Чумной Пир (СИ) - Роа Виктория - Страница 26

Веста укутавшись в шелковую простынь, прильнула к груди своего мужчины, и коснувшись хрупкой кистью его крепкого торса нежно улыбнулась. Она чувства себя защищенной, но только не слабой. Слабость ей чужда. Быть слабой…она всегда боялась быть, как мама. Быть беззащитной, быть слабой, бояться противостоять. Веста никогда не разделяла позицию, что с крепким, волевым мужчиной нужно быть слабой. Разве может слабая женщина придать уверенности хищнику?

Глава 15

*Майя

Что такое страх? Защитная реакция организма или, когда человек выдумывает себе проблемы стараясь погрузиться в эти переживания с головой, чтобы, почувствовав адреналин снести себе крышу? Как только я почувствовала запах чистейшего за все время воздуха, то в меня словно влились вторые силы. Я дала, как говорится «по газам» и словно олимпийская бегунья преодолевала рубеж, что не отличался короткостью или же ограничивался несколькими поворотами строго на юг. Что же такое страх? Быть может это просто неизвестность? Может быть, это когда ты боишься, открыв глаза очутится вновь этой никому не нужной девчонкой, что, однажды потеряв мать обретает ее в далеком будущем, чтобы снова потерять…что же это такое…страх?

Сколько мы бежали? Знает один Бог. Улицы сливались друг с другом, превращаясь в одно сплошное пятно длиною в километры, но несмотря на это я продолжаю держать ее руку. Такую родную, такую беспомощную руку, что я ждала всю свою жизнь. Что же такое страх? Может быть, просто аффект? Подкашиваются ноги и стучат зубы словно в мороз минус пятьдесят тебя толкают обнаженную на мороз, но теплом своего тела ты способна растопить любой лед? Ком в горле и медленно стекающие капли нервного пота замерзают, не доползая и до щек превращаясь в ледышки-сосульки. Мама пугала меня своим поведением. Мы могли бежать без остановки минут двадцать, и дыхалка нас не подводила, но мама останавливалась, начинала щипать себя за кожу, плакать и дрожать…на несколько секунд она и вовсе села на корточки и тряслась, но самое главное…она отпустила мою руку. Я грубо сжала ее запястье и миллионы колющих ножей пронзили мое нутро едкими видениями…

***

— Ты больной сукин сын! — выкрикнула она пытаясь вырваться из крепких лап жестоких бандитов, но тело…чувственное тело словно танцевало завлекающий танец одержимой самки, что заставлял безбашенных мужчин сходить с ума от той беспомощности, от того настоящего страха, что россыпью звенящих монет греет душу. — Кеша, отпусти меня. — застонала она жадно хватая воздух своими потрескавшимися нежно-розовыми губами чувствуя, как два грубых пальца скользнули вдоль сжатых половых губ.

— Знаешь, а ты всегда мне нравилась. Жаль только, что у вас привычка вылезать в самые неподходящие моменты, дорогая. — он наполнил высокий стакан терпким вином и улыбнулся. Кивнув одному из своих ребят Кеша спустил их с крепкого поводка дав полную свободу действиями.

Она никогда не занималась сексом, никогда не трахалась, и тем более не впадала в животное безумие. Любовь. Только любовь было самым главным в ее жизни. Если и ложится в постель, то только с любимым мужчиной, и после свадьбы, когда узы вашего союза скреплены официально, а еще лучше, только после того, как церковь одобрит ваш брак. Земное грехопадение было ей чуждо, и к тому же, всю себя она дарила исключительно своему мужчине. Верность. Это была одна из ее многочисленных черт. Преданность. Собачья преданность. Она была готова сидеть у ног своего мужчины, завязывать ему шнурки стоя на коленях, и ловить каждое слово, сказанное его губами, как Божьи проповеди, слова Всевышнего. Для нее любимый мужчина был Богом, но только более грешным, нежели высшее существо. Они все ошибались…молва всегда опережала, да и быть безупречной женщиной среди пылких коршунов так сложно. Мама никогда этого не говорила, но была верна только одному мужчине, что подарил ей дочь, перед которой она так виновата. Все знали, что безупречная репутация сожрет однажды чувственную женщину, но только смелых казалось меньше, чем возбужденных. Прикусывая пересохшие губы, Кеша достает очередную сигарету и пытается заглушить в себе отголоски совести. Она ведь так невинна, но черт возьми, так порочна. Она так кто никогда не прогонял его, кто принимал его с любыми проступками жалея, как собственного сына, и это не больше чем статус, но не меньше чем причина. Только ты сам знаешь, что предал.

