Крик ангела (СИ) - Тулина Светлана - Страница 2

И значит, еще есть время.

Потому что ничто другое Кроули не убьет, а все, что не убивает, делает лишь сильнее, вот и хорошо, вот и не будем думать об этом, которое не убивает, а воду… Святую воду в Аду достать не так-то просто. Это ангел может зайти в любую церковь и зачерпнуть, ангел, да. Демонам намного сложнее. Почти невозможно. И значит…

Он не помнил, как оказался на Небесах, просто в какой-то момент вдруг поднял голову и увидел прямо перед собой стену, выкрашенную в голубой цвет. Выкрашенную не слишком аккуратно, с белесыми разводами. Моргнул — и стена отодвинулась, приобрела глубину и прозрачность, стала небом за стеклянной (настоящей!) стеной, бескрайним небом с редкими вкраплениями перистых облаков. Знакомое выгоревшее почти до белизны небо над долиной Гиза, а если опустить глаза, то можно увидеть пирамиду Хеопса. Или Хефрена — он вечно их путал, тех фараонов.

Нахмурившись, Азирафаэль отвернулся от стеклянной стены: виды на все чудеса света его сейчас интересовали менее всего. Куда более его интересовал коридор. Тот Самый Коридор, заканчивающийся Той Самой Дверью в Тот Самый Кабинет.

Нет, он не ждал, что ему откроют, — Та Самая Дверь никогда не оказывалась открытой, если тебя не вызывали. Поговаривали даже, что она сродни электронам и вообще не умеет открываться, вечно и неизменно пребывая в одном из состояний — открытости или закрытости, или даже в обоих сразу. Дверь Шредингера.

Но он все равно постучал — рукоятью меча, вышло довольно громко. И удивился — несильно и словно бы издалека: он не помнил, как (а главное, зачем) прихватил с собой меч. И когда меч погас, он тоже не помнил, только сейчас лезвие оставалось холодным и тусклым, словно принадлежало самому обычному мечу и понятия не имело ни о каких Войнах с большой буквы «В».

Три гулких удара раскатились под хрустальными сводами Вышних Небес, чем-то напомнив Азирафаэлю колокольный звон церкви Сент-Мэри-ле-Боу. Может быть, тем, что на него в Ист-Энде точно так же никто не обращал внимания. Азирафаэль подумал, не стоит ли постучать еще. Решил, что не стоит.

Та, что за этой дверью (если Она там, конечно, есть), всеведуща и всемогуща по определению. Она и без стука знает все. И если Она не хочет изменять состояние двери на открытое — Она этого и не сделает, сколько бы и кто ни стучал. Даже если закричать, Она и тогда не откроет.

Можно было уходить: закрытая дверь давала ответы на все незаданные вопросы и ответы эти не подлежали иному истолкованию, хотя и были, конечно же, непостижимы. И то, что они не нравились одному конкретному ангелу, было личной проблемой этого ангела, не более. Господь не меняет своих решений. Она может разве что послать радугу в качестве своеобразного извинения — но уже потом, когда все кончится. И нет никакого смысла стоять перед закрытой дверью. Перед какой другой, возможно, и есть, но не перед этой. Перед этой смысла нет точно. Ни малейшего.

Азирафаэль сел на пол. Прислонился спиной к косяку.

Он не знал, зачем сидит тут и что хочет высидеть, да и вообще хочет ли хоть чего-нибудь. Он думал о святой воде. Той самой святой воде, что стала навязчивой идеей Кроули задолго до середины девятнадцатого века, когда он осмелился в открытую о ней попросить. Попросить ангела. Пусть и знакомого вот уже шесть тысяч лет, пусть и связанного Соглашением, но все-таки ангела. Не священника, не кого-нибудь постороннего. Ангела.

Значит ли это, что если другим демонам потребуется святая вода, они тоже придут к ангелам? Более чем вероятно. Значит ли это, что ангелы им откажут — точно так же, как когда-то отказал Азирафаэль? А вот это уже вероятно куда менее. Вряд ли кого-то еще из демонов связывает с кем-то из ангелов что-либо кроме шести тысяч лет непрерывной вражды. Они не будут сомневаться, и бояться им тоже не за кого.

Но рискнут ли они предоставить такое мощное (пусть и неопасное для них самих) оружие в руки своих изначальных врагов без предварительной консультации с Господом? Найдется ли среди ангелов кто-то настолько смелый или же безрассудный?

