Школьная жизнь близняшек (СИ) - "Galaktuka" - Страница 36

— Ты как? — папа смотрит на меня, сжимая пальцы на ногах. Клетчатые пижамные штаны очень смешно на нем смотрятся, но я ничего не говорю по этому поводу.

— Все хорошо, ты как?

Мужчина кивает, облокачиваясь на дверь.

— Я больше переживаю за них, — он качает головой, показывая на дверь, об которую опирается и на дверь сестры. — Они были близки с бабушкой.

Согласно киваю.

Агнесса с детства была привязана к бабушкам, как и они к ней. Эти чувства было сложно объяснить, но они имели место быть. Три демона соединились. А Александра просто потеряла мать. Эту боль сложно пережить. Даже не хочу знать какого ей сейчас.

— Успокоишь сестру? — спрашивает отец, слыша за стеной удары и крики своей жены.

— Она меня не пускает без чая с ядом.

— Чего? — не понимает папа, пытаясь подняться с пола.

— Говорит, что если я войду, то могу сразу же выпить чай с ядом, потому что эффект будет один и тот же: что я войду, что выпью яд.

Папа грустно улыбается, сглатывая.

— Но все же…

— Папуль, все будет хорошо. Им надо остыть. Завтра у нас школа и я с силой поведу туда сестру. Ей надо развеяться.

— Она даже в обычные дни туда не ходит, думаешь, резонно отправлять ее сейчас? Она же убьёт там всех.

Киваю и поднимаюсь с пола.

— Но это лучше, чем она будет убивать себя!

Через несколько минут я оказываюсь прижата к кровати тёплым одеялком. Сон долго не шёл, но когда это случилось, я с ужасом проснулась, стряхивая одеяло и вспоминая слова той старухи: «Ты угасаешь. Тебя ждёт темнота. Смерть. Ты будешь терять родных день за днём, но даже после этого будешь верить в чудо…»

В темноте разносится крик. Мой крик.

Глава 29

Лина

Мокрые пряди темных волос прилипли ко лбу и скулам. Одеяло спутанно лежало на полу. Простыня съехала в сторону, оголив белый матрас.

Сжимаю руки на груди, продолжая ошарашено качаться из стороны в сторону. Глаза распухли от слез и постоянного трения рук. Окровавленные губы неприятно щиплет.

Делаю вдох, но тут же оказываюсь прижата к краю кровати, извергаясь на пол. Волосы свисают вниз, как какие-то сплетенные в узел тросы. Пытаюсь убрать их, но руки перестают слушаться.

— Н-нет, нет. Такого не может быть. Совпадение. Чисто теория вероятности.

Шепчу я под нос, снова ложась на кровать. Горло щиплет от произошедшего. Руками хватаюсь за щеки и тяну их вниз, корчась от страха. Страха за семью. Сестру. Себя. Нас всех ждёт горе. Всех.

Резкие лучи от света падают на мое лицо, заставляя зажмуриться и громко застонать. Пальцы на ногах сжались до боли.

— Эй, сестрёнка, как ты? — Агнесса залетает в комнату, обходя рвоту стороной.

Приоткрываю один глаза и пытаюсь улыбнуться.

Сейчас она выглядет не лучше. Такие же опухшие от слез глаза, припухшие губы и исцарапанные щеки. Волосы растрепанно лежат на одном плече, спадая кудрями. Синяя толстовка висит на ней мешком, прикрывая тело почти до самых ягодиц.

Агнесса смотрит на все с отрешенностью, как будто мир окончательно утратил разноцветные цвета. Прикрыв дверь, Агнесса развернулась, открывая вид на ее профиль. Прямые, ухоженные брови, небольшой носик и тонкие, искусанные до крови губы. В ухе виднелись сережки. Две в мочке, а одна на самом хряще.

— Сон плохой, — вру я, кладя руку на лоб.

— Ты не умеешь врать.

Несса садится рядом, морщась от резкого запаха.

И тогда я рассказываю все. Рассказываю про Баранова, про Ринату, про предсказание. Иногда мне даже казалось, что я переставала дышать. Моя речь лилась так быстро, что сестра даже немного отпрянула и сморщила нос (а может это из-за неприятного парящего запаха вокруг). Агнесса стала прикусывать внутреннюю часть десны и кивать, слушая каждое моё слово.

—.. не думала, что её слова станут пророчеством.

— Совпадение?

