Танец страсти - Поплавская Полина - Страница 46

— Иди сюда.

Он послушно пересел к ней на кровать. Привстав на коленях, она всем телом прижалась к его голой спине. Упругая кожа под ее пальцами была гладкой и теплой, как нагретый солнцем камень. Но это сравнение было неточным: у неодушевленных предметов не бывает такого пульсирующего, волнующего тепла, которое заставляло Малин чувствовать, что она соприкасается с тем, что можно считать величайшей ценностью земного существования — плотью любимого человека.

Она могла бы сидеть так бесконечно долго, всю жизнь, прижавшись к нему, жадно вдыхая запах его тела, но Йен осторожно освободился и вышел на кухню. Вернувшись в комнату уже без своей трубки, он замер возле кровати, глядя на лежавшую перед ним девушку.

Малин потянулась к нему всем телом и заставила наклониться. Ей хотелось взять его самой — всего сразу же и без остатка. Но, похоже, сейчас он не собирался уступать инициативу. Его руки настойчиво ласкали ее грудь, заставляя девушку откидываться назад. В нарастающем, как лавина, потоке неги она почти не почувствовала мгновения, когда он вошел в нее. Йен выпрямился, и его сильные руки, сжав ее бедра, оторвали Малин от кровати.

…Почти достигнув вершины наслаждения, она открыла глаза и увидела, что он жадно, нетерпеливо вглядывается в ее лицо. Когда он полчаса назад ласкал ее на этой постели, которой сейчас касались только концы ее длинных темных волос, взгляд этого мужчины был совсем иным — нежным, обволакивающим. Остатками ускользающего сознания она успела подумать, что перед нею вновь незнакомец… И ощущение того, что она отдается этому незнакомому человеку, заставило ее застонать и многократно усилило подступающее наслаждение.

Когда она успела заснуть? Малин все еще качалась в теплых волнах неги и только теперь, разбуженная смесью ароматов кофе и корицы, поняла, что все это было во сне. Эти незнакомые ласки, прикосновения губ, вкус чужой кожи и ее терпкий древесный запах только снились ей.

Она медлила открывать глаза, не желая на этот раз расставаться со сновидением. Да и кто знает, что ее ждет по ту сторону век. А здесь были покой, зыбкие радужные пятна, легкий холодок предвкушения… Но запах кофе с корицей все настойчивей щекотал ее ноздри, и, не в силах больше сопротивляться ему, она села на кровати и лишь затем открыла глаза. Йен, уже причесанный и одетый, сидел в кресле напротив кровати и внимательно изучал ее лицо.

— Доброе утро, — он поднялся с кресла, подошел к девушке и легко коснулся губами ее плеча. От этого прикосновения теплые волны, которые отпустили ее тело, когда она открыла глаза, вернулись снова, и, отдаваясь им, Малин обвила руками крепкую шею Йена с еще влажными после душа волосами и потянулась губами к его губам. После долгого поцелуя он на мгновение спрятал лицо в ее волосах, но тут же отстранился.

— Позавтракаешь со мной? — Он взглянул на часы на широком серебряном браслете. — Через двадцать минут я уезжаю — у меня важная встреча.

— А если бы не встреча, ты бы так и не разбудил меня?

— Не знаю, надолго ли бы мне хватило сил просто смотреть на тебя… — Он пристально посмотрел ей прямо в глаза, и Малин, не выдержав этого взгляда, смущенно опустила голову, чувствуя, как запылали ее щеки. — Давай пить кофе. — Он встал с кровати и вышел на кухню.

Йен вернулся, неся в руках кухонную табуретку, на которой стояли две чашки ароматного кофе и тарелка с тремя тостами, густо намазанными апельсиновым джемом. “Надо срочно купить сервировочный столик”, — подумала девушка, но вслух сказала:

— Вообще-то у меня есть поднос…

— Да? — удивился Йен, — я почему-то не нашел его. Как, собственно, и еды. На данный момент все твои запасы израсходованы полностью. — Он кивнул на тарелку с тостами и жадно облизнулся. — Поскольку ты балерина, то много есть тебе нельзя, а значит, два из трех тостов по праву должны достаться мне.

