Сказка о том, как Герда бежит за Каем (СИ) - "cup_of_madness" - Страница 157

— Да твоя ревность просто смешна! — перебила его Гермиона, устав от того, что он вечно не в состоянии её выслушать.

— Ревность? — сморщился Малфой, фальшиво смеясь. — Грейнджер, я не ревную тех, с кем сплю. Слишком много людей пришлось бы ревновать, — последнюю фразу он произнёс с особым удовольствием, зная, что это выбьет её из колеи.

— Тогда я не вижу причин меня не выслушать, — Гермиона сложила руки на груди.

— А с чего я вообще должен тебя слушать? — Малфой сделал шаг вперёд, и по всем законам логики ей нужно было отступить, потому что ни его тон, ни выражение лица не предвещали ничего хорошего, но он стал ближе, так что это оказалось неважно. — Знаешь, Грейнджер, ты правильно поступила. Крам — тот, кто тебе нужен, так что я не понимаю, что ты делаешь здесь. Это вообще была самая большая глупость — то, что ты его бросила, — парень фыркнул. — Ведь ему ты, по крайней мере, нужна.

Вот он — типичный уязвлённый Малфой. Который будет кусаться очень сильно, чтобы никто не заметил его собственных шрамов. И у Гермионы уже, кажется, выработался на это иммунитет.

— Именно поэтому я и ушла! Потому что Виктор заслуживает человека, который, встречаясь с ним, будет думать о нём! — крикнула она. Гермиона ощутила, как все кости в её теле ломятся от напряжения. Этого было слишком. Она правда больше не могла это выдерживать. — И я… Я просто… — девушка выдохнула и села на парту, понимая, что её нервная система не в силах совладать с этим годом. — Я пытаюсь делать то, что правильно, но в итоге это всё равно приводит к чему-то плачевному. Я устала, Драко, у меня правда нет больше сил, — Гермиона всхлипнула, хотя всеми силами пыталась не разрыдаться. Она так часто плакала в последнее время, что, казалось, в какой-то момент слёз вообще не останется, но они всё находили и находили новые поводы, чтобы пролиться. — Всё, что ты делаешь — это отталкиваешь меня, а потом ненавидишь, затем даешь приблизиться, чтобы после вновь напомнить, что я тебе никто! Ты делаешь что-то хорошее, чтоб потом трижды меня растоптать, и я тебя ненавижу за это! — Гермиона кричала, смотря на его пустое выражение лица, когда он стоял вполоборота к двери и наблюдал за её истерикой.

Она ведь действительно сейчас ненавидела Малфоя. Всё, что Гермиона чувствовала раньше, едва ли можно назвать таким сильным словом. Они были недругами. Два лучших ученика вражеских факультетов, два социальных класса, апогей неравенства. Но сейчас, когда у него была возможность сделать ей больно, Гермиона правда начала его ненавидеть. И себя, за то, что вложила ему такую силу прямо в руки, не попросив ничего взамен.

— И знаешь, что самое ужасное? — спросила у него девушка, практически не видя лица Малфоя из-за пелены слёз, которая стекала по щекам, приземляясь в губы, чтобы она даже на вкус чувствовала всю паршивость ситуации. — Что ты больше ничего не можешь сделать. Даже если ты сейчас сжалишься и уйдёшь, мне всё равно будет больно, этот процесс необратим, даже если ты уйдёшь, это всё равно продолжит меня разрушать, потому что я хочу, чтоб ты остался. И если останешься… ты…. — Гермиона провела ладонями по лицу, пытаясь собраться, но каждый капилляр в ней был полон этого кошмара. Враньё Гарри с Роном. Турнир. Мысли о том, что Гарри кто-то желает смерти. Сны о Пожирателях и Малфое в их рядах. Всё это ежедневно стучало молотком по её броне, и вот она наконец треснула. — Это в твоей природе, наверное, так поступать, и, наверняка, ты не изменишься, и я не должна была…

— Грейнджер, успокойся, — сказал Малфой настороженно сдержанно, будто понятия не имея, что последует за этим.

Гермиона вообще не была уверена, что он хоть что-то понял из её речи. Часть её определенно желала, чтобы Малфой ничего не понял. Потому что, наверное, когда истерика утихнет, и Гермионе вновь придётся взять себя в руки, ей будет за это стыдно, но в данную секунду девушке было даже сложно представить, что она сможет успокоиться.

