Крио Ген (СИ) - Хведчин Андрей - Страница 50

Если в этот раз все пойдет, как он думает, их ждет технологический взрыв, и они в последний момент, но успеют покинуть тонущий корабль.

От мыслей его отвлек громкий звук. В тяжелую дубовую дверь, пожалуй, последнюю на уровне, постучали три раза. Он просил заходить к нему именно так.

Он сказал «Заходите» через терминал и разблокировал дверь.

В комнату вошел человек коренастого телосложения, отбивая каблуком каждый тяжелый шаг. Выбритые по краям брови говорили о принадлежности к ученой касте корпорации. Он щелкнул каблуками, и только после этого на него подняли взгляд.

Это был ученый-офицер Гроу Лон. Молодой, амбициозный, он любил читать недельные доклады. Большая редкость с учетом того, что именно это и было его обязанностью. Темно-серая форма с толстым массивным воротом-стойкой была ему к лицу. Чувствовалось, что температура в кабинете для него непривычно низкая, но он стоял прямо, не подавая вида, что ему очень холодно.

— Говорите, офицер.

— Недельный доклад. — Он набрал полные легкие воздуха и продолжил: — Вопрос временных перемещений так и не сдвинулся с места. Предсказать перемещение пространства относительно временного сдвига также не удалось.

Мужчина в кресле опять тяжело вздохнул.

— Строительство нового корабля идет ускоренными темпами, по нашим расчетам, на строительство новой конструкции усиленного корпуса уйдет менее четырех лет. На разработку навигационных систем корабля Перцептрон по-прежнему дает тридцать лет с нашими текущими научными ресурсами.

— Хоть какой-то с него толк. Но тридцать лет… Это слишком много. — Старик ударил кулаком по столу, на его лице заиграли желваки. — У нас нет столько времени, — уже мягче сказал он, и в его глазах застыла грусть.

Над массивным столом возникла модель корабля в форме наконечника стрелы. Старик в свойственной только ему манере смахнул двумя пальцами влево, и изображение пропало.

— Что с двигателями? — опять своим строгим, полным остроты тоном спросил он. — На сей раз корабль не рухнет прямо у меня на глазах? Я не перенесу созерцание еще одного фиаско, крушения почти десяти лет нашей работы.

— Не говорите так. — Офицер запнулся. — Прошу меня извинить.

Он продолжил:

— В этот раз темпы куда быстрее, мы уже набили все шишки. По нашим расчетам, новая конструкция двигателей позволит использовать потенциал Парадокса 12–12 на все сто процентов. Новое охлаждение двигателей позволит выдержать любой перегрев.

— По нашим расчетам? — Белые кулаки старика так сжались, что стали еще белее. — Я уже это слышал.

Будто не заметив его ремарки, офицер продолжал:

— Вывести из первого криосна так никого и не получилось. Из нового криосна вышли девяносто восемь процентов испытуемых.

— Хоть что-то.

— Эксперимент NG2.1 подошел к концу. Подопытный допрошен, взято официальное разрешение, и теперь у нас развязаны руки. После перезапуска они не будут блокировать друг друга. Нам же ИИ позволит сделать огромный скачок в исследованиях.

— Да, я знаю. Присутствовал на допросе.

Офицер удивленно приподнял одну короткую бровь.

— Крио Ген выжил вопреки всему. И это при таких-то повреждениях мозга. Кто мог это предвидеть, когда мы начинали эксперимент? — В свойственной ему манере, он нахмурил брови и задумался. — И просил ведь не быть с ним таким жестоким, он этого не заслужил. Или на то были причины?

Офицер на секунду завис, поднимая какую-то информацию, которую видел только он.

— Судя по техническим отчетам, объект начинал догадываться, что им манипулируют и ему лгут. Группа допроса решила действовать агрессивно, дабы боль утраты затмила вопросы аналитического характера. Если бы объект догадался, что мы не те, за кого себя выдаем, миссия была бы провалена. Также ситуацию усложнила девушка. Закон о коррекции долговременной памяти запрещает нам проводить повторную манипуляцию с памятью объекта.

Старик удобнее устроился в кресле и уже совсем другим голосом задумчиво произнес:

— Да, она удивила меня. Не могла же эта связь сохраниться за пределами памяти. Это действительно странная случайность. Но эта случайность в итоге нам сыграла на руку.

— Со слов Перцептрона, это не случайность.

Старик удивленно крякнул.

