Танец страсти - Поплавская Полина - Страница 42

— Кто собирался искать верхушку? — Малин и не заметила, что произнесла это вслух.

— Я не знаю, стоит ли рассказывать об этом… — Она подумала, что своим рассказом может еще глубже завести Юхана в бездну мистического и тем самым повредить ему. — Этот Буреус снился мне.

Она выдержала его долгий взгляд, за которым последовала еще более долгая пауза — Юхан обдумывал эту новость. Через некоторое время он спросил:

— Ты можешь пересказать весь сон, по возможности ничего не пропуская?

Вздохнув, Малин начала по фрагментам восстанавливать сон: болезнь, письмо, кошмар… А потом вдруг поняла, что знает откуда-то, как старик провел вечер, предшествовавший его болезни, причем знает в таких подробностях, которые ни за что не смогла бы выдумать сама. Юхан следил за ее рассказом так, будто присутствовал при реставрации чего-то невообразимо прекрасного: он весь подался вперед и, стоило Малин на секунду умолкнуть, словно гипнотизировал ее, заставляя говорить дальше и дальше.

— А дощечка? — спросил он, когда девушка закончила рассказ, оказавшийся, к ее собственному удивлению, таким долгим и подробным. — Ты что-нибудь вспомнила про нее?

Малин прикрыла глаза, мучительно напрягая память, но нет — ни о дощечке, ни о рунах она ничего не помнила. К тому же ее очень беспокоила реакция Юхана: он воспринял ее рассказ, как откровение, в котором нельзя усомниться.

— Юхан, — сказала она, — ты же понимаешь: это был всего лишь сон.

— В последнее время я убедился, что сны могут иметь очень важное значение. Но неужели ты ничего не помнишь про руны?

Малин отрицательно покачала головой. Воодушевление Юхана нравилось ей все меньше и меньше.

— Послушай, — твердо сказала она, протянув ладонь через стол и положив ее на руку соседа, — даже в моем сне Буреус, когда ему мерещилась опасность, исходящая от “Васы”, бредил, понимаешь? Не бывает никаких кораблей с мертвецами! И вообще, как ты себе представляешь локальный скандинавский конец света, а?

— Конечно, кораблей с мертвецами не бывает, — живо откликнулся Юхан. — А что касается локального конца света, то тут можно спорить — у нас не такое уж стабильное тектоническое положение… Но, в общем, я с тобой согласен. — Он взглянул на нее с ласковой иронией. — Просто я хочу понять, почему мне снятся кошмары. Одни ходят в таких случаях к психоаналитикам, другие — решают головоломки. Вот я и отношусь к этим другим, предсказание — моя головоломка. Большая часть нашей внутренней жизни плохо поддается контролю, да и описанию тоже, согласна? И люди много лет назад уже понимали это не хуже Фрейда. Поэтому каждый сначала изобретает себе своих собственных монстров, а потом придумывает методы борьбы с ними. — Он опять иронически улыбнулся.

Малин не была уверена, что правильно поняла его слова, но рассудительность Юхана и его улыбка несколько успокоили ее. Она поднялась, чтобы включить чайник, и тут в ее голову пришла новая идея:

— А что, если наша дощечка и есть то самое “другое дерево”?

Когда живешь на последнем этаже, начинаешь по-особому относиться к ночи. Темнота, прижимающаяся к земле внизу, наверху расцветает пиршеством красок: от чернильно-синего с прорехами звезд небосвода — до зеленого и малинового, которые висят над полыхающим огнями рекламы городом. Первое время, когда она только поселилась в студии, Малин даже не высыпалась — по ночам она с замиранием сердца следила, как с течением времени изменяется световая палитра: то верх берет суетный неон, то главенство снова переходит к небесным светилам. Это зрелище не могло надоесть — в нем было больше разнообразия, чем в смене лиц прохожих на улице или в бестолковой суете на экране телевизора.

Вот и сегодня, как только она легла в постель и взглянула на ворох звезд за окном, то из головы сразу вылетел мучивший ее вопрос: что за “чистая жертва” упоминалась в надписи. Юхан ушел, когда понял, что больше они сегодня ни до чего не додумаются. Малин показалось, что его обуяла жажда деятельности — весь последний час он говорил о необходимости каких-то дополнительных исследований. Что он имел в виду, трудно сказать, ничего вразумительного она так и не добилась. Но предположение о том, что “срок отмеряет” найденная Йеном дощечка с рунами, его очень воодушевило. От этих вспышек энтузиазма Малин очень устала и, закрыв за соседом дверь, вздохнула с облегчением.

