Одиссея Талбота - Демилль Нельсон - Страница 3

Абрамс прислонился спиной к перилам. Несколько туристов еще бродили по крыше. Небо порозовело, и вид с крыши открывался просто великолепный.

О'Брайен снова приник к трубе обозрения, но раздался щелчок.

– Черт, у вас не найдется еще одной монеты?

– Нет.

О'Брайен возвращался обратно тем же путем, которым они пришли сюда. Абрамс шел рядом.

– Видите ли, дело в том, что в конце этого месяца я, вероятно, вас уволю. Вас примут на работу в адвокатскую фирму графства Нассау «Эдвардс и Стайлер». Они представляют интересы русских в тяжбе с ван Дорном, – сказал О'Брайен.

– Эта затея с моим переходом на новую работу выглядит не очень этично. Ведь в настоящее время я работаю на вас и, следовательно, на ван Дорна.

– В конце концов русские уступят просьбе «Эдвардс и Стайлер» о посещении дачи миссии, когда ван Дорн особенно разойдется. Сегодня они отказались допустить представителей конторы на свою территорию, но могут согласиться во время проведения ван Дорном очередной вечеринки. Может быть, в День поминовения павших. Вы будете сопровождать адвокатов «Эдвардс и Стайлер» и затем доложите мне о результатах переговоров.

– Послушайте, – сказал Абрамс, – если ван Дорн действительно так донимает русских, то он заслуживает этого иска и должен проиграть в суде. Думается, русским следовало бы намекнуть об этом ван Дорну и попытаться по-тихому отучить его от своих выходок.

– Они как раз пытаются сделать это через «Эдвардс и Стайлер». Но судья Баршан – мой друг, между прочим, – никак не может решить эту дилемму: где граница между созданием неудобства для русских соседей и реализацией гарантированного конституцией права ван Дорна устраивать вечеринки, когда ему заблагорассудится.

– Извините, – вставил Абрамс, – но из всего, что я читал об этом деле, складывается впечатление, что мистер ван Дорн не самый лучший сосед. В его действиях просматриваются злостный умысел и какой-то, я бы сказал, нездоровый ура-патриотизм.

О'Брайен слегка улыбнулся:

– Внешне именно так все и выглядит. Но дело это – нечто большее, чем гражданский иск.

Абрамс остановился и посмотрел на север, в сторону Центрального парка. Да, это дело – нечто большее, чем простая гражданская тяжба. Значит, все вопросы о его знании русского, его патриотизме, «Красном отряде» – все эти вроде бы разрозненные и прямо не относящиеся к разговору вопросы, оказывается, преследовали весьма определенную цель. Так О'Брайен играл всегда.

– И что же я должен буду делать, когда окажусь у этих русских? – спросил Абрамс.

– То же, что делал Джонатан Харкер. Проявлять любопытство.

– Но Джонатан Харкер погиб.

– Хуже. Он потерял бессмертие. Но поскольку вы собираетесь стать адвокатом, успешное выполнение этого поручения благоприятно отразится на вашей карьере.

Абрамс натянуто улыбнулся:

– Что еще вы можете рассказать мне?

– Пока ничего. Вероятно, пройдет какое-то время, прежде чем я вновь заговорю с вами об этом деле. И вам не следует говорить о нем ни с кем другим. Если наш план удастся, вы будете информировать меня и никого больше, даже в том случае, если этот кто-то начнет утверждать, что действует по моему поручению. Понятно?

– Понятно.

– Хорошо. А пока я достану вам этот лингафонный курс. Если даже из нашей операции ничего не выйдет, то вы, по крайней мере, усовершенствуете свой русский.

– Чтобы работать с вашими клиентами, евреями-эмигрантами?

– У меня нет таких клиентов.

Абрамс кивнул и сказал:

– В любом случае мне нужно готовиться к июльским экзаменам.

О'Брайен произнес неожиданно резким тоном:

– Мистер Абрамс, этих экзаменов в июле может и не быть.

Абрамс уставился на него в полутьме сгущавшихся сумерек. Судя по всему, О'Брайен говорил серьезно. Однако пытаться попросить его прояснить это странное заявление было бессмысленно.

– В таком случае мне даже необходимо заниматься русским, он мне может понадобиться.

