Танец страсти - Поплавская Полина - Страница 12

Вечер после разговора с Юханом она провела за чтением эдд, пытаясь понять, как можно поставить по ним балет. Она чувствовала, что предложение Юхана очень интересно, но конкретные идеи все не приходили в голову — по крайней мере до тех пор, пока ей не встретились описания Мирового Древа. Девять миров, полные разных волшебных существ, пронзает ствол Иггдрасиля. О́дин привязал себя к нему и, пронзенный копьем, девять дней провисел так, чтобы познать мировую мудрость — этот пример любил приводить Юхан, когда рассуждал о языческих обрядах. Кажется, это называлось “инициацией”. Сначала она сомневалась, но, дочитав “Прорицания Вёльвы” до двадцать восьмой строчки, поняла, что таких совпадений быть не может — утром спектакль с этим сюжетом уже приобрел в ее голове конкретные черты.

Если бы Бьорн находился сейчас где-нибудь поблизости, он бы ликовал. Еще бы — он всегда ссылался на психоанализ, когда доказывал Малин ее неправоту. Все его теории сводились, по сути, к единственному тезису: “Вся твоя богатая фантазия, девочка, происходит от недостатка ума”. Тогда как сам он, разумеется, великий художник, потому что каждая его идея — плод долгих раздумий и творческого поиска. Интересно только, почему это результаты его “творческого поиска” так похожи на те фантазии Малин, которые она иногда ему пересказывает?

Последний раз она перечитывала “Старшую Эдду”, когда в колледже готовилась к экзамену по ранней скандинавской литературе. Она тогда целые дни проводила у Юхана, который вел с нею длинные литературные беседы, а по вечерам усаживалась за кухонным столом, раскладывала книги под желтой лампой в плетеном абажуре и читала-перечитывала книжки, находя в них подтверждение или опровержение того, что говорил ее сосед. Нельзя сказать, чтобы Малин испытывала к старинным сказаниям большую любовь — ее раздражало то, что о них нельзя было отзываться иначе, как о “шедеврах”. Возможно, если бы ее не пичкали ими с детства, Малин смогла бы оценить саги по достоинству, но долгое время она воспринимала эпос как скуку, неизбежную в школьной программе. И только сейчас слова древних песен стали оживать и зазвучали внутри нее сами собой, как будто кто-то читал их нараспев тихим старческим голосом:

Ясень я знаю

по имени Иггдрасиль,

большой, омываемый

млечной влагой,

росы нисходят

с него на землю,

вечно он зелен

над источником Урд…

[4]

Они договорились встретиться у Карлаплана. Юхан, как и его соседка, предпочитал перемещаться по городу на велосипеде, и теперь оба катили по отчерченной белым дорожке вдоль бульвара, радовавшего глаз своей яркой зеленью. Малин не хотелось разговаривать — утренняя репетиция чуть снова не закончилась скандалом, потому что Бьорн, великий художник, принялся заново переделывать кусок из третьей части постановки, а они репетировали его уже целый месяц! Малин понимала, что дальше будет только хуже, а, значит, ее уход из студии — только вопрос времени.

Юхан обогнал ее метров на тридцать. Было видно, что он получает удовольствие от езды. Встречный ветер трепал его светлые волосы, он не сутулился над рулем, как гонщик, а держал спину прямо, почти вертикально, и крутил педали легко, словно бы между прочим. Малин не раз замечала, что, несмотря на явную приверженность соседа к долгому сидению над книгами, у него хорошая спортивная фигура. Интересно, как он поддерживает форму? Она никогда не спрашивала, занимается ли он спортом. Вот Юхан знает о ней все, ну, почти все, а она, похоже, не может сказать о нем ничего, кроме того, что ее сосед интересуется историей. Сама Малин в истории не сильна. Удобно, когда кто-то нянчится с тобой и ничего не требует взамен.

День был пасмурным, и темно-коричневая крыша музея казалась покрытой старинной черепицей, странно сочетавшейся с современным многоэтажным аквариумом под нею. Малин и Юхан прошли внутрь вместе с несколькими группами туристов. В музее сегодня было довольно людно, и, возможно, поэтому Малин не испытала того страха, от которого никак не могла избавиться накануне. Она шла, едва поспевая за своим спутником. Очутившись в музее, Юхан сразу направился в глубь огромного зала, к тому месту, о котором говорила девушка.

