Клинки и карабины (СИ) - Манасыпов Дмитрий Юрьевич - Страница 45

Было тихо, сказочно тихо. Давно ушла назад голубая точка Земли. Осталась далеко позади родная планета, оказавшаяся такой красивой. Где-то там, впереди, белела, округляясь все больше, Луна, бывшая конечной точкой их маршрута. И шепнул себе под нос, забираясь в камеру

– До свидания, Маша.

Мрак наступает (цикл «Дохлокрай»)

Удар должен быть быстрым и резким. Никаких ненужных замахов, никакого позирования даже если объект, как кажется вам, движется подобно Мохаммеду Али после вступившего в силу синдрома Паркинсона. Не позвольте себе ошибиться и поддаться ложному чувству превосходства, никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах. И помните: главное – удар, если под рукой нет ничего огнестрельного, или просто нельзя садануть от души картечью, так вот, удар должен быть резким. И точным, это непременно. И сильным, само собой. Отжимайтесь от пола на кулаках, мальчики. Да и девочки тоже. Всякое же возможно.

Все твари разные. Но каждая из них одинакова. Дохлая по своей природе или от чего-то другого. Едкий запах формальдегида, сладковатая трупная вонь, металлический оттенок свежей крови, засохшие остатки пота, гниль крошащихся, забитых протухшим мясом зубов. А уж различия у них, на самом-то деле, не такие и большие.

Рост, вес, количество относительно уцелевшей плоти. Бывшее социальное положение, чаще всего переставшее быть на столе прозектора. Тут уж, если можно так сказать, кому из них как повезет… или повезло. То не так и важно, если вдуматься. Куда важнее другое, куда важнее не их состояние, а ваше. Пусть пока их не так и много, странных, страшных, невероятных созданий, восставших из мертвых и живущих подобием жизни. Если это можно так назвать, конечно. Почему ваше? Все очень просто.

При росте в метр с небольшим и весе в двадцать пять-тридцать килограмм самого безобидного, казалось бы, зомби, справиться с подобным экземпляром сможет далеко не каждый. Не подходите к такому объекту с точки зрения обычного человека в самой обычной драке. Как мне кажется, вряд ли кто из вас, находясь в трезвой памяти и здравом уме, станет драться с мальчонкой в майке с Джеком Воробьем и тридцать вторым размером обуви. Только тут же вовсе не такой случай.

Допустите одну ошибку, и это существо прогрызет дырку прямо через ваш драгоценнейший пупок и доберется до внутренностей. И даже если после этого кто-то, кто не должен был тупить в самом начале, что-то да сделает, то… последствия вам не понравятся. Мало того, что слепить воедино и заштопать рваную кожу, лохмотья измочаленных мускулов и куски жира могут и не успеть, на этом сюрпризы не закончатся. Абсцесс, крючки боли, подобно шрапнели разрывающейся в разодранных кишках, долор, тремор и прочие симптомы быстрого приближения отправки к бывшему рыбаку, ставшему привратником и носящему краткое и емкое имя – Петр. О, нет, и на этом ничего не заканчивается. Так как мягкая и ровная дорога туда, в благословенные райские кущи, уж кому-кому, а вам не светит. Ни за что не светит.

Ибо весьма острые зубки дьяволенка вгонят внутрь вас бесово семя, чье время распуститься буйным цветом придет сразу после последнего слабенького щелчка вашего собственного пульса. И демон, еще недавно носивший шкуру студента, дорожного рабочего, стилиста, секретаря, дорогой проститутки, кем бы вы ни были, пойдет дальше. Сея смерть и продолжая род. Хочется ли кому такого будущего? Вряд ли… а раз так, помните о том, что…

…Удар должен быть резким, сильным и точным. И не думайте, просто бейте. Да, именно вот так, умница, девочка. А вот теперь, на-ка, возьми платок и водичку. Ну… поблевать можешь вон там, за колонной. И вы, ребятки, тоже, если захотите. Но в порядке очереди.

У каждого дела запах особый, кто-то там пахнет кремом и сдобой. Так было написано в тонкой книжке, что в детстве меня заставляли читать. На, натурально, родном языке автора. Да-да, на мягкой обложке с ядовитой абстракцией красовалось имя этого макаронника в самом настоящем, мать его, итальянском оригинале. Какого черта, хотелось бы спросить у родителей, оно мне было нужно? Да и черт с ним, на самом-то деле.