— Забирай все, — засмеялась девушка. — Тем более, ты их так густо намазал, что если я буду есть в постели, то обязательно все вокруг перепачкаю джемом. Знаешь, я еще никогда в жизни не завтракала в постели! — Но вдруг вспомнив что-то, она добавила: — Только в детстве, когда болела…

— А как ты чувствуешь себя сейчас? — усмехнувшись в усы, спросил Йен и моментально проглотил тост, не испачкав бороды джемом, что, по мнению Малин, должно было случиться обязательно.

Вместо ответа девушка благодарно улыбнулась ему и взяла в руки чашку.

— А что у тебя за встреча? — спросила она, сделав глоток отличного по вкусу, но уже немного подостывшего кофе. — Ты встречаешься с какой-нибудь важной персоной?

— Знаешь, есть такие персоны, которых лучше не разубеждать в том, что они не такие важные, как полагают сами.

— Каждый человек для себя важная персона. Разве можно хоть кого-либо разубедить в этом?

— Здесь особый случай. Похоже на анекдот, как-нибудь потом расскажу тебе.

“Как-нибудь потом…” Малин задумалась над этими оброненными вскользь словами. Что это значит? То, что они встретятся, но он не говорит, когда именно. А ей бы так хотелось увидеть его уже сегодня вечером, провести с ним следующую ночь… “Как-нибудь потом”. Она посмотрела на Йена. Съев все тосты и допив кофе, он выглядел теперь вполне умиротворенным. Только, пожалуй, слишком проницательные глаза не желали гармонировать с общей умиротворенностью его облика.

Он слишком умен, чтобы давать напрасные обещания, думала Малин. Наверное, ей не стоит особенно увлекаться. Ей очень хорошо с ним, видимо, он тоже чувствует нечто подобное. Но это могло быть простое стечение обстоятельств — два человека нуждались именно в таких отношениях, может быть, в одной такой ночи. И что будет завтра, даже сегодня вечером — никто не знает. Бессмысленно строить планы, бессмысленно вцепляться в другого человека, не давая ему двигаться дальше…

Словно в ответ на ее мысли Йен опять посмотрел на часы. Через минуту он уже стоял в дверях.

Малин быстро поднялась с кровати и, накинув короткий махровый халатик, вышла в прихожую.

— Пока, — она дотронулась до рукава его куртки, и он наклонился поцеловать девушку.

А может и вовсе не ходить сегодня в театр? — подумала она. Торчать там целый день ради репетиции маленькой роли, которая досталась ей в “Декамероне” Бьорна…

“Позвоню и скажу, что плохо себя чувствую”, — решила девушка, возвращаясь в еще не остывшую постель.

После ухода Йена она проспала до полудня и, проснувшись, подумала, что напрасно спала так долго — если такое случалось раньше, то ее беспричинная тоска наваливалась на нее с удвоенной силой, словно компенсируя то время, на которое Малин удавалось ускользнуть от нее в сон. Девушка чутко прислушалась к себе, но ничего подобного на этот раз не ощутила. Значит, необходимости срочно погружаться в какие-то дела, для того чтобы заглушить в себе заунывный голос, не было, и она могла провести хоть целый день, не делая ничего и просто отдыхая.

На подлокотнике кресла лежала раскрытая книга — “Наши предки” Итало Кальвино. Несколько дней назад, стараясь отвлечься от мыслей об очередной неудачной репетиции, она пыталась читать повесть о благородном бароне, что всю жизнь провел на ветвях деревьев, не спускаясь на землю. Малин повернулась и протянула руку к креслу, чуть не опрокинув при этом пустые чашки, все еще стоявшие на кухонном табурете возле кровати, а через минуту уже от души хохотала.

Дочитав повесть и отложив книгу, девушка задумалась. Хохотать в одиночестве, в пустой квартире — такого с ней давно не случалось. Ночь, проведенная с Йеном, излечила ее от тоски, но долог ли срок действия лекарства? Она не знала. Позвонит ли Йен вечером? Прислушавшись к себе, она поняла, что почему-то уверена: позвонит. Значит, она проведет остаток дня в ожидании звонка, которое надо постараться тоже сделать приятным.

Вставать с постели не хотелось — когда двигаешься сам, перестаешь так явственно замечать крадущееся движение времени, наблюдения за которым сейчас доставляли Малин удовольствие. Но у времени есть свои уловки, позволяющие отвлекать от себя внимание слишком пристального наблюдателя, и не последняя из них — голод. Девушка вдруг почувствовала себя страшно голодной, что, впрочем, было нисколько не удивительно — за окном уже темнело. Пришлось вставать и идти на кухню.