Глазастая, ушастая беда - Донцова Дарья - Страница 6

Николетта схватила меня за руку и потащила за собой. На пороге буфета я обернулся. Владимир, который по-прежнему находился за столиком, помахал мне рукой. На его лице сияла счастливая улыбка.

Глава 6

Мне досталось место по правую руку от Николетты, с другой стороны устроилась старушка с биноклем. Прежде чем сесть, она осведомилась:

– Молодой человек, около вас свободное кресло. Ждете кого-то?

– Нет, – улыбнулся я, – тот, кому оно предназначалось, ушел.

Бабуля села в кресло, погас свет, и луч прожектора выхватил на сцене длинного мужчину в неопрятном свитере и джинсах.

– Это Петенька, – громко произнес женский голос.

Присутствующие зааплодировали. Николетта толкнула меня локтем в бок.

– Сообразил?

– Нет, – ответил я и хотел уточнить, что она имеет в виду.

– Перед нами Петя, – зашептала Николетта, – он написал эту оперу. Слушай внимательно, не приставай ко мне с разговорами. Это неприлично!

– Мадам, вы мешаете мне наслаждаться музыкой, – вознегодовала старушка.

Говорить маменьке, что я ее не трогал, она сама начала беседу, не стоило. Равно, как не стоит объяснять бабульке, что до оркестра пока дело не дошло. Я попытался сосредоточиться на словах неизвестного мне до сего дня Петра. А тот говорил и говорил, явно не собираясь замолкать. Я посмотрел на часы, прошло пятнадцать минут, а Петр все вещал:

– Вязкость мелодии нарочита, она символизирует глубинное несогласие психологического эго главной героини с ее внешним бессознательным уродством. Трансцендентность действия…

Я услышал мерное сопение, скосил глаза в сторону и увидел, что Николетта и Ирэн, сидевшая рядом с маменькой, мирно спят. Мои веки тоже стали слипаться. И тут бабулька подергала меня за рукав пиджака.

– Молодой человек, Петр не очень понятно говорит, что такое тран… сци… де… как-то так…

– Трансцендентность, – не открывая глаз, прошептал я, – то, что принципиально недоступно опытному познанию, выходит за пределы чувственного опыта. В широком смысле этот термин понимается как «потустороннее», то, что находится по другую сторону человеческого бытия. Противоположное трансцендентности – имманентное, находится по эту сторону бытия. Познанием трансцендентного занимаются религия и метафизика…

– А-а-а! – закричал кто-то.

Я вздрогнул, открыл глаза и понял: то, что я принял за вопль ужаса, было пением. На авансцене стояла весьма тучная особа и издавала ужасающие звуки. Но меня удивило не жуткое пение, иногда, тоскуя в «пробке», я включаю радио и слушаю песнопения разных современных артистов. Кое-кто поет прекрасно, но порой слышишь такое исполнение, что уши сворачиваются трубочкой.

Голос корпулентной тетушки, которая отчаянно пыталась взять высокие ноты, но, увы, терпела неудачу, меня не удивил. Меня смутил ее внешний вид.

– Молодой человек, что у нее на голове? – поинтересовалась бабуля. – Я не вижу!

– Корона, – ответил я и засомневался, – вроде.

– Венок, – уточнила Ирэн.

– Диадема, – возразила Николетта. – Мне кажется или она голая?

– Похоже, на певице нет одежды, – подтвердила Ирэн.

– А что у нее с фигурой? – спросила старушка. – Вроде… э… ну… Молодой человек, что на ней надето?

– Ничего, – отрезала Николетта.

Старушка решила поставить госпожу Адилье на место.

– Любезная, я спрашивала мнение мальчика.

– Это мой мальчик, – отбила подачу Николетта.

– Ох, простите, – смутилась пожилая дама, – мне одной некомфортно, вот я и подсела к вам. Не хотела помешать.

– Все в порядке, – успокоил я бабку.

– А где музыка? – поинтересовалась Ирэн.

– Это опера в капле, – заявила бабуся.

Николетта повернулась к ней.

– В капле?

– Да, да, – подтвердила старушка, – Жанна Николаевна.

– Мы не туда попали! – занервничала Николетта. – Кока сообщила другое название спектакля. Не «Жанна Николаевна».

– Кока, Зюка, Люка, Мака, Нюка и все здесь, – зашептал я, – мы определенно в нужном месте.

– Она совсем голая! – подпрыгнула Николетта.

