В никуда - Демилль Нельсон - Страница 39

– Спасибо, что привезли меня сюда, – поблагодарил я Сьюзан.

– Я рада, что вам понравилось, – отозвалась она и оглянулась. – Слушайте, а что случилось с тем парнем – тоннельной крысой?

– Не знаю. Но если следовавшая за нами группа вьетнамцев не поднимется на поверхность, мы получим ответ.

– Давайте серьезно. Может быть, он потерялся или сбрендил? Надо же что-то делать!

– Экскурсовод знает, что в ее группе потерялся человек. Она примет меры. Он должен ей доллар.

Мы прошли милю прилавков торговцев, где, как и в Музее американских военных преступлений, продавалась всякая военная мура и продавец пытался всучить нам пару сделанных из старых покрышек сандалий Хо Ши Мина. Он клялся, что именно эти сандалии некогда носил вьетконговец на тропе Хо Ши Мина. Я заметил, что все торговцы были одеты в черные пижамы, сандалии и, как северовьетнамские солдаты, конические соломенные шляпы. Сначала картина показалась мне сюрреалистической, а потом я решил, что она просто идиотская.

– Сами-то вы ничего? – спросила меня Сьюзан.

– В порядке, – ответил я. – Замороженный мир.

У каждого из нас было по литровой бутылке воды. Часть мы выпили, а часть использовали, чтобы отмыться.

– Не представляю, как люди жили там годами, – заметила Сьюзан. – И вы в джунглях – днем и ночью.

– Я тоже, – хмыкнул я.

И тут мы заметили нашего приятеля – тоннельную крысу и подошли. Он сидел на пластмассовом стуле с бутылкой пива в руке.

– А мы уж решили, что вы потерялись, – сказал я.

Он, не узнавая, посмотрел на меня.

– Вы здесь с кем-нибудь?

– С автобусом.

– Отлично. Наверное, вам лучше вернуться к вашему автобусу.

Несколько секунд он не отвечал, а потом пробормотал:

– Я хочу слазить вниз.

– Вряд ли сегодня стоит, – предостерегла его Сьюзан.

Он поднял глаза, но смотрел как бы сквозь нее. А затем встал:

– Я возвращаюсь. – И пошел к лазу в тоннель под навесом.

– Попробуйте его отговорить, – предложила Сьюзан.

– Пусть идет. Он проделал долгий путь – ему надо попытаться еще.

Мы вернулись к мотоциклу.

– Теперь поведу я, – сказала моя спутница. – Нам надо возвратиться в Сайгон засветло, а я знаю, как проехать.

Мы сели на мотоцикл. Сьюзан вырулила со стоянки и направилась на север по проселку, который вскоре превратился в разъезженную тропинку.

– Грязно, а так – ничего! – крикнула она мне. – Но все равно держитесь крепче!

Мотоцикл нещадно подпрыгивал, несколько раз нас заносило, но Сьюзан оказалась превосходным водителем, и у меня появилось больше уверенности, чем по пути сюда, что мы не совершим смертельный кульбит.

– Этот проселок выводит на шоссе номер тринадцать, – сообщила она. – Дальше – через мишленовскую каучуковую плантацию прямо в Сайгон. Дорога обычно свободна, так что доедем быстро.

Мы ехали на север по самым худшим в этом полушарии дорогам, и я уже смирился с мыслью, что у меня почки выскочат из ушей.

Наконец мы оказались на двухрядном асфальтированном шоссе, и Сьюзан свернула направо.

– Это каучуковая плантация. А это каучуковые деревья, – объяснила она.

Дорога казалась пустынной, и она дала полный газ. Мы понеслись со скоростью шестьдесят миль в час, но покрытие было хорошим. Однако и солнце закатывалось быстро, и тени от каучуковых деревьев стали длинными и черными.

Карл видел, как здесь воевала Одиннадцатая воздушно-кавалерийская дивизия. И другие ветераны рассказывали, что вдоль дороги № 13 и на самой плантации происходило много боев.

Я представил, как Карл сидел на броне с пулеметом в руках, попыхивал сигаретой, оглядывал в бинокль темные дебри леса и, наверное, воображал, что он маршал Гудериан и ведет танки в поход на Россию. Надо будет ему рассказать, что я здесь был, – если, конечно, нам суждено еще свидеться.

