Я догоню вас на небесах - Погодин Радий Петрович - Страница 37

- Вы правы, товарищ майор. - Паша подошел к девушке, пожал ей руку. Сказал: - Ауф видерзеен, комрад фройлен. - Залез в галифе, ботинки. Морген. Цвай ур. - И пошел в сторону части, на ходу надевая гимнастерку.

Майор догнал его на мотоцикле, притормозил и спросил:

- Думаешь, придет?

- Не знаю. Хорошая девушка.

- Перевесов, ты понимаешь, о чем я? Может, мне тебя на губу упечь, на пятнадцать суток?.. Смотри, Перевесов, влюбишься - отчислю в спецподразделение. - Майор нажал на газ и с таким треском рванул к части, что Паша должен был бы почувствовать свою полную беззащитность перед уставом, порядком и еще чем-то таинственным и неумолимым.

На следующий день Паша пришел к старшине Зотову за увольнительной.

- Не дам, - сказал старшина. - Меня уже майор Рубцов вызывал... Думаешь, она придет?

- Придет, - сказал Паша. - Я не думаю. Я сердцем чувствую. Сердце мне говорит.

- У тебя сердце, а у меня майор, - сказал старшина. - Правда, он оговорку сделал, сказал, если очень уж просить будет - дай... На. Старшина вынул из стола уже заготовленную увольнительную. - Деньги есть?

- А зачем? - спросил Паша.

- Там на штрассе немцы что-то вроде кафе открыли. Ликер продают мятный. Зеленый, как болотная херня. Кофе свекольный - тоже херня. И пирожные вот - с ноготь. Подворотничок пришей чистый.

- Есть у меня в мешке деньги, - сказал Паша. - Каждый месяц давали...

- И чтобы в лучшем виде! - сказал старшина, повысив голос. - Без рук! Если патруль спросит, куда увольнительная, скажешь - отпуск за отличную службу... А может, за клеем?

- За клеем я вчера ездил.

Сейчас те приятели, что помладше, говорят Писателю Пе, задетые за живое его свободным характером и независимым способом жить, - мол, ты старше нас на войну. Но эта фраза по сути своей лишь фигура для украшения речи над гробом усопшего. А на самом деле каждый солдат на войну моложе, потому что недолюбил, и, если он понимает это и если он не глуп, он умрет молодым. Посмотрите на тех, кто прибавил войну к своему возрасту - они быстро состарились, превратив свою жизнь в служение прошлому и ничего не ожидая от будущего, кроме признания в непомерной прогрессии их заслуг перед Родиной, считая уже само собой пребывание в армии актом беспримерного подвига.

Красивая бесподобная студентка милая Мария передернет плечами: мол, все это липа и яблоневый цвет - на войне барышень волокут в кусты, а не купаются с ними в светлых струях теплого озера. Студентка Мария знает. Она все знает. Знает, что и любви, как таковой, нет, есть только желание барыша.

В небе над теплой землей шла своя непредсказуемая деятельность. Туча, брюхатая и одинокая, наползала на озеро.

Паша глядел на нее без злости: дождь - явление преходящее, он же, Паша, шел к вечному.

Когда Паша вбежал на пляж, там было пустынно. Лишь одна фигурка боролась с ветром. Она была в синем платье с белыми пуговицами и белым воротником. В белых туфлях на низком каблуке и с зонтиком. Зонт был широкий мужской, даже стариковский. Наверно, она схватила его впопыхах.

Они стояли друг против друга и как бы боялись один другого, и как бы один у другого просили прощения, и оба чувствовали одну и ту же боль в переносице. Ветер толкнул их друг к другу. Она протянула Паше зонт, предлагая укрыться под зонтом от дождя и как бы отдавая себя тем самым в объятия Паши, поскольку под зонтом, не прижавшись друг к другу, укрыться от дождя невозможно.

Паша взял зонт, но встать к девчонке близко не смог. Тогда он воткнул зонт ручкой в песок глубоко, чтобы ветер не вырвал. Прокопал каблуком вокруг зонта канавку и стащил гимнастерку.

- "Анна унд Марта баден!" - заорал он запомнившуюся на всю жизнь фразу из учебника немецкого языка. Быстро раздевшись, он запихал под зонт всю одежду.

И девушка, вдруг поняв, что их спасение в озере, сбросила платье, туфли. Надела резиновую шапочку, но тут же и ее сбросила. Паша сложил все под зонт.