— У меня такое чувство, что каждое принятое мной решение будет очередным провалом, и я… Я больше не могу это выдерживать, мне плохо, — Грейнджер спрятала лицо в ладонях, понимая, что это последняя стадия стресса.

Гермиона не знала, чего боялась больше: того, что Малфой уйдёт или что начнёт что-то говорить. Девушка точно понимала, что если услышит хлопок двери, это разотрёт в порошок и так распавшуюся на осколки её душевную организацию.

Она услышала пару шагов, звук отодвигаемого слева стула. Малфой сел, и затем его руки обвились вокруг её талии, уверенным рывком сажая девушку к себе на колени.

— Тихо, Грейнджер, давай, дыши, — сказал он, когда она схватилась за его плечи от неожиданности, но чувствовала, что её губы всё ещё дрожат. — Хватит плакать, — Малфой провёл рукой по щеке Гермионы, и лучше бы он этого не делал. Это ведь главное правило: не начинать утешать подобным образом человека, если не хочешь, чтобы он разрыдался ещё больше. — Ты в последнее время слишком много плачешь.

Гермиона почувствовала руки парня на спине и зарылась носом в его шею, пытаясь ничего не анализировать. Она как-нибудь потом об этом подумает. У неё было право не справиться хотя бы раз за этот год и сломаться. А ведь Малфой — её анестезия, только руку протяни и схвати. Она успокаивала себя тем, что никто бы не удержался. Её трясло, и хотелось одновременно выжать из себя последние рыдания и хохотать. Она реально сошла с ума. Он довёл её до такого. Наверное, апогеем всего могла бы стать новость о том, что Малфой этого и добивался, что поспорил с кем-то в начале года на то, что Грейнджер станет одной из пациенток Мунго, где люди лежат с лицами, по цвету точно совпадающими с цветом простыней, а в их глазах болезненное и ужасающее ничто. Сегодня был бы день, когда он выиграл спор.

— Драко, я правда… Я попросила тебя уйти, не потому, что я хотела, чтоб…

— Всё, тихо, я знаю, — произнёс Малфой где-то у её уха, прерывая сбивчивую речь девушки.

Гермиона не была уверена, что он понимает, что она хотела сказать, и не говорит ей эти слова, просто чтобы остановить её истерику, но его тон не оставлял шанса поспорить. Сюрреалистичность происходящего всё ещё пульсировала в ней. Девушка чувствовала безумие на своих пальцах, в щеках, по которым бежала солёная вода, и ей нужно было от него избавиться. Оно пылало внутри неё, как бензин, она чувствовала жар, поэтому его нужно было выжечь.

Гермиона подняла голову и дождалась, пока Малфой наклонит свою в вопросительном жесте. Она перестала рыдать у него на плече, оставляя мокрые пятна на ткани его одежды. Девушка легко дотронулась до лица слизеринца и склонилась, поцеловав. Губы Драко были прохладными, точнее, даже холоднее, чем обычно, что говорило о том, что, по всей видимости, у неё подскочила температура. Возможно, она заболела из-за прошлого урока у Спраут, где был сквозняк. Может быть, Гермиона вообще больше никогда не сможет дружить с головой. Если это побочное действие от близости с Малфоем ощущалось как наркотики.

Когда он ответил на поцелуй, пройдясь языком по нижней губе девушки и чувствуя на ней соль, Гермиона вздохнула, понимая, что её захлестывает, но сил с этим бороться не было вообще. Она сместилась, чтобы сесть удобнее, и опустила руки ему на шею, жалея, что Малфой сейчас не в рубашке и нельзя просто расстегнуть пуговицы, чтобы добраться до его кожи. Гермиона скользнула пальцами ниже, поддев край футболки парня, и положила ладонь на живот Драко, чувствуя, как он смещается, заставляя её на себе ёрзать. Слизеринец оторвался от неё, чтобы укусить её кожу под скулой, и она нетерпеливо дёрнула его за подбородок, возвращая губы Малфоя к своим.

— Ещё, — знакомо произнесла Гермиона, прямо перед тем как он стал целовать гриффиндорку настойчивей.

Малфой спустил обе бретельки топа и белья девушки, прижимая её к себе ближе. Она нуждалась в этом ближе, чтобы сегодня уснуть. Чтобы вообще жить как-то дальше, потому что в какой-то момент жизнь правда перестала быть нормальной без этих ощущений прыжков на леске над пропастью в тысячи километров высоты, когда Малфой просто решал сегодня подпустить её ближе.