Как по мне, так сейчас даже кондитер пахнет искусственными заменителями аромата, а вовсе не натуральными корицей, ванилью или даже сливочным маслом для крема. Многие сейчас даже не могут представить, как это: торт, в котором все настоящее. Время, когда «Пепси» любили из-за большего содержания сахара, никогда не вернуть. Забудьте, натуральный сахар слишком дорог, чтобы добавлять его в жидкую порцию коричневого дерьма для торчков поколения «next». Или «hexed»? Им достаточно заменителя самого дешевого сахара, в самый раз. К чему все это я? Да все просто – запах у каждого свой.

Девушка на сиденье, все еще порывающаяся вскочить, работает в одном из дешевых съемных офисов. Такие серые бетонные коробки, полные кабинок с картонными перегородками. На конечной станции линии таких понатыкано много, даже слишком. От нее пахнет утренним кофе из светлого стаканчика с большой буквой «m» и пластиковой крышкой. И каким-то сэндвичем с яйцом и ломтиком поджаренного бекона. Или плоской котлеткой из свинины/курицы/теленка, в зависимости от добавленного заменителя. Уверен, что сэндвич ей кинули из лотка, на котором стоит значок «десять». Завтрак клерка, затяжка сухой сигаретой «пэлл-мэлла», гастрит, одиночество, следы на ежедневке, лежащей в дешевых трусиках из недельного комплекта, купленного в универсальном магазине на распродаже. И тонкий, еле уловимый, запах заразы, подхваченной на прошлой неделе из-за отсутствия нормальной личной жизни. И уж наверняка, зуд в самых интересных местах.

Парочка, мужчина и женщина, со смуглой кожей, черными жесткими волосами, в шуршащих поддельными лейблами спортивных костюмах. Чесночная колбаса на завтрак и настоящий чай, колбаса из ларька, чай с родины. Дешевое, но от того не ставшее хуже, чем «с добавлением натурального крема», туалетное цветочное мыло. Эти тоже, как обычно, по утреннему маршруту, на орущий и галдящий рынок, забитый под завязку такими, как они, узкоглазыми, жадными, наглыми. Новые люди великой страны, ничего для нее не сделавшие, но решившие здесь жить.

Зато они пахнут своим утренним счастьем, наполнившим острой перечной страстью крохотную квартирку среди панельных сот, населенных их земляками. Счастьем, сотворенным наспех, в скрипучей и просевшей кровати, застеленной протертыми и вспотевшими простынями. А вот нагреть воды на двух конфорках узкой плитки и помыться они не успели. Потому запах счастья так ощутим.

Еще не старый мужчина, одетый в костюм из натуральной шерсти. Ему явно жарко, но он терпит, потеет и преет в своей шерстяной броне. Он весит на добрый десяток, если не больше, лишних единиц по шкале соотношения веса и массы тела. Ему бы что-то полегче, и пройти расстояние между своими станциями, а их всего три от первой до последней, пешком. Нет, отставить, никак невозможно, у него не в меру дорогой костюм, лучше покрываться испариной и темными дорожками на сорочке под пиджаком. Но даже запах его прокисшего пота, лосьона после бритья «Burberry», вчерашнего крепкого алкоголя и начищенных утром туфель не перебьет внутреннего ambre, отдающего сладостью только-только начинающегося разложения. Его пока не почует даже специалист. А я да, на свою беду.

Он обречен, но не хочет признаваться в этом даже самому себе. Или пока не знает, все возможно. Рак, цирроз печени, грозящий скоро перейти в стадию некроза, или еще что-то, не менее плохое. Но он лишь вытирает полнокровное лицо платком, и потеет дальше. С кишечником тоже не все в порядке. Он думает, что никто не понимает, когда портится воздух. Ошибается… и добавляет немного в общий букет.

Здесь, в замкнутой коробке вагона, мне сейчас очень легко уловить и еще несколько нот, легко вплетающихся в запашистую метро-симфонию. Тревожных, жужжащих дрелью, вгрызающейся алым диссонансом в сонное спокойствие вагона. Липнущих серым клеем рваной синкопы, замешанной на формалине пополам с трупным ядом, и остро звенящих желтыми звонкими маячками опасности.