О'Брайен криво усмехнулся:

– Вполне возможно, что необходимость в нем возникнет у вас уже в августе. Спокойной ночи, мистер Абрамс.

Он повернулся и зашагал к лифтам. Абрамс несколько секунд смотрел ему вслед, затем проговорил:

– Спокойной ночи, мистер О'Брайен.

2

Питер Торп смотрел вниз из нанятого им вертолета. Под ним раскинулось возникшее еще триста лет назад у пролива Лонг-Айленд поселение Глен-Коув.

Показалась дача русской миссии при ООН. Это был большой особняк в елизаветинском стиле, с гранитными стенами, шиферной крышей, сводчатыми окнами и печными трубами. Два его крыла образовывали букву «Т», а с южной стороны было пристроено третье, поменьше. Раньше эта усадьба называлась Килленуорт, ее выстроил для одного из своих сыновей миллиардер Чарльз Пратт, создавший «Стэндард Ойл». В доме было больше полусотни комнат, он располагался на небольшом холме, окруженный тридцатью семью акрами леса. Это место называлось Золотым Берегом Лонг-Айленда. Там стояло еще пять-шесть усадеб, принадлежавших ранее Пратту. Одна из них использовалась теперь в качестве дома для престарелых. Питер Торп бывал там пару раз, но, правда, не для того, чтобы навестить стариков.

Перед воротами дачи русской миссии Торп заметил большую группу демонстрантов. Он оглянулся на небоскребы Манхэттена и на секунду задержал свой взгляд на здании штаб-квартиры ООН.

– Русские когда-нибудь пользовались вашими услугами? – спросил Торп пилота.

– Да, один раз. Прошлым летом. И почему этому месту придается такое значение? Господи! А где же ваш замок?

Торп улыбнулся:

– Тот, который прямо к северу от русских.

– О'кей, я вижу его.

Вдруг слева от вертолета вспыхнула целая россыпь звезд.

– Что за черт?! – ошарашенно воскликнул пилот, навалившись всем телом на ручку управления. Вертолет резко накренился вправо.

Торп засмеялся:

– Это просто небольшой фейерверк. Хозяин виллы, видимо, начал свое ежегодное празднование Первого мая. Разворачивайтесь и заходите с севера.

– Хорошо, – кивнул пилот и направил вертолет по новому курсу.

Торп посмотрел вниз на поток машин, двигавшихся по Дозорис-лейн. Он знал, что местный мэр был настроен резко против русских и организовывал своих избирателей на битву с нежеланными соседями.

Глен-Коув боролся с русскими уже давно, еще с того момента, как они после Второй мировой войны купили усадьбу. В пятидесятых годах полицейские останавливали всех въезжавших и выезжавших из ворот и за малейшие нарушения правил парковки вокруг особняка выписывали русским штрафы, которые, однако, никто никогда не оплачивал. Затем, во время недолгого потепления в советско-американских отношениях, наступил период некоторой разрядки, но теперь ненависть к русским вернулась, охватив, как в пятидесятых, не только Глен-Коув, но и всю нацию.

Недавно, в отместку за введенный мэром Глен-Коува запрет для русских появляться в зоне отдыха, Москва запретила американским дипломатам пользоваться пляжами Москвы-реки. В «Правде» была опубликована большая статья, в которой Глен-Коув изображался бастионом «антисоветского шабаша». Статья эта, которую Торп читал в переводе с русского в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, штат Вирджиния, была такой же идиотской, как и породившие ее действия мэра, Доминика Париоли.

Торп с улыбкой вспомнил, что Глен-Коув доставил головную боль и госдепартаменту, но в конце концов прошлым летом федеральное правительство согласилось ежегодно выплачивать городку около ста тысяч долларов в счет компенсации потерь местного бюджета от безналогового статуса русской усадьбы. В ответ на это мэр Париоли согласился снизить активность антирусских выступлений. Но, судя по всему, Глен-Коув не спешил выполнять свою часть договоренностей. Торп вновь улыбнулся.

– Что за чертовщина происходит там внизу? – спросил пилот.

– Жители городка на деле используют свое право на свободу слова и собраний, – ответил Торп.

– Судя по тому, что видно отсюда, они там разошлись по-настоящему.