— И действительно. Как может быть случайностью, что в почти двухсотмиллионном мегаполисе они опять нашли друг друга. — Он замолчал, а затем мягко спросил: — Гроу, ты представляешь, как мне сложно принимать такие решения?

Офицер знал, что старик любил поболтать, и часто столь формальный доклад под конец перерастал в такую неформальную беседу. Наверно, за это Гроу Лон и любил так эти доклады. Возможно, за это главу корпорации любили все ее служащие. За человечность и мудрость.

— Уверен, что нет, — все так же четко произнес офицер.

— М-м, конечно. Наш мир так сложен и многогранен, что каждое новое решение дается мне все тяжелее и тяжелее. Было бы так просто, если бы все было белое и черное, тогда я с уверенностью принимал каждое решение. Но прошло столько лет, а как старик Айзек не был уверен в своем решении, так и я колеблюсь, как лист на ветру, хоть это вовсе не входит в мои обязанности. Принцип наименьшего зла — так его называют. Но как может быть легок принцип, в котором и так заложено зло изначально, пусть оно и малое? Зло всегда будет оставаться злом. Сегодня малое, а завтра нет.

Он остановился и тяжело откашлялся, затем отпил из стакана воды и продолжил:

— Ведь возьмем ситуацию с NG2.1. Ты заметил, как много моральных противоречий в этом эксперименте?

Офицер все так же стоял на месте. Он знал, что вопрос риторический, поэтому можно промолчать и просто ждать, когда старик продолжит свой монолог.

— Ведь с самого начала и до конца они преследуют меня на каждом шагу. Вдумайся только. Мы обманываем Крио Гена — чистейшей души человека, обманом берем у него подписи, чтобы обмануть законы, к которым сами же, по сути, приложили руку. Мы хотим сделать из него гибрид человека — ИИ, потому что только так мы опять можем обойти проклятые законы Сингулярности. Мы манипулировали Крис, пользуясь ее любовью к отцу, чтобы получить нужную информацию и выставить предательницей перед Крио. Мы пожертвовали жизнью Крио Гена, его любовью к Крис Лав, стерли им память, и все это для того, чтобы спасти человечество. Выбор вроде очевиден. Вот оно — наименьшее зло! — Он вздохнул. — Безумие! Мы разъединили две души, которые нашли друг друга вопреки всему, а мы опять мешаем им. Потому что так надо. Потому что это наш единственный шанс спастись. — Старик резко окончил фразу и задумался. — Кстати о законах, Гроу. Вот ты, например, знаешь мою фамилию?

Офицер отрицательно помотал головой. Такая резкая смена темы его удивила.

— Нет, сэр.

— Ха! Я так и думал. Наверно, никого и не осталось, кто помнит ее. Но история действительно интересная.

На его лице появилась улыбка, а в голосе зазвучали ностальгические нотки.

— Это было очень давно. Я тогда был еще достаточно молод, но состоятелен. Уже тогда наше общество погрязло в хитросплетениях законодательства. Законы порой были настолько идиотские, что их можно было рассказывать как анекдот в кругу старых друзей. Я понял: пора что-то менять, но меня никто слушал. Поэтому я решил создать прецедент, и, благо, судьба сама мне подбросила такую возможность. А дело все в том, что общество того времени было не готово к радикальным изменениям, и за мое рвение к технологическому прогрессу меня многие сильно критиковали. Но один за меня взялся очень плотно. Поливая меня грязью в прессе и публично, он все-таки вывел меня из себя. Сначала я пытался быть выше этого всего и просто искал причину, почему он так усердно мне гадит, что плохого я ему сделал? Но не найдя видимых причин, я решил взяться за мерзавца. Последней каплей стал факт, что он уже начал упоминать членов моей семьи, которые к этой ситуации не имели никакого отношения. И я решил использовать то, за что он так яро ратовал, критикуя мое желание отойти от привычного и наконец начать развиваться: за старое, но крепкое законодательство. Мои юристы полгода изучали законы, и в результате на него был подан один-единственный иск. Ему нельзя было запретить критиковать мои действия, но, как оказалось, ему можно было запретить публично произносить мою фамилию. То есть, по сути, упоминать и мою семью тоже. Не скрою, судебный процесс затянулся. Но был получен абсурдный результат, который лишний раз доказал, что я прав насчет устаревших законов. Поскольку моя фамилия была очень редкая и принадлежала только моей семье, моим юристам со ссылкой на законы равноправия удалось запретить произносить наше родовое имя абсолютно всем.