая, будто чувствуя её нетерпение, тоже стал прибегать раньше. Они играли вместе, и это было куда эффективнее любых упражнений. Прыгали друг через друга, катались по земле, догоняли, падали и снова вставали. Дрались, несколько раз сая даже несильно прихватывал её зубами. Сначала игра была спонтанной, но потом он стал намеренно её учить, показывая прыжки и перекаты, которые Ира повторяла, не замечая набиваемых синяков и шишек. В школе ей легко давались кувырки, но вот правильно падать не умела, а теперь её ловкость росла с каждым днём. Они вместе катались кубарем с холма, а однажды сая загнал её на крышу барака и не отстал, пока она не сиганула с неё, трясясь от возбуждения, страха и применяя на практике всё, чему он её учил. Перебудили весь барак своим топотом. Карра даже высказал что-то парню потом, во время работы, когда он снова превратился в человека, но тот только отмахнулся, белозубо скалясь во весь рот. В такие игровые моменты Ира почти забывала, что это существо разумно. А как-то раз вообще схватила палку, подкинула вверх, сопроводив командой «апорт». Зверь как ни в чём не бывало поймал игрушку, и это тоже вошло в привычку. Он не знал такой игры и не оскорбился предложением в неё поиграть. Эта мысль пришла уже позже, на свежую голову, когда она в очередной раз напомнила себе, что зверь – это лишь вторая шкура разумного существа. Но за игрой забывалось всё.

Путешествия оборотня к баракам каждое утро не остались незамеченными. Начальник лично пришёл проследить за происходящим. Нет, он не вмешивался в их общение, но неотрывно наблюдал каждый божий день до первого гонга. Сначала это нервировало, а потом Ира и сая перестали обращать внимание на зрителя. Но если бы пришлось описать ощущения, когда вольно или невольно их глаза сталкивались, то Ире становилось весьма и весьма не по себе. Что-то жуткое, сокрытое глубоко внутри, заставляло её быстро отводить глаза и снова бросаться в пучину игры. С «волком» не нужно было думать о последствиях поступков, изображать политес. Так сложилось с самого начала: если больно, Ира грустила, если весело, – хохотала до слёз. Впервые с момента попадания в рабство она позволила себе такую забытую на многие месяцы эмоцию, как искренний смех. Утром резвилась с оборотнем, день, если могла, посвящала общению с Ринни-то и кратким встречам с его матерью и Маяти. Дышать стало легче. Незаметно пролетело больше трёх недель.