Длань мёртвых (СИ) - Скоров Артем - Страница 11

— Такова традиция. Последний из Никто должен быть подле нового обладателя Длани, как… наиболее понимающий его в плане близости поколений. Как источник знаний, рука помощи и защитник. Как ты себя чувствуешь? — Чарльз подкатывается на стуле поближе и протягивает мне стакан с коктейльной трубочкой.

— Как тот, кто грохнулся с десятиметровой высоты, — отпив, констатирую степень своего состояния.

— Ты упал с пяти с половиной, — в голосе собеседника слышится снисходительный смешок.

Игнорируя подкол, пытаюсь сесть. К удивлению, выходит куда легче, чем ожидалось. Больше всего проблем доставляет туго обмотанная грудь — ни нормально вдохнуть, ни подвигаться. Ощущение, словно её закатали в бетон. Прислонившись спиной к стене, задираю новенькую белую футболку, но вместо бетона вижу лишь бинтовую повязку и проступившее кровавое пятно с левой стороны. Живой, и то хорошо.

— Что с Амалой?

— Спит, надо полагать.

— «Надо полагать»… что там вообще случилось?

— Это Наша вина. Мы не учли, что Ракшхитар попытается убить тебя, чтобы снова не стать развеянным. Когда вы упали, у проклятия иссякли силы, и оно снова уснуло. Но через час проснётся. В последний раз в этом сосуде.

— У нас ещё есть шанс? Или уже поздно?

— Пока ты жив, шанс есть всегда. У Нас появилась идея, как заманить Ракшхитар в ловушку и обезопасить тебя. Встать сможешь?

Я неопределённо пожимаю плечами, сползаю на край койки и запускаю ноги в кроссовки. Лодыжка, за которую меня дёрнули с лестницы, никак не реагирует на нагрузку, но каждое движение по-прежнему вызывает в груди и спине боль. Встаю и прохожу мимо Чарльза в направлении раковины. Комнатка небольшая, но в ней есть всё необходимое для комфортного проживания. Милое местечко, но для кого оно? Явно не для меня или профессора — в обстановке чувствуется женская рука. Может, на острове есть кто-то ещё, о ком мне не рассказали.

Чарльз разворачивается на крутящемся стуле и продолжает следить за мной. Я умываюсь холодной водой и шикаю от жжения в щеке. Ах да, щека. Точно. Смотрю в зеркало на стене и громко вздыхаю. Всего за сутки загорелый и здоровый вид моего лица изменился до побледневшей, осунувшейся физиономии с синяками под глазами и сразу тремя глубокими порезами на скуле, один из которых достал до переносицы. Шрамы точно останутся. Ну класс.

— Нам пора, — заявляет Чарльз, вставая позади меня.

— Где профессор? — спрашиваю, смотря на него поверх своего плеча через отражение.

— Мы настояли на том, чтобы он покинул остров для своей же безопасности. Здесь только Мы, Амала и ты, — он протягивает мне те же перчатки и совершенно другую кофту. Видимо, старую я успел загадить за полдня ношения. Оставляю перчатки в комнате, ведь сейчас они мне точно не понадобятся.

— Прямо остров проклятых, — хмыкаю, выходя за ним из помещения. Пока я был в отключке, успело стемнеть. Замечаю, что поляна значительно изменилась, и дело не только во времени. Почти сразу доходит, что именно — все ауры затихли. Ни Ракшхитар, ни Никто не источают никаких эмоций. Проклятые затаились, и всё, что я ощущаю — сосредоточенную вокруг ямы мощь коллективного разума, и больше ничего. В небе светит полная луна и сияют звёзды. Из моей клетки редко было видно такое зрелище. В основном, только звёзды и были видны. А теперь передо мной целый мир. — Красиво. Так какой план?

Ответ кажется очевиден, когда мы возвращаемся к фальшивому холму и доходим до сквозной дыры в нём. Вокруг неё стоят три прожектора, освещающих территорию, а несколько Никто ведут сварочные работы, перекрывая эту самую дыру довольно хлипким на мой взгляд заграждением. По ту сторону, в проходе свежевырытая яма, над которой висит толстый лист жести с небольшой прорезью в центре — достаточной, чтобы туда пролезла ладонь.

— Мы заранее стали готовиться к тому, что всё дойдёт до последнего пробуждения, — поясняет Чарльз. — Правда предполагали, что ты откажешься Нам помогать, и придётся провести для тебя демонстрацию. Когда Ракшхитар пробудится, он определённо направится в эту сторону. Попытается протиснуться здесь…

— И вы свалите на Амалу вон ту бандурину, — я киваю на крышку импровизированного гроба. — Почему я не могу снова спуститься туда, пока есть время?