Но, убирая со стола, она опять увидела записанный Юханом на листке бумаги перевод рун, и ее внимание привлекла фраза: “Ищи в одной чистой жертве причину битвы”. Она вспомнила беспомощный взгляд Юхана, когда он дошел до этого места — сосед словно просил Малин вывести его из лабиринта слов, в котором он заблудился.

Так что же такое “чистая жертва”? Как ни напрягала она воображение, как ни фантазировала, ничего путного не получалось. Вспомнив о завтрашней семичасовой репетиции — хорошо еще, если вахтер в театре к этому времени уже проснется — она поскорее легла спать, пообещав себе как следует поразмыслить надо всем завтра. И теперь, благодаря звездной терапии — так Малин называла удивительное действие, которое оказывал на нее вид звездного неба, — ее мысли приняли совсем другое направление.

Что претерпевает луч света, когда долгие годы движется из одной точки в другую, чтобы умереть в последней, будучи поглощенным каким-нибудь черным куском ткани? Малин знала, что обладает неистребимой склонностью представлять все вещи, о которых она думала, одушевленными, как будто они наделены разумом и чувствами. Вот и свет от звезды — для него существует время, следовательно, это время чем-то должно быть заполнено…

“Одно воздействует на другое в течение времени, стало быть, это второе претерпевает от первого, потому что это заложено в его природе — претерпевать”.

Рассуждение казалось неполным, а может быть, чтобы как следует в нем разобраться, требовалось больше внимания и сосредоточенности. Буреус отложил трактат, чтобы заняться повседневными делами. На столе лежала стопка корреспонденции, требовавшей незамедлительного ответа, а чуть в стороне — незаконченные эскизы скульптур для “Васы”.

Времени оставалось мало, но ученый все медлил и медлил с работой, мотивируя задержку тем, что еще не оправился от болезни. Но и передавать это дело кому-то он не хотел: ему казалось, что с помощью символических корабельных украшений он должен совершить невозможное — уберечь судно от гибели. Никто не решался вслух обсуждать последнее распоряжение короля, но самые отчаянные мастера шептались между собой, сетуя на то, что теперь столько работы пойдет насмарку. Хенрик Хибертссон, которого Буреус несколько раз встречал на верфи, ходил как в воду опущенный и время от времени обреченно разводил руками, не говоря ни слова. Сам ученый не находил себе места, хотя и скрывал тщательнейшим образом свои терзания даже от приближенных слуг.

Три дня после прихода крестьянина горячка не отпускала Буреуса — крепкий сон сменялся бредом, старик лишь изредка приходил в себя и тут же снова впадал в забытье. Когда к вечеру третьего дня он очнулся, то первым делом позвал камердинера, чтобы тот немедленно принес ему написанное две ночи назад письмо к королю. Камердинер удивился — хозяин велел срочно отослать письмо, так что оно уже давно в пути. Буреус не смог сдержать стон — его худшие опасения подтвердились. Что теперь делать? Послать вдогонку еще одно послание, о том, что был болен и просит не верить написанному в предыдущем письме? Густав Адольф всегда был милостив к нему, но тут наверняка решит, что старик окончательно выжил из ума. Да и что он может написать? Что, мол, сообщил его величеству сведения о новшестве в корабельном деле по недомыслию, желая предотвратить спуск флагмана на воду? Да и поздно уже отговаривать короля — он, как капризное дитя, непременно хочет, чтобы у него была такая же игрушка, как у французов…

Видно, старость и в самом деле принялась играть с ним злые шутки — как полагаться на собственное разумение после такой промашки? И советчиков, которым можно было бы доверять, теперь не сыщешь. Расстроенный, Буреус ходил по своему кабинету из угла в угол. Душно, надо глотнуть свежего воздуха, а заодно посмотреть, что делается на верфях. Может, изобретательные голландцы придумали что-нибудь, чтобы с честью выйти из положения.