Танец страсти - Поплавская Полина - Страница 44

Уже набирая номер Йена, Малин все-таки честно призналась себе, что выбрала его еще и потому, что очень хотела с ним увидеться. С тех пор, как он привез девушку из японского ресторана к крыльцу ее дома, прошло меньше двух дней, но ей казалось, что прошла целая вечность. От того, что происходит с нею, ей некуда бежать, кроме как к этому человеку. Рассудительный и опытный, но непосредственный, как ребенок, Йен был для нее единственной дверью в иное измерение, в ту жизнь, где не нужно поминутно озираться по сторонам, чтобы узнать себе цену. Она еще плохо ориентировалась в его мире, но, кажется, поняла главное — там можно не бояться быть собой, что бы при этом с тобой ни происходило.

— Йен?

— К сожалению, сейчас я не могу подойти к телефону, но буду рад услышать то, что вы сочтете нужным мне сообщить.

Ну конечно же, он еще спит. Что ему сказать? Ну и фраза: “буду рад услышать то, что вы сочтете нужным мне сообщить”. После такого язык не поворачивается говорить нормально и по-человечески.

— Это Малин. Я хотела попросить тебя об одном одолжении, это касается “Васы”. Я буду дома после четырех и позвоню еще раз.

Каждый раз, когда приходилось говорить с чужим автоответчиком, Малин волновалась, как школьница на экзамене. Наверно, потому что она не слышала, как воспринимают ее слова. Это как танцевать в зале, где не видно лиц зрителей. А вот когда пишешь письма, такого чувства не возникает, но ведь тоже неизвестно, при каких обстоятельствах твое послание получат и прочтут. Впрочем, письма она пишет довольно редко.

Малин разозлилась на себя. Она знала, что ее голос всегда выдает ее, если она волнуется. Теперь Йен подумает, что случилось что-то серьезное или, еще хуже, что она его боится. Расстроенная, девушка продолжала собираться. Надела длинное пальто, выключила свет — белая входная дверь слабо фосфоресцировала в сумерках прихожей. “Ищи в чистой жертве причину”… Что все-таки это значит?

ГЛАВА 13

— Я не понимаю, как это возможно — танцевать омелу? — в десятый раз спрашивал Олаф. Он не отказывался от работы — после того первого показа всей труппе, когда Малин без перерыва протанцевала полтора часа, вероятно, это показалось бы ему предательством. И теперь бедному парню не оставалось ничего, кроме как изводить ее вопросами, ответов на которые он совершенно искренне не понимал.

— Ты — самое слабое и зависимое существо, какое только можно себе представить, — говорила Малин. — Ты постоянно дрожишь — ведь тебя в любой момент могут погубить. Но ты свободен от клятвы, а потому — опасен. Ты — единственный, кто может изменить мир, и твоя сила — в твоем ничтожестве…

Повернувшись, чтобы показать Олафу очередное движение, внезапно она увидела стоявшего в дверях репетиционного зала Бьорна, который смотрел на нее внимательно, но и немного насмешливо. Наверное, он слушал их разговор уже давно. Да и смешно было рассчитывать на то, что в маленькой труппе театра что-то можно удержать в тайне, подумала Малин, пытаясь понять, кто и когда проболтался Бьорну. Хотя — какая разница? Ответ из Северного музея все не приходил, а спектакль уже почти бесполезно репетировать — все хорошо знали свои роли, проблема была только с Олафом и его новой партией. Но, похоже, сегодняшняя репетиция может стать последней — едва ли Бьорн допустит конкуренцию в стенах театра.

Но Бьорн повел себя совершенно неожиданным образом.

— Ты, Олаф, можешь доконать кого угодно, — сказал он, входя в зал. — Каких еще объяснений ты ждешь? Смотри на Малин и повторяй за ней — с твоей пластикой большего и не нужно. Начинайте вместе! — Он хлопнул в ладоши, как делал обычно, требуя внимания.

Малин молча вышла на середину зала и начала танцевать, в зеркале наблюдая за тем, как повторяет ее движения Олаф. И, странно, теперь у него получалось именно то, чего она так безуспешно добивалась!

