Моногамия. Книга 3 (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 24

— Мне так не кажется, — я улыбаюсь, и моё хорошее настроение делает эту улыбку почти искренней.

— Говори!

— Я хочу спросить у тебя, почему ты ведёшь себя так, словно мой мужчина, это твой мужчина?

— Он и есть мой. И всегда будет моим.

— Габриель, мы ведь знаем с тобой, что ты никогда не сможешь дать ему то, что ему нужно, а это означает, что он будет несчастен. Если ты искренне, по — настоящему любишь его, как же ты можешь желать ему такого?

— Это всё полная чушь, я делаю всё, чтобы он был счастлив, и он будет. Ему будет со мной хорошо. А с тобой он погибает, посмотри на него!

— Возможно, ты удивишься, но он всегда такой, когда мы расстаёмся.

— А вы расстаётесь?

— Похоже, он собирается к тебе.

SYML — Fear Of The Water

Её глаза загораются.

— Поэтому я и прошу тебя: остановись. Он совершит ошибку, которую не сможет пережить сам, мы знаем это все трое. Возможно, ты не поверишь мне, но я с большим уважением отношусь к твоему чувству, оно сильное и честное, но есть нечто, что связывает меня и его, нас двоих, и делает нас болезненно несчастными вдали друг от друга. Сейчас он укрылся в твоём тепле, как в тихой гавани, от той бури, что временно между нами. Ему кажется, что это верное решение, нo он заблуждается, и расплатой ему снова станут муки. И я не уверена, что он вынесет их, боюсь, его болезнь вернётся. Прошу тебя отступи, дай нам найти свой путь, нас двоих нельзя трогать, нельзя вмешиваться. Это может обернуться катастрофой для всех нас. Главное, для детей! Прошу тебя, Γабриель, будь благоразумной, услышь меня и отступи!

— Мне наплевать на всё, что ты тут говоришь. Это всё полнейший бред. Он нужен мне, и я никогда, слышишь, никогда, пока жива, не отступлю!

— Даже если ценой будет его счастье?

— Даже.

— Даже, если он заболеет?

— Он не заболеет.

— Даже зная, что он любит меня?

— Он не любит тебя. И не хочет тебя, — её глаза сверкают, и тут я понимаю, что она прячет в рукаве козырь. Боюсь думать о том, что это может быть, но к моему величайшему огорчению думать не нужно, я знаю что это.

— Ты так уверена в этом? — говорю я тихо.

И она ликующе достаёт его:

— Конечно. Иначе, он не спал бы в моей постели, живя с тобой!

Вот оно. Это случилось. Произошло.

То, чего я всю свою жизнь подле него так ждала. Передо мной словно навсегда захлопнулась единственная дверь, ведущая на сторону света. Несмотря на все сложности и непонимание между нами, отдалённость и холодность, я не ожидала этого. Потрясение настолько сильно, что желание язвить, блюсти гордыню напрочь увяло. И я говорю просто, как человек искренний и честный, так, как если бы вела внутренний диалог с самой собой:

— Теперь ты убедила меня, Габриель. Я вынуждена согласиться и у меня не осталось более аргументов.

Заглядываю ей в глаза и спрашиваю:

— Ты счастлива?

— Ты даже не можешь себе представить как!

— Любишь его с детства, ведь так?

Она в недоумении от моей доброжелательности, учитывая весь ужас того, в чём она призналась несколько мгновений назад. Нерешительно произносит:

— Да…

— Что ж, тогда мне остаётся только пожелать вам добра и счастья … Роди ему много детей, Габриель, пока можешь.

Я встаю, и быстро направляюсь к своему, уже бывшему, дому, у меня много дел: нужно упаковать столько вещей, детских, моих. Лишь краем глаза замечаю Алекса: он сполз вңиз и сидит на полу, укрыв лицо руками, замечаю движение, он поднимается и хватает меня за руку неуверенным, слабым жестом, но я вырываю её резко, безапелляционно, удаляюсь так быстро, как это возможно. Сейчас от моей скорости зависит моя полноценность, моё душевное здоровье, с таким трудом восстановленное после мрака, в котором я прожила целых два… уже почти три года.

Я быстро, чётко, уверенно собираю вещи, звоню Эстеле, сообщаю адрес, куда везти детей после школы — сюда их больше привозить не нужно, их дом теперь не здесь. Вновь замечаю движение, это снова Алекс, решаю, как эффективнее всего остановить его, но он и не думает ко мне подходить, он направляется в нашу спальню. Не думаю о нём, мне нужно сосредоточиться на вещах, взять только необходимое и быстро.