Мария стиснула зубами шелковую простыню, и захрипела. Не понимая, за что она сейчас испытывает эту боль, женщина зажмурилась, и с глаз ее потекли тонкие струйки горячих, соленых слез. Мужчина, что все это время сидел напротив ее личика, грубо сжал полные щеки, и самодовольно улыбнувшись, посмотрела в ее зареванные, покрасневшие глаза. Незнакомец долгое время держит ее лицо, пока его приятель, что уже давно развлекается с ее нижней частью, готовился финишировать внутрь бутона этой девушки.

— А ты знаешь, — он облизнулся, выдыхая в сторону дым. — не будь я женат, то с удовольствием хотел бы видеть такую пташку, как ты, — затяжка. — в своей постели.

— Так она теперь больше напоминает банк спермы, чем любовницу. — засмеялся второй парень.

— Это да. — шлепнув Мари по щеке, он засмеялся. — да. Пожалуй, теперь ей место только на поприще уличных бл*дей. — мужчина закашлял.

— Так ничего не поменяется. — звенящий, скрипучий смех разрезал ее нутро пополам. Сломал. Растоптал останки изнасилованной чести.

Мария чувствовала, как внутри ее промежности пульсирует член насильника, и его утробное рычание могло свидетельствовать только об окончании этого мерзкого акта нездоровой любви. Мужчина грубо шлепнул оттопыренные женские ягодицы, и женщина чуть вздрогнула, чувствуя, как горячее семя стекает с ее приоткрытой вульвы. Размеры этого парня явно были больше, чем она могла принять. Ноющая, пульсирующая боль заставляла ее кривится, но стоило ее личику поменять эмоцию, как второй мужчина грубо хватал ее за лицо, и долгое время, словно удав, смотрел в ее глаза заставляя придать им ту потерянную жалость, за которую сейчас он ее обожал.

— Пошел отсюда, щенок. — рыкнул мужчина, и первый парень вышел из спальни. — ты знаешь, малышка, мне все это совершенно не нравится, но твои губы… — он высунул мокрый язык и провел по ее губам. — они сводят меня с ума.

— Пожалуйста, — хриплым шепотом произнесла Мария. — не причиняйте мне боль, прошу…

— Нет, сладкая, ты должна сделать все, что велит тебе этот парень. — он медленно встал, расстегнув пуговицу джинс. — а когда я скажу тебе «хватит», тогда и будем считать, что ты спасла свою шакалью шкуру, но сказать тебе кое-что честно? — он склонился над ее ухом. — моя жена убила своего первого любовника после такого поступка. Мотай на ус, малыш.

Уткнув лицом в свою ширинку, он заставил ее расстегнуть молнию зубами. Девушка плакала, и из-за слез ничего не видела. Пара резких пощечин только усугубили ее страх, ее истерику. Тогда мужчина сам расстегнул ширинку, спустил резинку трусов, и ему не потребовалось особых усилий заставить и без того униженную девушку наградить его своей неумелой лаской. Он млел от ощущения, словно сейчас его ублажает малолетка, но тем пикантное становилась для него ситуация. Сейчас он мог получить все то, что так обожал, не переступая закон. Его не пугала полиция, правосудия, ибо он искренни верил, что правосудие — это самосуд, а все остальное пища для воронья и остатки шакалам.

Спустив на нежно-розовый женский язычок горячую сперму, он самодовольно наблюдал за тем, как она борется со своими рвотными желаниями, и сквозь слезы глотает горько-кислую массу. Поцеловав ее нежно в уголок рта, мужчина улыбнулся, пошлепал Марию по щеке, и пожелав «Удачи» вышел из спальни. «Все закончилось» — с облегчением подумала девушка, и закутавшись в грязную простыню, она просто села на кровати, свесила ноги и вздохнула. Боль сковывала все тело. Каждый уголок ее тела отзывался ноющими отзывами.

***

Что же все же такое страх? Когда некуда бежать? Когда некому тебе помочь? Когда понимаешь, что ты один на один с проблемами? Но я не была одна. Если бы не Лютеция, то смогла бы ли я бежать прочь из этого гадюшника? Я помню, как во мне все кипело от ярости и бессилия. Трусило хрупкое тело, но только все это показалось такими мелочами, когда, открыв двери злосчастного подвала, где эти отморозки проводили свои самосудные пытки, я обнаружила измученно тело мамы. Лютеция сунула мне в руки пистолет, но толку от него, когда дрожь заставляет ладони не просто потеть, но и трястись? Все, что мне пришлось пережить — сущий ад, и если кто-то скажет, что я могла сбежать раньше, то я пошлю этого ублюдка к чертовой матери и не покраснею. На секунду я остановилась, вспоминая одну минуту из жизни…