— Твоя храбрость достойна похвалы, Томас. Но времени нет, — Чарльз смотрит на луну. — Ночь вот-вот начнётся. Ты должен быть здесь. И тогда всё получится.

— При чём тут ночь? — я прослеживаю за его взглядом.

— Не ночь, а полнолуние. Ракшхитар просыпается с приближением полной луны. Возможно, это связано с истоками появления проклятия. Возможно, есть ещё какая-то причина. Точного ответа Мы не знаем.

— И как же появляются проклятия? — задаю спонтанно возникший вопрос, наблюдая за ходом работы, которая ведётся ещё и на вершине стены — по её периметру расставляют какие-то бочки.

— Тайна, неизвестная даже Нам. Есть теории, которые Мы с Уильямом разработали после десятилетий экспедиций по миру, но ни одна из них не может претендовать на правду. Они слишком разрознены, противоречат друг другу. И тогда либо истина везде, либо вне Нашего понимания. Поэтому просто… — Чарльз резко замолкает и таращится в землю.

— Оно проснулось? — вопрос разрешается сам собой, когда из ямы вырывается волна ярости, за которой следует протяжный рёв. Это точно уже не Амала, даже не то, что пыталось меня растерзать при встрече с ней. Не видя эту тварь и будучи невосприимчивым к её эмоциям, я вздрагиваю от страха. Нога предательски двигается назад, но чья-то рука ложится на моё плечо, не позволяя отступить. Оборачиваюсь, но там никого, а Чарльз вообще в метре с другой стороны. Какого чёрта?

Сварщики, что всё это время укрепляли заграждение, моментально сворачивают работы, и все Никто расходятся по стене, занимая места за бочками. Один из них, пробегая мимо, вручает Чарльзу помповый дробовик. Почти минуту ничего не происходит, а потом некоторые бочки вскрывают и выливают содержимое на стены. Вряд ли там вода, скорее уж масло или что-то ещё, мешающее забраться именно там. Раздаётся новый рёв. Он удаляется и затихает.

— Готовься, — заявляет Чарльз и подталкивает меня к ограждению, возле которого стоит ещё один Никто. Оба наводят оружие в сторону пролома. Страшно. Чертовски страшно, ведь если Ракшхитар прорвётся, моя бренная тушка разлетится на фаршик быстрее, чем Длань Мёртвых сработает. Даже самой распоследней букашке на этом острове ясно, что я цель номер один. — И не бойся. Мы защитим тебя.

— Уж постарайтесь, — нервно усмехаюсь. — Или до встречи на том свете.

До чего же тупая шутка. Главное, чтоб она не стала последней.

Ракшхитар вырывается из ямы и тут же влетает в ограждение из толстых труб. Конструкция вздрагивает от удара, но выдерживает. В свете прожекторов я вижу, что стало с Амалой — теперь уже всё её тело покрыто густой грязно-пепельной шерстью и местами гипертрофированно. Лицо же полностью утратило человеческие черты. Блестя от масла, Ракшхитар скалит на меня клыки и сквозь перемычки тянет когтистые лапы к моему горлу. Поражённый такими трансформациями, я не могу пошевелиться и слепо таращусь на тварь. Выстрел из дробовика отбрасывает проклятие назад, но то мёртвой хваткой цепляется за трубу и не падает в яму. Ракшхитар с яростным воем и без видимых ранений снова наваливается на преграду. Та шатается ещё сильнее. Никто по очереди стреляют, а я вздрагиваю и делаю шаг назад. Видеть, что стало с Амалой, и что с ней сейчас творят — слишком больно. Даже не шелохнувшись от десятка зарядов дроби в упор, Ракшхитар снова тянет ко мне лапы, не в состоянии пробиться через секции конструкции.

— Держи ему руки! — меня вдруг осеняет безумная идея. — Держите его!

Ватные ноги едва двигаются, но шаг вперёд, а за ним ещё несколько, всё же поддаются мне, хотя инстинкт самосохранения едва ли не орёт голосом бородача — «беги!» Чарльз и второй Никто хватают Ракшхитар за лапы и разводят их в стороны, прижимая к ограде, тем самым освобождая мне прямой путь к нему. Ещё кто-то появляется позади вырывающегося тела — кажется, общий разум разгадал мою идею. Ракшхитар со всей силы бьётся лбом о трубы. Снова и снова, каждым ударом сотрясая наспех сделанную конструкцию и оставляя на толстом металле вмятины. Безумные звуки прекращаются, стоит лишь Никто обхватить его голову и сжать со всей силы, практически лишив движения. Тварь больше не ревёт на всю округу, лишь яростно рычит сквозь сжатые захватом челюсти.