Остановившись возле ограды, он почти перевесился через нее, чтобы разглядеть римских воинов, выстроившихся в нижнем ряду. Малин подумала, что он, вероятно, забыл дома очки — Юхан надевал их, только когда читал или сидел за компьютером. Она подошла ближе. Отсюда трудно было разглядеть фигуры — тень падала как раз на них. Через минуту, когда глаза привыкли к темноте, Малин увидела, что нижние статуи здесь были такими же ветхими, как и те, на корме. Если не приглядываться, их можно было бы принять за колонны — лишенные выражения рассохшиеся бревнышки, равномерно расставленные по всему ярусу. Наверно, скульптору требовалось чем-то заполнить место, вот он и расставил здесь этих истуканов.

Малин подняла голову. Увидев, что девушка смотрит на него, Юхан распрямился:

— Ты говорила, они где-то с краю?

— Да, отсюда их уже должно быть видно.

— Но… там…

Юхан придержал ее за плечи, не давая заглянуть вниз, но Малин отстранила его руку и наклонилась, всматриваясь в полумрак. От того, что она увидела, у нее закружилась голова. Из темноты на нее безучастно смотрело лицо деревянного истукана. Вернее, то, что от него осталось — от середины лба до правой скулы зияла глубокая трещина, на левой стороне лица дерево было выщерблено, и только глаза, две выпуклых деревянных бляшки, смотрели прямо перед собой. Из-за выбоины на месте рта казалось, что эта бессмысленная маска усмехается. Рядом, там, где должна была находиться светлая статуя, виднелись темные полосы обшивки корабля.

— Идем отсюда? — Юхан взял девушку под руку и вывел из музея.

Они обошли пруд, расположенный возле входа в музей, и побрели в глубь парка. Малин молчала, и Юхан не решался заговорить первым. Он все еще не выпускал ее руку. Начинал моросить мелкий дождь. Юхан извлек из своего рюкзака темно-синий зонтик и раскрыл его над девушкой. Она повернула лицо, и он увидел, что ее серые глаза стали совсем черными от расширившихся зрачков.

— Что мне делать, Юхан?

— Нужно подождать. Ты устала… Знаешь, было много случаев, когда разумные и достойные люди, короли, ученые, военные, видели призраков. И никто не подозревал их в безумии.

— Да, но все эти твои достойные люди жили тогда, когда люди верили в призраков.

— И все-таки не паникуй раньше времени. Когда ты начнешь разговаривать с Одином, не беспокойся, я сам отведу тебя к врачу. Но ведь пока этого еще не произошло?

Малин захотелось прижаться к Юхану, спрятаться у него на груди и, может быть, как следует выплакаться. Но она остановила себя — ее теперешняя слабость может разрушить то равновесие в их дружеских отношениях, которое оба оберегали годами. Она крепко сжала его руку и отвернулась.

ГЛАВА 4

Малин проснулась и увидела, что солнечные лучи пробиваются сквозь облака и отвесными золотыми столбами упираются в город. Значит, она проспала почти до двенадцати. Впервые за два последних месяца в субботу утром она не спешила на репетицию, чтобы помогать Бьорну, а валялась в постели. Подумав, она решила посвятить день домашним делам. У нее давно не было времени, чтобы привести в порядок квартиру, так что сейчас жилье девушки выглядело не лучшим образом: повсюду валялась одежда, на окне стояли грязные чашки и стаканы, а на полках с книгами лежал миллиметровый слой пыли.

Наспех позавтракав бананами и выжав в чашку половину грейпфрута, Малин некоторое время ходила по квартире, выбирая, с чего начать. Сперва нужно было разобрать вещи. Она поставила посреди комнаты корзину для грязного белья, и в нее со всех сторон полетели носки, колготки, белье. Короткая пестрая юбка тоже требовала стирки, и серые вельветовые брюки, и штук пять разноцветных маечек… В шкаф отправились только три свитера: белый, из мягкой козьей шерсти, вискозный синий и сетчатый серый, из грубого льна.