Качаю головой, слушая доводы сестры. Агнесса открытый скептик. Она в жизни не поверит какой-то бабули и каким-то недоказанным фактам, но то, что бабушки больше с нами нет — говорит об обратном. Рассказав эту историю раньше, я бы получила в ответ хмыканье и закатывание глаз. Сейчас же, из последних сил, но она полностью меня выслушала, даже не перебив.

— Послушай, я понимаю, что все это выглядят странно: какая-то бабка называет твоё имя, вещает о прошлом, чем тебя очень пугает. — Агнесса, сидя в позе лотоса, пыталась разумно рассуждать, махая перед собой руками. — Все вроде нормально, но смерть бабушки заставляет тебя ей поверить, да?

— Агнесса, если бы это было все… — шепчу я, расскрывая окна нараспашку. — Она говорила про наркотики, про твою ненависть к детям. Вот когда ты в последний раз улыбалась ребёнку? — Агнесса закатила глаза и легла на мою подушку, подвинув меня в сторону.

— На рынке, когда мама заставила нас искать мандарины без единой чёрной точки.

— Правда что ли? А что ты тогда сказала тому бедному малышу, когда улыбнулась ему?

— Чтоб ты выплюнул почку…? — прошептала она.

— И я о том же. Да ты когда их видишь, стараешься обойти за километр, а если не получается, то орешь на весь двор и просишь убрать эту личинку с дороги.

Агнесса и вправду с детьми никогда не ладила. Может, они с ней и ладили, но не она. Её ненависть к ним была с рождения. Пессимистичный настрой заставлял её только ненавидеть малышей. Для неё дети — создания тьмы. Ходя по магазинам и замечая детские вещи, Агнесса замирала и под нос себе бубнила, что даже её новая куртка не стоит так дорого, как, например, эти подгузники. Когда речь заходила о еде, то это был вообще другой разговор. «Печеньки детские за пятьсот рублей? С ума сойти!». Потом она долго читала мне лекции о том, что ребёнок — создание тьмы, дабы обокрасть честной народ. «Зачем они вообще нужны? Они же даже пользы не приносят?» — говорила она. И её не успокаивали доводы о том, что она была тоже ребёнком.

Папа с мамой давно уже решили, что внуков будут ждать только от меня, так как с таким настроем Агнесса никогда не родит.

— Я часто улыбаюсь детям! — выпалила Агнесса.

Хмыкаю, продолжая глазеть на её правую руку, увечную небольшим шрамом.

— Когда? — ещё раз спросила я, пытаясь припомнить хоть один момент.

— Когда они не плачут, не кричат, не писают и, в конце концов, не бесят меня! — Агнесса загибает тонкие пальцы, продолжая перечислять все.

— То есть — никогда. Агнесса, дети всегда плачут, орут, писают и постоянно тебя бесят. Смирись.

И только после этих слов она соглашается и понимает, что та ведьма была в чем-то права. Но вот я не думаю, что Агнесса не будет любить своих детей. Когда-нибудь её ледяное сердце растает, как льдина, и заполнится любовью. Я в это верю.

— Ну, хорошо! Они меня бесят. Но я не буду рожать! Есть много методов и способов, чтобы это избежать, Лина! В конце концов, тот же самый аборт. Я сделаю его, чтобы ребёнок не рос со мной. Я ничего ему не смогу дать.

От её слов я замираю. Это дело Агнессы, но сделать аборт… это страшно. Убить маленькую и хрупкую жизнь.

Наша фамилия известна многим. У нас огромные счёта и нули на картах. Агнесса с легкость может обеспечить хоть всем своим многомиллионным детям беззаботную жизнь. Дорогие тачки, девушки, обучение — все это они могут получить по щелчку пальцев, но Агнесса категорически против.

— У тебя есть средства, чтобы обеспечить им беззаботную жизнь, Несса, — говорю я, предполагая, какая реакция будет у моей сестрёнки.

— Это не наши деньги, Лина! Они передавались из поколения в поколение. Но мы с тобой не цента туда не вложили и тратить их тоже не имеем права.

Я была согласна с ней. Если мы туда что-то и вложили, то это были какие-то крупицы, капли.

— И что будем дальше? — спрашиваю я.

Агнесса поднимается с кровати, хрустя своими пальцами. Содрогаюсь от этого звука, но продолжаю молчать и ждать ответа.

— Завтра пойдём в школу. Узнаем, что делают близнецы, а потом ещё раз все обдумаем.