Танец страсти - Поплавская Полина - Страница 26

Несмотря на разницу в возрасте, она не могла не признать, что Йен очень привлекательный мужчина: сильная крупная фигура, правильные черты лица, которые удлиняла аккуратная русая с проседью борода, коротко стриженные русые волосы, поседевшие на висках. Морщины резкими штрихами подчеркивали лучистые глаза, рельефные скулы, высокий лоб. Впрочем, женщинам он, наверное, нравится не только из-за внешности, подумала Малин. В его обществе невольно чувствуешь себя объектом желания. Малин приходилось совершать над собой усилие, чтобы не увлечься, не вступить в игру. Но еще больший дискомфорт она ощущала оттого, что понимала — прекрати Йен посылать ей с каждым взглядом свои закодированные эротические послания, и она почувствует себя обделенной, окончательно потеряет уверенность в себе.

Оказывается, предполагался еще и десерт — Йен вернулся в комнату, держа в каждой руке по хрустальной вазочке, наполненной кусочками фруктов со взбитыми сливками. Подойдя к бару, он извлек из него бутылку портвейна и маленькие хрустальные рюмки.

— Вы хорошо готовите, — похвала прозвучала чуть резче, чем хотелось бы Малин.

— Меня это развлекает. Впрочем, еда хороша, только когда есть, кому ее оценить, — Йен ласково улыбнулся гостье.

Погрузив ложечку в десерт, Малин достала небольшую оранжевую ягоду.

— Морошка?

— К сожалению, консервированная. Я нашел несколько банок в соседнем супермаркете и купил все.

— Я так ее люблю!

— У вас губы в сливках. — Йен опять ласково улыбнулся ей, привстал со своего места, протягивая девушке салфетку, и в следующую секунду она почувствовала на своих губах настойчивый и нежный поцелуй.

Пробегая по гладкому тепло-бежевому полу душевой кабины, прозрачные струи воды, казалось, сами становились теплее. Малин так и хотелось стоять на этом теплом гладком квадрате, подставляя плечи бегущим сверху нежным струям, и ни о чем, ни о чем не думать. В мыслях девушки царила полная сумятица: за сегодняшний вечер она открыла в себе что-то совершенно новое и теперь не знала, что с этим делать. Жизнь повернулась к ней еще одной своей стороной.

В памяти вспыхивали фрагменты того, что произошло. Вот они с Йеном оказываются в его спальне. Прижимаясь лицом к его плечу, она вдыхает аромат дорогой туалетной воды и его собственный — насыщенный запах сильного тела, отдающий сигаретным дымом и древесиной… Вот она проводит рукой по его животу — чувство такое, будто играешь на туго натянутых струнах неизвестного инструмента, и от этой неслышимой музыки предметы в комнате начинают раскачиваться и терять свои очертания. Ее кожу пронизывают миллиарды нитей, проводящих внутрь тела энергию радости и возвращающих это блаженство на поверхность, — в мир, который баюкает ее, словно в колыбели…

А потом Йен вышел из спальни, и, представив себе, что этот почти незнакомый, непонятный ей человек сейчас вернется и вокруг них моментально разрастется пустыня непонимания, она… сбежала. Наспех оделась, бесшумно выскользнула из спальни и, пройдя на цыпочках несколько шагов по коридору, выскочила на заднее крыльцо дома.

Как глупо!.. Глупо, потому что теперь ей никогда не понять, что это было, что произошло между ними — ею и этим немолодым мужчиной, большие руки которого умеют быть такими нежными.

Как получилось, что она так легко дала себя увлечь? Малин выключила воду, завернулась в полотенце и, взяв с зеркальной полки расческу и фен, легла на постель. Закрыв глаза, она представила себе лицо Йена, каким впервые увидела его в музее, открыто улыбающееся лицо уверенного в себе мужчины. Прикрыв глаза, Малин старалась вспомнить другое выражение на этом лице, то, с которым он смотрел на нее, когда они были в постели. Ей удавалось представить лишь отдельные фрагменты — поворот головы, закрытые глаза, потом — усилие, почти ярость, застывшая в глубине зрачка… По этим фрагментам теперь совершенно невозможно было понять, что происходило с ее любовником.