Через двадцать минут мрачные каучуковые деревья остались позади, и мы попали в зону низкорослой растительности. Стемнело. Сначала нам попадались только мотороллеры и маленькие автомобильчики. Но чем ближе мы подъезжали к Сайгону, тем движение становилось интенсивнее, и Сьюзан пришлось снизить скорость.

Во время войны Сайгон был словно островок света в море тьмы. В городе жизнь продолжалась, а на окраинах – колючая проволока, блокпосты и караулы. В темное время суток за городом ничего не двигалось, а если двигалось, то в это стреляли. За колючей проволокой были еще военные базы – сами по себе островки вроде Бьенхоа и Таншоннят, где солдаты и летчики пили пиво, смотрели кино из дома, играли на деньги, писали письма, чистили оружие, кляли войну, ходили в караул и урывками спали. А если кому-то не везло и его назначали в ночной рейд, у него появлялся реальный шанс встретиться с ребятами из тоннелей Кучи.

Теперь мы подъезжали к городу с севера, и я заметил огни аэропорта Таншоннят. Дальше на восток располагалась моя прежняя база Бьенхоа, где тоже были взлетно-посадочные полосы, но только для военной авиации.

– Вы не знаете, что произошло с американской военной базой в Бьенхоа? – спросил я Сьюзан.

– Думаю, что там вьетнамский военный аэродром, – ответила она. – Реактивные истребители. До того как вы сказали, я и не знала, что там была американская военная база.

– Значит, я не смогу навестить свою старую казарму.

– Не сможете, если не хотите, чтобы вас застрелили.

– Не в этот раз.

Мы переехали через грязную речушку на остров Ханхой по тому же самому мосту, по которому выезжали. Здесь не горели фонари, но Сьюзан знала дорогу. Мы миновали желтый полицейский джип – парень на пассажирском сиденье посмотрел на нас, взглянул на мотоцикл и начал преследование.

– Мы не одни, – сообщил я Сьюзан.

– Знаю. – Она выключила свет и нырнула в узкий переулок, куда не могла пролезть полицейская машина. Казалось, Сьюзан знала здесь все ходы и выходы, и через несколько минут мы оказались на стоянке у дома Нгуена.

Переложили все из седельных сумок "Урала" в седельные сумки "Минска" и, сменив само вьючное, словно караванщики на большом перегоне, вскоре оседлали маленький "Минск", который после "Урала" показался еще неудобнее, чем в прошлый раз.

Повернув к центру города, Сьюзан посмотрела на часы.

– Хорошо идем. Без двадцати восемь. В восемь будем в моей конторе.

– А где ваша контора?

– На улице Дьенбьенфу. Рядом с Нефритовой императорской пагодой.

– Это ресторан?

– Нет, Нефритовая императорская пагода.

– А звучит как ресторан на М-стрит в Джорджтауне.

– Не могу поверить, что я провела с вами целый день.

– И я тоже.

– Шучу. С вами очень даже забавно. А вам понравилось?

– Еще бы! Особенно знакомство с Биллом, жара, ваша манера езды, военные памятники в Сайгоне, дорога из ада в тоннели Кучи и как мы удрали от полицейского.

– Прибавьте к этому, что я угостила вас пивом, купила солнечные очки и заплатила за все билеты.

Мы пересекли грязный канал в центре города и направились вдоль набережной реки Сайгон. Для воскресного вечера мне показалось, что здесь очень многолюдно. И я спросил об этом Сьюзан.

– Это называется "Лихорадка в воскресный вечер в Сайгоне", – объяснила она. – Вечер в воскресенье здесь почему-то важнее, чем субботний. Абсолютное безумие. После ужина мы можем пройтись и, если вы в состоянии, заглянем куда-нибудь выпить.

– Я вымотался.

– Ничего, появится второе дыхание.

Мы свернули на узенькую улицу и, перед тем как пересечь бульвар с очень плотным движением, остановились на светофоре.

– А вы когда-нибудь ездите одна? – спросил я Сьюзан. – Я имею в виду за город?

– Случается, – ответила она. – Билл не большой любитель мотоцикла. Иногда прихватываю с собой подружку – вьетнамку или американку. А что?

– Женщине здесь одной не опасно?

– Ни в коем случае. Общая черта буддийских стран – в них к женщинам не пристают. Мне кажется, это больше культурная, чем религиозная традиция. Конечно, если женщина молодая и красивая – вот как я – сидит в баре, вьетнамец может попытаться ее снять. Но они не мастаки на язык.