Между моим плечом и рукой маменьки просунулась голова сидящего сзади.

– Молодые люди…

– Простите, не хотели вам помешать, – извинился я, – сейчас замолчим.

– Нет, нет, вы так интересно беседуете. Я как раз за вами сижу. Смотрела, смотрела на сцену, глазам своим не верила. Таки она голая?

– Как я, когда из ванны вылезаю, – заявила маменька и обернулась. – Дюка! Это ты! О-о-о! Сто лет не виделись! Я думала, ты с Маркушей в Лучано.

– Маркуша в Лучано с новой бабой, а я в Москве, – объяснила Дюка, – он подонок! Ушел от меня к модельке.

– Мразь! – припечатала неизвестного мне мужика маменька.

– Негодяй! – отрезала Ирэн. – Дюка, ты прелестна. Молода. У тебя все будет хорошо.

– Сволочь просто, – подключилась к беседе старушка, – Дюка, мой сын не женат.

– А кто у нас сын? – поинтересовалась Дюка.

– Продуктами торгует, – ответила бабуля.

– А-а-а, – разочарованно протянула Дюка. – На рынке?

Ирэн решила вернуть присутствующих к спектаклю:

– Опера называется «Песнь коня Зигфрида», а не «Жанна Николаевна».

– Слушаю вас, дорогая, – сказала старушка.

– Опера называется иначе, – повторила Котина, – не «Жанна Николаевна».

– Внимательно вас слушаю, – ответила бабуся.

Глава 7

И тут меня осенило.

– Вы Жанна Николаевна!

Пожилая дама посмотрела на меня.

– Да, любезный друг.

– У вас красивое имя, – пробормотал я.

– Это не название оперы, так бабку зовут, – свистящим шепотом объяснила кому-то за моей спиной Дюка, – да, певица голая. Да, совсем. Почему нет музыки? Никки, почему она воет без оркестра?

– Дорогая, откуда мне знать, – фыркнула маменька.

– Люка сказала, что мать автора сидит в первом ряду на седьмом месте, – объяснила Дюка. – Похоже, это ты! На твоем кресле эта цифра указана.

– Да никогда! Я что, по-твоему, старуха? – возмутилась Николетта. – Мой сын еще ребенок.

– Извини, извини, – зачастила Дюка, – Люка, как водится, все перепутала.

– Опера написана в капле, – снова произнесла загадочную фразу бабуля.

Меня опять осенило:

– А капелла! Пение без инструментального сопровождения.

– Ну да, – согласилась Жанна Николаевна, – ее автор – мой сын Петенька.

– Тот, у которого магазин на рынке? – не удержалась от ехидства Николетта.

– Да, да, – обрадовалась бабка, – у него тьма рынков, супермаркетов, банков, автосалонов, еще какой-то интернет у сыночка. Сто раз ему говорила: «Детка, не распыляйся!» Но он молодой, ему всего пятьдесят лет, поэтому ретивый. Теперь вот его в искусство потянуло, сам придумал, сам на свои деньги представление устроил.

Мои соседки замолчали, а я увидел, что теперь на сцене поют «в каплю» три голые тетки. За спиной послышалось шуршание.

– Петр Достоевский-Чайковский, так в программке написано, это ваш сын? – осведомилась Дюка. – Здесь указано: «Автор либретто, композитор, режиссер, исполнитель главной роли…» Погодите, погодите…

– Достоевский-Чайковский, – повторила Николетта, – впервые о нем слышу. Ирэн?

– Дорогая, я тоже в недоумении, – призналась Котина, – среди наших такого нет.

– На сцене одни голые тетки, – прошептала Дюка. – Кто из них Петя?

– Это мистика с фикцией, – пояснила Жанна Николаевна.

Ирэн, Николетта и Дюка повернулись ко мне. А я уже понял, что имеет в виду милая бабуля.

– Мистификация!

– Вот, сейчас! – обрадовалась Жанна Николаевна. – Смотрите!

Голые бабы на сцене подняли руки, одновременно сделали неуловимое движение. Их обнаженные тела распались и рухнули на сцену.

– Это костюмы! – рассмеялась Ирэн. – Имитация голого тела! Сейчас перед нами три мужика в плавках и масках. Правый и левый страшилища. В центре просто персик. И откуда мне ноги сего фрукта знакомы? Хм.

– Настоящая фамилия Петеньки – Чулакин, – сообщила бабуля, – Достоевский-Чайковский – это псевдоним для оперы.