Азирафаэль тщательно перебрал кандидатуры. Один раз. Потом другой. И третий — более тщательно, рассматривая со всех сторон и вспоминая малейшие подробности про каждого из возможных кандидатов. И окончательно убедился, что вряд ли.

А значит, сидеть под этой дверью имело смысл.

К тому же все равно ничего другого он сделать не мог. Даже спуститься в Ад у него не получилось, он пробовал, хотя сейчас и помнил об этом достаточно смутно. Но точно пробовал. Сначала просто попытался воспользоваться левым эскалатором — тем самым, по которому всегда уходил к начальству Кроули. Потом, когда не получилось, решил пасть, извергая хулу на Господа и Небеса. Долго и безрезультатно. Самую страшную и непростительную, какую только смог вспомнить он или удосужились придумать люди. За шесть тысяч лет люди успели понавыдумывать много чего интересного, а Азирафаэль — прочитать и запомнить. И вопросы, конечно же, самые каверзные, предосудительные, непрощаемые вопросы, за которые раньше навстречу любому ангелу раскрыли бы свои гостеприимные объятья озера расплавленной серы.

Не сработало. Пробовать остальные смертные грехи после того, как не получилось с самым непростительным, он не стал, потому что заподозрил, что и их постигнет та же участь. В конце концов, все эти заповеди были писаны (и предписаны!) для людей, а не для ангелов.

Оставалось только ждать.

Он и ждал, привалившись спиной к стене и вытянув ноги поперек коридора. Скользившие мимо на гироскутерах ангелы вынуждены были их объезжать и поглядывали косо, но ему было все равно. Если он вообще их замечал — мельком и краем глаза, почти не осознавая. Он не хотел им мешать, он просто ждал.

Интересно, ждал бы он так же безропотно, если бы знал, что ожидание завершится вот так: изломанной пятипалой кистью, красящей алым по белому?

Глава 3. Помощь

— Все будет хорошо, все будет хорошо…

Он кричал, но это не мешало ему шептать: ангелы кричат совершенно иначе, нежели люди, голосовые связки при этом остаются почти не задействованными, они кричат всем телом.

— Все будет хорошо, теперь все будет хорошо, слышишь? Я тебя не оставлю, а значит, все будет…

Он надеялся, что Кроули слышит. И верит. За двоих. Потому что сам он себе не верил.

Он не понял, как оказался рядом, на коленях, вляпавшись белыми брюками в сразу натекшую лужу и совершенно этого не замечая. Руки его тоже были по локоть в горячем и липком. Он побоялся переворачивать настолько изломанное тело, лишь слегка приподнял, чтобы Кроули было легче дышать, если ему это надо — дышать. Может быть, надо, кто знает… И кричал. Крик ангела больше, чем просто оружие[4], — сейчас при его помощи Азирафаэль тянул боль. Не просто разделял, как обычно со-чувствуют ангелы, нет, в этот раз Азирафаэль тянул ее на себя всю, сколько мог, словно канат, яростно и одержимо, чтобы Кроули было легче… ну, просто легче. В конце концов, это просто боль, кости у Азирафаэля целые. Все двести семь человеческих и шестьдесят четыре дополнительных, которые в крыльях, они тоже целые, а боль — это просто боль…

У Кроули — нет.

А сколько? Сколько у него целых осталось? Сто четырнадцать.

Ох…

— Ладно, ладно, все не так уж и плохо… Половина костей у тебя целая. Ну, почти половина…

Можно ли залечить переломы чудесным образом? Хотя бы самые серьезные? Остановить кровь вполне возможно и без применения благодати, вот так… и еще вот так. Перекрыть энергоимпульсами, слегка запечь, запечатать сосуды, они слипнутся и будут потом срастаться легче, поддержать вибрацией. И все. Это ангельский крик, а не благодать, он не навредит Кроули, точно не навредит, Азирафаэль им часто убирал похмелье у них обоих. Ангельский крик — он и не такое может. Только вот кости…

Сращивать кости без применения благодати Азирафаэль не умел: его учили лечить людей, а не демонов. Кроули такое лечение может убить. А может и не убить. Никто ведь не пробовал никогда применять благодать для лечения падших ангелов или их смертных оболочек. И спросить не у кого.