Стихия низринулась на них. И они с криком спрятались от нее в воде.

Когда они подплыли к плоту, дождь уже перестал. Они вылезли на плот и упали на мокрые теплые доски, уже начавшие куриться паром. На них снизошла та минута, которая отключает от сердца все заботы бытия, которая растягивается в щемящую бесконечность, которая впоследствии будет освещать долгое одиночество памятью соприкосновения со счастьем.

Солнце вышло из похудевшей тучи.

Паша ткнул себя в грудь и сказал:

- Паша. - Взял девушкину руку и поцеловал.

- Эльзе, - девушка сползла с плота в воду и обрызгала Пашу, и поплыла, засмеявшись.

Паша тут же поплыл вслед за ней.

На пляже уже появились ребятишки. Они возились в мокром песке, строили неприступные крепости и замки, шпили которых обваливались, подсыхая на солнце.

Паша чуть было не опоздал на свидание - он разведывал путь в кафе.

Немцы, сидевшие за чашкой свекольного кофе, смотрели на Пашу и Эльзе неодобрительно. Паша спиной ощущал их взгляды, как падающие за ворот ледяные капли. Ему казалось, что Эльзе сейчас не выдержит и заплачет. Она, собственно, ребенок. Какое у нее мужество?

Паша посадил ее за столик, подошел к стойке, вынул из кармана пачку марок и попросил цвай кофе и фюр аллес кекс. Получилось немного. Он поставил тарелку перед девушкой и поцеловал ее в маковку, как целуют сестренок.

Немцы, казалось, перестали дышать. Но когда он это проделал в полном соответствии с болью своей стесненной души, они, не увидав в его поведении фальши, улыбнулись. В их улыбках не было одобрения, но уже была задумчивость.

Из-за стола в углу поднялся однорукий инвалид, подошел к Паше, в руке у него была рюмка зеленого ликера.

- Жизнь идет, - сказал он.

Паша встал, они чокнулись - Паша свекольным кофе - и выпили стоя.

В этот момент, как в театре, отворилась дверь - вошел патруль. Старший лейтенант и два автоматчика. Офицер подошел к Паше, спросил увольнительную. Паша подал.

- Вам увольнительную дали не для того, чтобы вы сидели в пивной.

- Мы кофе пьем, - ответил Паша.

Старший лейтенант посмотрел на испуганную Эльзе равнодушным усталым взглядом, даже не посмотрел, а как бы размазал ее.

- Доложите своему командиру, что я наложил на вас трое суток ареста.

- Слушаюсь, - сказал Паша.

Однорукий инвалид придвинулся к офицеру боком, как птица.

- Нехорошо, - сказал он. - Война нет. Жизнь! Цветы...

Старший лейтенант похлопал инвалида по плечу.

- Все правильно, - сказал он по-немецки. - Мы еще просто не знаем, как нужно вести себя в такой ситуации.

"Ну чего тут знать? - подумал Паша. - Ну чего тут знать?" - Ему стало весело.

- Товарищ старший лейтенант, разрешите допить кофе и проводить девушку до дому?

Старший лейтенант задумался. Автоматчики смотрели на него с нескрываемым интересом.

- Разрешаю, - наконец сказал он.

Паша щелкнул каблуками, чего сам от себя никак не ждал, сел и принялся небольшими глотками интеллигентно пить кофе, глядя на Эльзе и улыбаясь.

Про интеллигентность я с его слов пишу, хотя Паша это мог, была у него какая-то сдержанность в движениях и в выражении чувств.

В глазах у старшего лейтенанта и автоматчиков появилась тоска. Когда они выходили, лица их были суровы и слепы.

Это все, что Паша рассказал нам о девушке Эльзе. Больше он не рассказал ничего. Но начал он пропадать.

Тут и случилась наша охота.

Мертвый Егор лежал, улыбался. Он был охотник, мечтал об охоте, и на охоте умер. Косуля даже не убежала. Она смотрела на нас с холма, наклонив голову. Видимо, до сих пор бог оберегал ее для каких-то своих интриг.

И мы не знали, что наше положение было усугублено тем, что буквально за день до злополучной охоты Паша подал командиру роты рапорт: "Прошу полагать меня женатым..." Формулировку ему, матерясь и размахивая кулаками, подсказал старшина Зотов.

Когда Паша умер, мы с Писателем Пе уже больше месяца числились в музвзводе. Писатель Пе бухал на барабане, я пумкал на теноре "эс-та-та... эс-та-та... па-па..."