Закончив вариацию, она остановилась, заставила себя улыбнуться Бьорну и подошла, чтобы поблагодарить его, хотя и не представляла, что услышит в ответ: насмешки, предложение помощи?.. Или он снова скажет, что она, Малин — его “муза”? Только не последнее, подумала девушка, пусть она плохой постановщик, которого никто не понимает, но отдавать свои замыслы другому человеку, чтобы потом увидеть, как их искажают и коверкают — нет, этого больше не будет! Тогда она просто уйдет.

В ответ на ее вымученное “спасибо”, Бьорн улыбнулся:

— Не стоит… — Он посмотрел на нее, и его улыбка стала грустной, отчего Малин стало ужасно неловко за то, что она думала о Бьорне минутой раньше. — Мне очень нравится то, что ты делаешь. — С этими словами он развернулся и, опустив голову, вышел из зала.

— Теперь ты сможешь повторить это сам? — повернулась она к Олафу. И пока он танцевал под стук метронома, Малин никак не могла отогнать от себя видение стоящего в дверях Бьорна.

В том, что между ними все кончено, виновата только она, думала девушка. Поведение Бьорна, его неожиданные исчезновения и появления так раздражали ее, что она даже не пыталась понять, что с ним происходит. Возможно, его проблемы были не менее мучительными, чем ее собственные, но ведь ей не было до них никакого дела! И она сама упустила тот момент, когда правда, или желание правды, бесповоротно обратились в мучения и ложь. Нельзя безнаказанно быть щедрой — есть дары, которые, переходя из одних рук в другие, превращаются в орудия пытки.

Олаф закончил и замер, вопросительно глядя на нее.

— Спасибо, наконец-то получилось. — Малин ободряюще улыбнулась ему и, подхватив свое пончо, пошла к выходу из зала. Оставался еще час до классики и три — до репетиции “Декамерона”.

Телефонный звонок она услышала из-за закрытой двери. “Не успею”, — испугалась девушка, нашаривая в сумочке ключи. Как всегда, когда она спешила, все получалось медленнее, чем обычно. Она оказалась у аппарата как раз в тот момент, когда он умолк. Но через полминуты телефон зазвонил снова.

— Алло, Йен?

— Кто такой Йен? — высокий озорной голос принадлежал Кристин. — Что-то тебя никак не застать в последнее время. Уж не этот ли самый Йен тому причиной?

— Нет. Просто я много репетирую, — постаралась Малин уйти от вопроса о Йене.

— Что, по-прежнему по утрам?

— Да, — коротко ответила она и, поколебавшись, добавила: — Иначе об этом узнает Бьорн.

— О! Раньше ты этого не испугалась бы. Значит, с Бьорном — всё?

— Да, — тихо ответила Малин.

— И поэтому ты ждешь звонка этого самого Йена, — констатировала Кристин.

— Я ничего не жду, — обычная настойчивость подруги сегодня рассердила Малин. — Ты ведь только что звонила, а я не успела подойти к телефону. А если бы ждала звонка, то уж, наверное, успела бы!

— Вообще-то я звоню тебе первый раз.

— Первый? Ой, извини, Кристин, но я действительно жду звонка, — заволновалась Малин, — ты где?

— В Дании, балда! Ну ладно, я поняла, что ты не склонна сейчас разговаривать со мной. Вернусь, тогда и поболтаем. Пока.

— До свидания, Кристин, извини меня.

Кристин громко хмыкнула в трубку, после чего раздались короткие гудки.

Малин вздохнула, подумав, что ей почему-то совершенно не хочется посвящать Кристин в то, что приключилось за последние полтора месяца. Наверно, это нехорошо, Кристин столько раз помогала ей, но ведь у каждого человека должно быть что-то свое, во что не следует вмешиваться даже самой близкой подруге.

Потом, когда все выяснится и станет на свои места, Малин сможет рассказать ей и о “Васе”, и о Йене, и о загадочных силах, терзавших и ее, и Юхана. Но она сделает это лишь тогда, когда энергичное вмешательство подруги уже не сможет изменить хода событий.

Не успела она отойти от телефона, как раздался звонок в дверь. Конечно же, это был Юхан.

— Я не помешаю? У меня пока ничего нового нет, но, может, ты сама до чего-нибудь додумалась?

— Нет, но есть кое-какие новости. — Раз уж он все равно здесь, решила Малин, то нужно ему рассказать. — Я снова видела сон, и на этот раз в нем были руны.