Пакеты с вещами, коробки с игрушками загружаю в багажник, машину верну потом. Выезжаю, в голове ни одной мысли. Вот трасса, перестраиваюсь на скоростную полосу, педаль в пол. И вдруг мысль: «Поднялся наверх, не спустился ни разу, пока я собирала вещи, это около 12–15 минут. Что он мог там делать так долго?» Потом другая мысль «Когда я заходила в спальню, его там не было … Он точно не выходил. Ванная …»

Жуткая, сильная, тянущая боль сжимает все мои внутренности, скручивает их, проклятая, знакомая до ужаса боль!

Обязательно!!! M83 outro

Моя машина с визгом останавливается, я разворачиваю её против всяких правил, и гоню, что есть мочи, обратно. Набираю 911, слышу свой голос, он на английском спокойно, сдержанно сообщает оператору адрес, группу крови, и на вопрос «Причина вызова?» отвечает: «Попытка суицида, скорее всего вскрытие вен, но, возможно, и таблетки …».

Вскрытие вен? Какого чёрта, что происходит? Моя душа едва поспевает за моим разумом. Я гоню машину так быстро, как только могу, и вдруг её медленно наполняют до ужаса знакомые аккорды фортепьяно … по радио Рианна надрывно стонет «Stay»! Таких совпадений просто не бывает. Постепенно накатывает чувство, будто кто-то вбивает в меня стальной раскалённый стержень, меня сковывает страх, ужас, сердце надрывается: я готова пережить всё, что угодно, но только не это, не его смерть …

Стоп, собраться, сейчас всё будет зависеть от меня, только от меня!

Вспоминаю правила и шаги реанимации:

Первое, проверить дыхание.

Нет, сначала перевязать руки, потом — дыхание.

Если дыхания нет, проверить сердцебиение.

Если его нет — массаж сердца. Чёрт, не помню какой там ритм, совершенно не помню. Ладно, сделаю три надавливания на грудину, потом вдох-выдох, потом снова массаж…

Останавливаю машину, выпрыгиваю на ходу, оставляю ворота открытыми, двери тоже для команды 911, по пути думаю о том, чем перевяжу ему руки, кажется, знаю, кухонные полотенца, или нет, лучше простынь и ножницы нужны, чтобы надрезать ткань. Если дверь заперта, я не смогу сломать её, тогда что? В окно, через террасу. Нет смысла терять время с дверью, поэтому из кухни я бегу сразу на верхнюю террасу, по пути хватаю металлический стул, размахиваюсь, удар, летят стёкла, чёрт, это шкаф, значит следующее окно, снова размахиваюсь, снова удар и снова стёкла и… я вижу ванну: она переполнена, и из неё тонкими струями стекает алая вода на белый мраморный пол. Я не вижу его, он полностью в воде.

Не помню, как перелезла окно, оно в осколках, кажется, я разрезала ногу, но мне плевать: мои руки, сильные как никогда, хватают его за футболку и тянут, но он слишком тяжёлый для меня. Нет, я не оставлю его. Собираю все свои силы и одним рывком вытаскиваю его на пол. Хочу перевязать руки и замираю от ужаса: они изрезаны, искромсаны беспощадно от запястий почти до локтевых сгибов. В голове проносится сомнение в том, что их можно будет спасти, от вен скорее всего ничего не осталось … перевязываю их выше локтей, но они продолжают сочиться кровью… Стараюсь не застревать на этом.

Проверяю дыхание — нет. Сердцебиение — да. Значит только дыхание. И я переполняюсь надеждой и благодарностью Всевышнему, ведь его сердцебиение говорит о том, что я вовремя, что я успела, и сейчас его жизнь действительно в моих руках и зависит от того, насколько чётко и верно я всё сделаю.

Под тяжестью этой ответственности поворачиваю его голову на бок — нужно освободить лёгкие от воды. Теперь вдох, выдох, и еще раз, и ещё раз …

Время тянется медленно, так тягуче, невыносимо долго, где же 911?

Снова вдох, выдох, и еще раз, и еще раз …

Но я всего лишь слабая женщина, и у меня начинают сдавать нервы:

— Господи, Господи, услышь меня, пусть он живёт, Господи! Путь он делает, что хочет, пусть живёт, с кем хочет, пусть спит, с кем хочет, только пусть он живёт! — стонет отчаянием мой голос…