Любовником… Малин даже про себя с трудом повторила это слово. Она никогда не называла так Бьорна. Любовник — это тот, с кем встречаются, для того чтобы заняться сексом. Или любовью? Она не имеет ни малейшего представления о том, что чувствует этот человек по отношению к ней. А если подумать, то ей не разобраться и в своем собственном отношении к нему. Увлечена ли она? Похоже, возможности понять это уже не представится. Ведь она ни за что не станет звонить ему сама, а Йен не похож на человека, который будет разыскивать ее по всему городу. Возможно, он вообще из тех мужчин, что редко встречаются дважды с одной и той же девушкой. И, стало быть, она похожа на девушку, с которой достаточно одного раза… Малин вспомнила, что говорила о свободной любви ее старая преподавательница. У Йена наверняка другое отношение к предмету.

Странно — чем больше усилий она прилагала к тому, чтобы нарисовать в памяти портрет Йена, тем отчетливей вырисовывались перед нею детали его жилища. Безусловно, у каждой вещи в этом доме был свой шарм. Мебель тоже может соблазнять, вот только непонятно: она такая сама по себе или ей передаются способности хозяина? Перед Малин возник карикатурный образ: дом, как цветок-ловушка, раскрывается перед гостьей, а его хозяин в глубине только ждет момента, когда она потеряет бдительность и станет легкой добычей. Приятно ли чувствовать себя мухой?!

Но, собственно, почему она должна так переживать? Большинство ее приятельниц сочли бы все это милым приключением и потом, встретив своего случайного любовника, не преминули бы с ним пококетничать. А ей даже страшно представить, что она когда-нибудь снова встретится с Йеном.

Но ведь ей никогда еще не было так хорошо в постели! Йен, этот бывалый плейбой, разбудил в ней что-то неизвестное самой девушке. Несколько лет с Бьорном приучили Малин к тому, что занятия любовью состоят из взаимных уступок. Бьорн не появлялся у нее неделями — и она гасила в себе желание, словно могла приберечь его про запас. А когда он появлялся на пороге ее квартиры, нужно было сразу же раздувать дремлющие искры, не отвлекаясь на те перемены, что происходили каждый раз в Бьорне. Получалось, что она занималась любовью со своим представлением о нем — живой человек рядом носил то же имя, был похож на него, но ей вечно не хватало времени, чтобы распознать в нем то нежное существо, что когда-то пробудило к жизни ее любовь. И она вспоминала, стараясь в воспоминаниях не отставать от стремительного напора его страсти. Потом, лежа рядом с ним, Малин вглядывалась в его лицо и восстанавливала в нем прежнее, извлекая на свет по одной черточке: лоб чуть больше нахмурен, но линии висков — те же, губы улыбаются все так же мягко, хоть чаще стали кривиться в неприятной гримасе. Это было похоже на то, как реставратор по рисунку восстанавливает лепнину. Некоторые выступы или углубления не поддаются — и тогда их оставляют такими, как есть. Малин поступала так же: обнаружив необратимые изменения в чертах любимого лица, мирилась с ними, добавляя в копилку памяти, чтобы в следующий раз узнавать и их.

Это всегда был один и тот же ритуал, каждый раз проводимый ею очень тщательно, чтобы ничего не упустить. До сих пор Малин была уверена, что больше ей ничего не нужно. С Бьорном все кончено, но со временем она встретила бы кого-то другого, кому могла бы доверять, и с этим мужчиной у них тоже появились бы свои привычки на двоих, свой условный язык, и она бы точно знала, что в нем ей нравится, и с удовольствием бы каждый раз снова убеждалась, что он — все тот же, ну, может, совсем немного изменился.

Йен не дал ей присмотреться к себе. Здесь что-то было не так: может, он знает какие-то приемы, которые действуют на женщину помимо ее воли? Все ее привычки, все “нравится-не нравится”, были отставлены в сторону, как лишнее и несущественное, а на поверхность вышла новая безличная сила, и она увлекла Малин, подчинила своей воле. После такой встряски девушка чувствовала себя не то опустошенной, не то очистившейся. Собственное тело казалось ей незнакомым, словно его подменили. По рукам, ногам и животу то и дело пробегала теплая судорога, а потом на некоторое время устанавливалось что-то, похожее на штиль — словно тела и не было вовсе.